Вокруг пальца - Йон Колфер

– Ты не пристрелишь меня, пацан. Не ты. Старик – еще куда ни шло, но ты-то? Не. Свидания с пулей мне не миновать, но на спуск нажмешь не ты.

Ши изворачивается в своем сиденье, чтобы оглянуться на меня, и я вижу первые проблески солнца у него за головой, отчего он приобретает сходство с одним из блеклых скандинавских кино-Иисусов, от которых люди были в таком восторге в пятидесятых.

– Ты у меня даже не первый, Макэвой. А тот, другой, мне нравился. Он был моим любимчиком.

– Может быть, но он был ранен и недвижен, типа того. Меня же тебе придется проводить от авто до могилы, и просто так я не пойду. В меня стреляли мужики и покрупнее тебя, прежде чем я их прикончил. Во мне больше дыр, чем в пятидесяти центах.

Насчет пятидесяти центов я сказал неправильно. Надо было «полтос» или как-то так.

Однако долг уважения к «In Da Club»[56], это классика. Мы с Джейсоном раньше играли в «Celebrity Beatdown»[57] у дверей: «50 центов» был единственным, кто без вопросов проходил в следующий раунд. Этот жеребец здоровенный, да еще и с этой хитро-без-умной искрой в глазах.

Ши уже слегка сердится, но исхитряется выдавить смешок.

– Ты послушай этого полудурка, – говорит он Веснушке. – Скован, едет на собственную казнь, а все разыгрывает из себя крутого.

Веснушка не сводит глаз с дороги – уж больно много выбоин. Да и бездомных тоже. У реки прямо светопреставление.

– Он просто доводит тебя до белого каления, малыш. Не обращай внимания. Минут через пять ты сможешь выстрелить прямо в его дурацкую пасть.

– Это дарит вам минут пять жизни, – бросаю я.

Выхватив свой пистолет, Ши приставляет его к перегородке.

– Не хочешь заткнуться к чертям? Может, я пристрелю тебя прямо здесь.

Я смеюсь с кровожадной радостью. Разнеси-ка стекло.

– Пристрелишь в движущемся автомобиле? Дилетант проклятый. Хочешь ему рассказать, Руди Эл?

– Рассказать мне что? – требовательным тоном вопрошает Ши.

Веснушка вздыхает:

– О-Шиник, ты первый день по эту сторону баррикад. Никто и не ждет, что тебе известно все.

– Так почему ж мне нельзя пристрелить этого хера прям щас?

Сообщить дурные вести выпадает мне.

– Потому что ты в бронированном автомобиле на неровной местности. Прежде всего, ты, скорее всего, промажешь, далее пуля срикошетирует от окружающего металла и, скорее всего, прикончит не того. А даже если и нет, то от одного грохота барабанные перепонки полопаются, и все мы кончим в Гудзоне.

У Ши есть контраргумент.

– Ага, вот как? Но ты-то в запечатанном отсеке, Макэвой, в окружении пуленепробиваемых стекол со всех сторон. Мне надо лишь просунуть пистолет через лючок, и миллион к одному, что рикошет сюда не долетит. Плюс и шум отразится от стекла.

Я стараюсь изобразить, что оглоушен ходом этих рассуждений. Местечко, из которого я выуживаю это выражение лица, отыскивается в каждом моем разговоре с Софией без изъятия.

– Ага… пожалуй.

Ши в восторге, что его юношеская логика попрала мою ветеранскую мудрость.

– Именно так, Макэвой. Я могу пристрелить тебя в любой момент, когда захочу. И знаешь что? Я хочу прямо сейчас.

Валяй, какашка. Вперед!

Ши отодвигает шпингалет форточки посредине стекла, через которую настоящие пассажиры платят за проезд. Форточка открывается с негромким шипением-хлопком разгерметизации.

– Улыбочку, всуесос, – говорит Ши, просовывая ствол пистолета в форточку.

Веснушка, заметив движение уголком глаза, выпаливает:

– Нет! Не надо!

Быть может, он собирался изложить более пространные инструкции в ключе: «Не предоставляй бывшему солдату доступ к оружию, потому что ему наверняка известна дюжина способов разоружить тебя».

Слишком поздно. Едва щелкает шпингалет, как моя рука взмывает кверху. Ши держится за рукоятку не так уж крепко и вроде как сам вкладывает пистолет в мою ожидающую ладонь.

Развернув его в обратную сторону, я отщелкиваю предохранитель, что О-Шиник сделать не потрудился, а затем просовываю руку через форточку.

Ши на миг цепенеет, а затем на лице его появляется раздражение правообладателя, будто помятая маска.

– Нет, – заявляет он. – Это моя пушка. Отдай.

Веснушке требуется пара-тройка секунд, чтобы измыслить план, так что он говорит:

– Он прав, Макэвой. Это его пушка.

Просто невероятная парочка!

– Вылезай из машины, – приказываю я Ши. Мне нужно разделить их, а то они могут попытаться перещеголять друг друга своей бравадой.

