На гарях - Александр Рахвалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Корову! Пойдем кладовщика искать… Стоишь тут, как этажерка. Нет бы помочь мне…
Пошли искать кладовщика. Услышав о кладовщике, Тихон сразу сообразил: кладовщик — значит отгружать со склада. Может, даже вручную, лопатой… Его аж в пот бросило: «Придется пыхтеть… Мужиков нигде нет. Ну, все, сливай воду!»
Территория мельзавода была огромной, склад — один: комбикорма отгружали сразу, не копили… Наткнувшись на кладовщика, Клава расцвела.
— О, парнишонка-то знакомый! Я у них вещи страховала, — пояснила она мужу. — Только горе им принесла… Здравствуй, Паша! — улыбнулась она.
Тот отбросил палку, которой молотил подыхающих крыс, и приветливо отозвался:
— Вы ко мне?
— Да, Пашенька, к тебе. Комбикорм сегодня выписала у вас, надо забрать. Не люблю, когда свое пропадает… Забираю в срок.
— Как — забрать? — удивился кладовщик. — Ни машин, ни рабочих. Или у вас — мешок?
— Что ты! Больше тонны! — не без гордости заявила она. — Мешок-то бы я без тебя нагребла. Пойду машину ловить… Тихон сегодня в ауте, — взглянула на мужа. А кладовщика спросила: — Ты на меня не сердишься?
— За что? — смутился он.
— За свинью.
Кладовщик покраснел.
— Нет. Что вы!.. Сам виноват… Пожадничал.
— Ну смотри, Пашутка… А то запрягу: на обиженных воду возят, — похлопала она смущенного паренька по плечу. Он отшатнулся:
— Торопитесь за машиной… Может, за проходной кто подвернется, они не прочь подкалымить… Рвачи.
Клава пошла к воротам, оставив их вдвоем.
Кругом поперек дороги ложатся, — думала она. — Будто нарочно, вредители, не позволяют простому человеку на ноги встать. Сами не живут и тебе не дают. Хорошо, я настырная, в лепешку расшибусь, но своего добьюсь. А такие, как Паша? Господи, таким сразу руки отшибают! Ну, вредители, ну, злодеи!
Она выбежала на дорогу.
Бревенчатые дома на две семьи, а кругом дикая земля, покрытая густой и топкой мукой. Здесь не пошли дальше огородцев, в которых выращивали лук и картошку. «Что это за жизнь? — стараясь не наступить на крысу, шла и думала она. — Лентяи! Сколько земли, корма под боком! Не пойму я вас, граждане… Так ведь и с голоду помрете! Крыс станете лопать. Калач надену тебе, мордастому, на шею, — покосилась она на старика, высунувшегося из окна, — а толку? Выгрызешь то, что возле рта будет, а перевернуть не догадаешься. Так и умрешь с калачом на шее, как в хомуте». Но больше всего она недолюбливала молодых лентяев. «Старые, бог с ними! Были годы — потрудились, как матушка у меня, а эти…»
И Паша попался ей на глаза — вспомнила сразу о том же: молодые, а не живут настоящей жизнью. Хотела ему, Паше, помочь…
Паренек недавно вернулся из армии, месяца не прогулял — женился. Приткнулись к работе, а зарплата — так себе: ни одеться, ни обуться, одна любовь. Клава обходила эту улицу — страховала имущество, — по ходу заглянула к молодым. Страховку оформила, хотя имущества в квартире — один диван да обшарпанный шифоньер. Разговорились.
— Что так жидко? Страховки на рубль…
— Не воровать же нам! — обиделась молодуха, отквасив синие губы. — Другие страхуют и мы решили. Правда, Пашок?
— Правда, — отозвался муж. — С годами наживем всего, куда торопиться.
— Завели бы хозяйство, — посоветовала Клава. — Это же огромный доход! И питанием себя обеспечите, и на обстановку останется, на вещи необходимые… Слушайте, пока я жива.
— Как — на вещи? — удивилась молодуха. — От чего — останется?
— От свиньи. Заведете свинью, вырастите… Всю же ее не съедите? Государству большую часть сдадите, а государство вам деньги всучит. Появятся деньги — купишь себе дубленку.
— А Паше? — одурела хозяйка.
— Паше будет, — не смутилась Клава. — Пусть не сдает государству, а везет прямо на рынок — там продаст дороже. Идет или едет?
Молодые согласились.
Полгода Клава заглядывала к ним, нарадоваться не могла: живут, растят борова. На комбикормах он поднимался быстрее, чем на картошке. Поначалу консультировала молодуху, а потом забегала скорее по привычке. На минутку, да забежит. Паша с работы возвращался всегда с ведерком: «С пола наскреб!» Честный парень, не воровал, хотя мог; работа такая, по кормам, чай, ходил… И тут что-то случилось с консультантом — она уж не помнила… Словом, Клава не показывала глаз целую неделю, а когда пришла — в ограде тишина стояла, запах свиного навоза выветрился будто… «Забили?!» Но она ошиблась.
