Тихий омуток - Анатолий Шинскин

                  Две машины ППС патрулировали улицы, высматривая нелояльных, пьяных, дебоширов, хулиганов и прочих, мешающих спокойному сну горожан.  Таковыми оказывались все «встречные  и поперечные»,  и  попивающие в машинах для бодрости духа коньячок местные менты и прикомандированные ОМОНовцы руки и ноги обколотили, вбивая в головы аборигенов  начала демократии и основы модернизации.  Особо не понравившихся горожан доставляли в отделение, надевали противогаз на голову и требовали отчетливо крикнуть «Да здравствует ОМОН!»

                  В дежурной части третий час лупили  Ваську-сантехника. Претензий не предъявляли, ни о чем особо не спрашивали. Просто били, скучая мордами, заурядно, незаинтересованно,  без злости и надрыва. Начальник велел отколотить до полусмерти, ну и выполняли скучную повседневную работу, перемежая разговорами о футболе, бабах, машинах, рыбалке --  заурядные мужские  базары.    И Васька уже не боялся и не реагировал на удары: к нему пришло «спокойствие обреченного».

      Человек перед плахой в какой-то момент перестает волноваться, страшиться предстоящей казни. Перегруженная переживаниями нервная система отключается, боль и страх сменяются легкой предсмертной эйфорией, когда готов любить весь мир и своих палачей и простить им;  или усталостью и ожиданием, чтобы все скорее закончилось. Били профессионально, и давно бы смерть Ваське Мотылю, да вспыхивали яркой свечой в мозгах слова Джульетты: "Не умирай сегодня, и будет тебе счастье..." Улыбался Васька разбитыми губами и продолжал жить дальше.

    Пока "слуги Закона" перекуривали  за столиком дежурного, где рядом с телефоном 02 поместилась газетка с крупно нарезанным салом,  куски черного хлеба и бутылка "паленого" коньяка --  обычная закусь стражей порядка на дежурстве, давали  Мотылю отлежаться в камере.

                Некоторое оживление   наступило, когда  двое, под дверной косяк ростом ОМОНовцев, втащили и бросили на пол интеллигента с разбитым носом.  Мужчинка повозился, сел кое-как и, видимо, ощутив себя в безопасности в государственном учреждении,  попытался качать права:

 -- Я районный Нотариус, я представляю Закон, -- интеллигент провел рукавом новенького серого костюма у себя  под носом и побледнел, увидев на дорогой ткани кровавый след. – Вы ответите. Вы не знаете, с кем связа…

                Удар ногой в ухо оборвал на полуслове "Права Человека и Гражданина" и свалил Нотариуса  в партер.

 -- Где вы нашли такого клоуна? – дежурный по отделу Пузяков осмотрел испачканный в Нотариусе туфель и полез в кобуру за щеткой.

 -- Задержан без документов, пьяный, оказал сопротивление при задержании, -- ОМОНовец, приподняв маску, подмигнул. –   Похож на киллера, разыскиваемого Интерполом.  Вот ориентировка.

 --  Серьезную рыбу поймали. Иду докладывать шефу… а это кто?

               В дежурку прокрался судмедэксперт Палваныч, глянул на распластанного Нотариуса, задрожал от страха и пролепетал:

 -- Его жена позвонила Прокурору, и он велел незамедлительно зафиксировать нанесенные побои.

 -- Промахнулись, ребята. Надо было и ее, -- Пузяков ласково взял вздрагивающего Палваныча под руку, отвел в сторону и, дохнув перегаром, прошептал. – Составляй бумажку, но если найдешь на нем хотя бы одну царапину, будешь лежать рядом. Я понятно объяснил?

                 Палваныч закивал торопливо, потащил, суетясь, бланки из портфеля. Выхватив из кармана ручку,  принялся заполнять акт осмотра.  Пузяков, положив  руку на плечо судмедэксперта, остановил ретивый порыв и ткнул пальцем в место подписи. Палваныч торопливо расписался.

 -- И еще пяток бланков, -- сказал Пузяков без нажима. – Пригодятся.

  Палваныч выкатился на улицу и облегченно задышал:

 -- Моя милиция меня бережет! Блин!

              В дежурке начался второй акт спектакля. В комнату вошло пузо Витюхи-мента, а следом вплыл и он сам:

 -- Нотариус? Какими судьбами?  По делу или как? Задержали? Кто посмел?  Били? Быть не может? В милиции, друг мой, не бьют. Приняли за рецедивиста? Ну как можно? Такое интеллигентное лицо. Накажу, немедленно накажу всех допустивших оплошность, а вас незамедлительно доставим к семье, к детишкам.  Уж, извините наше служебное рвение.Зачухрин, машину к подъезду. Лично доставишь господина Нотариуса домой, чтоб дорогой не обидели.

              Выпроводив Нотариуса,   чокнулись коньяком, закусили салом с черным хлебом,  и «ржали» до слез,  наперебой пересказывая друг другу подробности задержания и избиения нотариуса.

 -- Помогли, ребята,  -- с трудом дотягиваясь, Витюха хлопал ОМОНовцев по плечам и улыбался в блаженном упоении. – Теперь год по вечерам народонаселение на улицу не сунется,  а братьям-вампирам урок:  кто сильнее, тот и главный. Никого не грохнули, надеюсь?

 -- Инвалид, какой-то в «Оке» копыта отбросил. Сам виноват: костылем начал размахивать.

 -- Гад, наверное, был инвалид, жалобщик и выжига, а смерть такая легкая. Главное, не зажился, -- благодушно пошутил Витюха. – Палваныч  скуксится, но на инфаркт спишет.

  -- Кто умер -- неизвестно, за что умер -- непонятно, но хорошо, что умер:  есть, чем досадить этому зануде, -- подобострастным смешком поддержал Пузяков.

               Резко зазвонил телефон, и Пузяков поднял трубку. Выслушав, позволил себе матюгнуться в присутствии шефа. Все напряглись в ожидании доклада.

 -- Ульи подожгли во дворе школы, -- телефон зазвонил снова. – Ульи в детском саду. – Звонки раздавались один за другим, и  капитан Пузяков докладывал о все новых возгораниях ульев.

               Витюха устало опустился на стул. Ульи с пчело-комариными семьями сгорели,  и всем районным вампирам снова придется пить кровь непосредственно из обывателей, рискуя заразиться человеческими болезнями и потерять бессмертие.

 -- Бегом в камеру, -- в голове Витюхи созрело решение. -- Посмотрите Ваську, но не бить: живой нужен.

    Зачухрин торопливо затопотел в сторону камер.

 -- Готов! -- на грани сознания услышал Васька басовитый голос.

 -- Тогда обычная программа: выбросим поближе к дому. Типа, отпустили живым здоровым, а потом начнем расследовать, кто его грохнул по дороге.

 -- А нет -- живой...

 -- Девять жизней в нем что ли?  Не бить и стеречь! Ферштейн?

 -- Яволь, герр капитан.

ДЕД СЕМЕН

Что заставляет нас кровь из ближнего пить?

Рынок, новое мышление или, просто, --

перестали быть людьми?

Промелькнуло невпопад

 Выпроводив вампиров, Петрович выбрался на лавочку около дома.  Долго вертел в пальцах сигарету,  отломил нечаянно фильтр, бросил на землю. Достал из пачки новую и закурил. Непряхинск превратился в своеобразный омут, кишащий нечистью, для которой уже не хватало корма, и «братья» без зазрения впивались в горло  друг другу, передавая многочисленные «подхваченные» у людей болезни. Кровь из пчело-комариных ульев, как все прочие бюджетные вливания, расходились  на подпитку районной верхушки.