– Никуда я не пойду, – выпячивает нижнюю губу Ши. – А теперь верните эту пушку, сейчас же, мистер.

Я исполняю мечту всякого, кто хоть раз встретил Ши, кроме Веснушки. Я стреляю в него. Просто в предплечье, но шрам будет вызывать восторженное воркование на его легендарных плановых вечеринках. Шум громкий и отрывистый, будто сломалась сухая ветка, но по большей части остается в кабине, так что я не теряю ориентации, чего не скажешь о Веснушке. Ши тоже дезориентирован, но главным образом от шока и боли. Кровь отливает у него от лица через дырку в предплечье. Грубовато, признаю – стрелять в ребенка и все такое, но некоторые ничему не учатся, пока не получат публичный и унизительный урок.

– Вылезай, – повторяю я ему.

Губы Ши дергаются, тело сотрясается от напряжения, и я его не виню; пулевое ранение – едва ли не самое болезненное, что может случиться с телом, кроме деторождения. Главное, что человек постигает, как только его подстрелят, это что быть подстреленным еще раз он не хочет. Ши кивает:

– Ладно. Вылезаю. Можешь чуток притормозить, Руди?

Веснушка кивает больше раз, чем требуется.

– Угу, – твердит он. – Угу-угу. Так.

По-моему, он отвечает на вопросы в собственной голове.

– Притормози, Веснушка, – велю я ему. – Миль до тридцати.

Веснушка подчиняется, выстукивая пальцами на руле неистовый ритм. Вероятно, он вовсе не намеревался, но я готов поклясться, что он выстукивает ритм «Веры» Джорджа Майкла. При нормальных обстоятельствах я бы подпел или хотя бы насвистел, в зависимости от компании, но в данный момент я пытаюсь произвести впечатление на этих двоих своим несомненным профессионализмом, так что игнорирую ритм – сложный и отвлекающий.

Такси замедляется, и я вижу в дальнем свете фар поросль и потрескавшийся асфальт. Город справа от нас, а слева ряд грузовых пирсов, уходящих во тьму Гудзона. Готов поспорить, здесь погребено больше тел, чем на среднестатистическом кладбище. Будем надеяться, я не стану одним из них в ближайшее время.

– Пошел, – говорю я Ши. – Считаю до десяти.

Ши плачет, и я его не виню.

– Десяти? – бормочет он. – Да брось, мужик. Дай мне собраться.

– Три, – говорю я.

– Ты пропускаешь цифры! – пищит он.

– Девять, – говорю я.

Ши бьет по кнопке общей блокировки дверей, распахивает пассажирскую дверцу и вываливается мешком; кувыркается, как перекати-поле, и скрывается где-то позади, а ветер захлопывает за ним дверцу.

Наверное, он убился, но фактически я его не убивал. В худшем случае предполагаемое самоубийство.

Нет, нет, нет, Я Не Такой Уж Плохой.

Едва пацан скрывается, как Веснушка бьет по газам, и мы оба знаем зачем. Ему неизвестно о моей антипатии к смертоубийству людей, так что он убежден, что я не отпущу его живым. Если Ши выживет, с ним в этом мире теней покончено, но Веснушка никогда не отступится. Он ирландец, как и я, а уж мы-то знаем толк в затаенной злобе. Когда доходит до вендетт, сицилийцы рядом с ирландцами смахивают на канадцев. Веснушка не успокоится, пока не разнесет мне обе коленные чашечки и не скормит мне мои же глазные яблоки.

Глазные яблоки – если мне повезет.

А может накормить яичницей-болтуньей, вот что я имею в виду.

Знаю, мне надо бы обойтись без завтрака.

Так что недавно переименованный Руди Эл смекает, что его песенка спета, и вгоняет акселератор в пол, и единственное, что не дает мне улететь кубарем назад, это рука, застрявшая в форточке.

– Веснушка, притормози! – кричу я. – Мы можем договориться!

– Пошел на хрен, Макэвой, ты долбаный хрен, – отвечает он. – Долбать вас всех, долбаные дублинские ублюдки.

Согласно привратным правилам мата, теперь мы официально в красной зоне.

Просунув руку в форточку еще дальше, я ввинчиваю ствол Веснушке в висок.

– Может, я отпущу тебя с условием. Это тебе в голову не приходило?

Веснушка даже не трудится отвечать; вместо того лицо его окончательно омрачается, и он разворачивает машину на девяносто градусов против часовой стрелки.

– Скверная идея, – говорю я – то ли вслух, то ли себе под нос.

– Ну как, понравилось, Макэвой? Думаешь, у тебя одного есть яйца?

Я бью Веснушку по голове сбоку рукояткой, но удар слабенький, а дальше мне не дотянуться. Я вижу, что стрелка спидометра дрожит около девяноста.

Я мог бы выпрыгнуть, но на такой скорости я переломаюсь, как сухой прутик. Мне нужно было отвалить вместе с мальцом. Веснушка знает, что я не рискну пристрелить его, пока у него нога на педали газа.