Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков

— Пашка! Я не позволю смеяться над собой! Долой с машины, слышишь!.. Я — бригадир, я за вас, сволочи, кровь проливал, у меня контузия!..

Гаврилов смешно потрясал кулаками, как ошалелый бегал у полуторки, а мы, не обращая на него внимания, продолжали сгружать зерно. На крик бригадира стали подходить женщины. Подошла тетя Еня, словно из-под земли вырос дедушка Егор в своем овечьем малахае, заплатанном шубнячке и больших подшитых валенках.

— Эк дает, едри твою корень! — не то с восхищением, не то порицая, сказал дед Егор. — Комедь да и только… И денег платить не нужно… А?

Бегая, Гаврилов наскочил на него.

— А-а, ты тоже здесь, старый пентюх, — заорал он на деда, видно, забыв про нас. — Почему домой не идешь? Трясешь здесь мотней, всякую смуту разводишь!..

У деда затряслась бороденка. Глаза его вдруг потемнели, клочкастые брови насупились, усы ощетинились. Он молча смотрел, как беснуется Гаврилов, а вздрагивающие сухие пальцы левой руки его зачем-то теребили ремень берданки.

— Я сам знаю, что мне делать, и не учи меня! — задыхаясь, продолжал кричать Гаврилов. — Я — бригадир, понял!

— Ах ты щенок бешеный, едри твою корень! — вдруг тонко, по-бабьи, взвизгнул дед Егор и сорвал берданку с плеча. — Застрелю!

Гаврилов мгновенно замолчал и вытаращил глаза на прихваченное ржавчиной дула ружья. А старик продолжал бушевать.

— А ты чего балаган строишь, а? Ты чего дурака из себя корчишь, едри твою корень! Люди работают, а ты, обормот никудышный, обижать их вздумал! Щас дробью угощу!

Гаврилов задом, задом и вдруг, резво повернувшись, сиганул в кабину полуторки. Оттуда донесся его сиплый голос:

— Гришка, поехали!

Вскинув свою пушку на плечо, дед Егор подошел к кабине и ответил:

— Погодишь, не разгрузили еще… Эх, Никитич, Никитич, рассукин ты сын, и чего ты сам себя позоришь?.. Тьфу!

Явился Гаврилов часа через полтора все на той же полуторке. Вылез из кабины и как ни в чем не бывало, сунув руки за спину, спокойно шагал-по току. Разгружая машину, я видел, как шел он между насыпями зерна, спокойно поворачивая голову туда-сюда, смотрел, как работают женщины, девушки и подростки. Никто с ним не заговаривал, и он ни к кому не придирался — будто подменили человека.

— Всю дорогу плевался, как верблюд, — независимо подергивая костлявым плечиком, сказал мне Гришка-шофер и дурашливо добавил: — Бригади-ир, едри твою корень…

27

Мы сидели, подобрав под себя ноги, вокруг большой эмалированной чашки и деревянными расписными ложками, обжигаясь, ели кашицу, заправленную подсолнечным маслом. Толстая, с огненными щеками и маленькими заплывшими глазками, бригадная повариха приговаривала певуче и благодушно:

— Ешьте, ешьте, ребятишки, мало будет — еще подложу…

Веселый Валька Шпик дурачился.

— Вась, а, Вась, послушай, чего это вроде где-то попискивает?

Я послушал.

— Ничего не слышу.

— А ты прислушайся… Опять, не слышишь? Да это же у Арьки за ушами пищит!

Арик, не донеся ложки до рта, серьезно спросил у Вальки:

— Хошь, дам раза́ с левой?

— Нет, не хочу, — так же серьезно ответил. Валька и добавил, отдуваясь: — Все, с меня хватит, а то как бы авария не получилась — тут и лопнуть не долго…

Женщины, которые неподалеку от нас устроились вокруг такой же чашки, вдруг зашумели. Кто-то из них весело кричал:

— Николай Иванович, к нам присаживайтесь! Николай Иванович, у нас в кашице масла больше!

На черном, как уголь, длинноногом жеребце, впряженном в маленькую рессорную бричку, приехал Язев, а с ним и наш начальник — зеленоглазая Тася. Мы увидели их, когда они уже подходили к женщинам.

Язев рокотал на своих низах:

— Спасибо, бабоньки, спасибо, родненькие…

— После спасибо скажешь, председатель, отведай сперва обед! — наперебой кричали женщины. Язев развел руками — «Что с вами поделаешь?» — и опустился на колени.

Увидев нас, Тася приветственно махнула рукой. И снова, как и при первой нашей встрече, мне показалось, что на меня надвигается стремительный золотой вихрь, который сейчас подхватит и закрутит-закрутит. Тася шла скользящей, летучей походкой, полы расстегнутой лыжной курточки откинуты назад, а по плечам рассыпаны тяжелые слитки золотых волос. Она, видимо, обрадовалась, увидев нас, поэтому русалочьи глаза ее радостно искрились, а на пунцовых губах теплилась улыбка, приоткрывшая поблескивающие белые зубы — ровные, плотно поставленные один к другому.

— Здравствуйте, ребята… Покушали? А я так проголодалась!

Она быстро, сложив ноги по-татарски, опустилась рядом со мной и потребовала:

— Рассказывайте.

— О чем? — насмешливо, но без всякой задиристости спросил я. После сытного обеда настроение у меня было мирное, даже благостное какое-то. Мне не хотелось разговаривать, тем более с Тасей, разговор с которой требовал «нервов».

— Как о чем? — удивилась она. — О работе, о том, как устроились и… вообще.

— А-а, на это у нас мастер Валентин Максимов… Ну, расскажи, Валя, будь добр, как ты поработал, устроился и вообще, а мы пойдем отдохнем с Ариком, — сказал я, все с тем же насмешливым добродушием глядя на Вальку, и поднялся.

— А что, можно, — или не поняв моей насмешки, или не обратив на нее внимания, согласился Валька Шпик. — Значит, так… э-э… да, значит, так…

И вдруг я понял, что Валька, словно мяч, подхватил мой насмешливый тон и начинает кривляться… А Тася ничего не поняла. Слушая Вальку, она кивала головой, зачерпывала деревянной ложкой духмяную кашицу и дула на нее, сложив пунцовые губы трубочкой.

Я отошел и прилег на ворох зерна, опрокинулся на спину. Высоко-высоко в небе, гонимые ветром, плыли взъерошенные, перекрученные обрывки белых облаков, а чуть пониже кружил и кружил, не шевеля крыльями, степной орлик. Сильная птица то стремительно опускалась, то, вырвавшись из пике, плавно взмывала по кругу. Что она видит на земле с такой высоты? И что чувствует? Мне уже пятнадцать. Как все мальчишки, я мечтаю стать летчиком, водить могучие машины под самыми синими небесами. Но хочется стать и изобретателем. Помню, прочитал книгу Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» и не спал несколько ночей кряду. Я понимал, что повесть об инженере Гарине и его изобретении — чистая фантастика, но почему-то верил, что такую машину можно и нужно изобрести, тем более сейчас, когда фашисты напали на нашу страну. И я изобретал ее — небольшую, чуть побольше карманного фонарика, тайком отправлялся с грозным оружием на фронт и… начинались чудеса. Смешно, наивно? Нет, мне нисколько не было смешно — просто вопреки всему я верил, что «гиперболоид» когда-нибудь будет изобретен и тогда никто на земле не посмеет развязать войну…

Рядом