Оказывается, боров «съел» своих хозяев…
— Стайку развалил, рвался на волю, зверюга, — жаловался Паша. — Даже страшно жить стало… Рычит, а клыки — как у слона бивни!.. Ну его…
— Ах ты, балда такая! — чихвостила она Пашу. — Ты что думал? Думал, что он, боров, как твоя ненаглядная, бутербродов наестся да завалится спать? Нет, друг, его кормить да кормить надо было… Верно говорят — на убой!
— Кормили же, — оправдывался Паша. — По два ведра в день жрал.
— Надо было по три давать. Че же он тогда визжал? — теперь уж визжала она. — Я без комбикорма держу… Да ну вас! Сидите теперь без мяса… Денег-то сколько выручили? — спросила вдруг. А когда Паша ответил, едва не ударила его: «Ох, глупые! Продали, как беспородного щенка. Боров же был у вас, боров!»
Клава негодовала. Первый ее, так сказать, социальный эксперимент, в который она была влюблена всей душой, сорвался. И так глупо, что на Пашу она посмотрела, как на Тамару-соседку. Разве что не спросила: не в одной ли палате лежали?.. Они ее разочаровали… Злости она не имела вовсе.
Машину нашла, договорилась. Вчетвером — Паша и водитель помогали — нагрузили машину и взвесили на весах. Оказалось чуть больше, но кладовщик махнул рукой, точно спешил отвязаться от Клавы. Они распрощались за воротами.
Домой пришлось возвращаться на автобусе.
Грязные, белые, как мельники, они вошли в салон и сели возле самых дверей. Тихон, пропотевший на славу, дрожал; даже говорил и то с дрожью в голосе, как в сильном волнении:
— Разве это жизнь? Мы сами себя издергали, и нет, не осталось больше сил для нормальной жизни, хотя мы продолжаем карабкаться к каким-то вершинам, опустошенные. Забота о человеке… Хрен о тебе кто позаботится! Тот, кто якобы заботится, питается в отдельной столовке… Ты не суйся со своим свинячьим рылом. Он спокоен, этот начальничек, и наблюдает за тобой, толкающимся в очередях: мол, толкайся, выбьешься из сил — на критику не потянет. Я лучше день в речном порту отработаю, чем час проживу в толчее. Наша дурацкая толчея спасет сотни и тысячи барствующих сволочей, которые даже комбикорм отпустить не могут без издевки. В магазине тебе пачку папирос швыряют так, точно совсем и не ты только что уплатил за нее, а продавец; в паспортном столе, когда ты почему-то не имеешь права на домовую книгу, тебя вносят в карточку учета с таким видом, будто иждивенца принимают в собственную семью… Кругом и без конца — мелочи, но так оскорбляют, так ранят душу! Приехали на мельзавод — и тут мелочи… Эти мелочи бьют тебя по темени, как вода в камере пыток.
Он кричал об этом теперь… Но что кричать? Он и не кричал — кричала душа, которой трудно было вернуться на родную орбиту, с которой она сорвалась много лет назад.
Тихон не был слабым и безвольным. Но он не мог уже управлять собой, как будто армейская жизнь отняла у него эту способность. Теперь он запросто мог пропасть, но Клава, разглядевшая в нем человека, верила в то, что Тихон со временем настроится на житейский лад. Все люди не без странностей, а уж в такой, как у них, жизни подавно: куда ни ткни пальцем, всюду чудики, не в портках с мотней, так в китайских халатах.
Они спешили к дому.
Вскоре должна была подойти машина с комбикормом, а таскать придется на себе: подъезд только зимой бывает, пробивают трактором… Она беспокоилась о другом: найдутся ли покупатели? Самим-то надо не больше пяти центнеров, а остатки куда? Просто башка от дум раскалывается.
Но все обошлось. Даже цыгане купили по мешку, судача о лошадях, которых нужно было довести до блеска.
Наработавшись, они уснули. Ни тому, ни другому не понадобился ужин: перекусили всухомятку. Спали крепко и безотрывно, видя во сне завтрашнюю баньку.
15
Вовке Булову, губастому пареньку, объявили приговор: пять лет. Но Вовка даже не шелохнулся на скамье подсудимых, только со страхом посмотрел в сторону адвоката, как будто вопрошал: а ты что молчишь? Адвокат, навалившись на «дипломат», сидел смирно, как подсудимый. И прежде он немного говорил, а теперь и вовсе сник. Такие дома пеленки стирают да детишек с ложечки кормят… Адвокат предал Вовку. И то верно — не родня же!
Осужденного подхватили под руки, втолкнули в «воронок» и привезли в тюрьму.
До суда он сидел, как и полагается, в камере с подследственными, играл в домино, належивал жирок да мечтал о блинах и девках. Кроме того, он искренно верил в правосудие и ничуть не сомневался в том, что адвокат, нанятый матушкой, спасет его. Но Вовка просчитался и схлопотал большой срок.