Тайна совещательной комнаты - Леонид Никитинский

— Как же вы ездите, пахнет от вас, — сказал Кузякин и пошел в кухню ставить чайник. Но кое-какие принятые на себя обязательства надо было теперь выполнять.

— А вы молодцы, — сказал, входя за ним следом, Тульский. — Шустрые ребята, я просто вами восхищаюсь, нет, в самом деле. — Поскольку собеседник только дернул плечом, но не ответил, чиркая спичкой над конфоркой, он продолжал: — Как вы вычислили эти Британские Вирджинские острова, даже я проморгал, не говоря уж про прокурора. Это вы с этим к Елене Львовне ездили Кац?

— Никуда мы не ездили, — буркнул Журналист, отвернувшись.

— Да ладно. Вы, Драгунский и Огурцова на ее машине, вас же видели.

— Вы за адвокатессой следите? — догадался Журналист.

— Надо будет, и за вами последим. Так о чем у нее был разговор с Драгунским?

— Я лично не слышал, я же в машине сидел, — сказал Кузякин. — А вы что, считаете, что вы меня уже завербовали? Что-то я от Шкулева никаких денег пока не получал.

— Всему свое время, — сказал Тульский. — А Драгунский вам неужели не говорил, о чем у них был разговор?

— Вот когда будут деньги, тогда и расскажу.

— Утром деньги, вечером стулья, — сказал Тульский. — Нет, давайте для начала вы меня попробуете убедить в вашей лояльности. Налейте-ка чаю, чайник вскипел.

Журналист подумал, поставил на стол одну чашку для гостя, бросил в нее чайный пакетик и налил кипятку.

— Вы с сахаром пьете? Вообще скрывать тут нечего. Океанолог погорячился, зря адвокатессу подставил. Впрочем, она с ним не стала разговаривать, отказалась наотрез. А он хотел рассказать о записке, которую он написал, это вы угадали. Вы спрашивайте, не стесняйтесь, судья ведь все равно ее завтра огласит.

— Это вы с его слов знаете, что она отказалась говорить? — спросил Тульский. — Это ведь основание для отвода, если она хотя бы даже послушала.

— Если бы я был такой дурак, чтобы сразу Океанолога сдать, вы бы меня, наверное, не стали подкупать, — сказал Кузякин. — Да вы садитесь, чай-то свой пейте, для вас же заваривал. Для того чтобы заявить отвод адвокатессе, у вас не хватит доказательств, а для того, чтобы отвести Океанолога, не стоит и огород городить. Вам же еще надо как-то легализовать материалы наружного наблюдения.

— Грамотно, — согласился подполковник, отхлебывая чай, — А вы в самом деле квалифицированный кадр, мы вам не зря деньги платим. Квартирка-то говенная у гражданки Шевченко, но все равно дорого, поди, снимать.

— Не ваше дело, — сказал Журналист. — Если вы допили чай, то я пошел спать.

Тульский согласно кивнул, отставил недопитую чашку и пошел к двери.

Вторник, 4 июля, 0.30

Прокурорша уже протрезвела и теперь немножко стеснялась, отдыхая, розовая, на оттоманке, — все-таки женщина.

— А куда это ты ездил? — запоздало спросила она Тульского, который только что вошел и уже сидел за столом.

— Да встречался там с одним, — небрежно сказал Тульский, — Учись, Эльвира: пока мы тут шуры-муры, некоторые коллеги присяжного майора Зябликова успели встретиться с адвокатом Еленой Львовной Кац.

Зябликов изумленно смотрел на Тульского, припоминая, как сегодня Океанолог, Журналист и Ри гуськом бежали за адвокатессой из суда. Сам бы он их Тульскому, может быть, и не назвал, но Тульский злился на Журналиста, который не дал ему допить чай, и полагал, что полезно, пользуясь случаем, вставить клин между Старшиной и Океанологом. Драгунский ему совершенно не нравился. Поэтому он сказал:

— Драгунский, Кузякин и Огурцова. О чем они там говорили, мне пока выяснить не удалось. Для того чтобы отвести адвокатессу, мне пришлось бы расшифровать моего оперативника; не стоит она этого, а вот Драгунского, пожалуй, можно.

— Не надо, — сказал Зябликов. — Океанолог — хороший мужик.

— Ну, подумаем, подержим этот козырь в запасе, — сказал Тульский, — Собирайся, Эльвира, мы тут загостились, половина первого. Нашему хозяину завтра на скамейке и подремать можно будет, а тебе же все-таки выступать…

Зябликов, держась за косяк, смотрел от двери, как они спускаются вниз. Как только они вышли на улицу, Тульский спросил:

— Ну как там у него получилось-то, с одной ногой?

— Ты что, совсем офонарел, ментяра? — взревела прокурорша, — Ты о чем это меня спрашиваешь?

— А что? — вроде бы даже удивился он. Они уже подошли к машине.

— Слушай, ну это уж наглость! — сказала почти протрезвевшая прокурорша, садясь за руль и собираясь поправить зеркальце по росту, но рост у нее, оказывается, был такой же, как у подполковника, — Присяжные встречались с адвокатессой!

— Окстись, — сказал Тульский, — Не входи в роль раньше времени, а то перегоришь на сцене. Ты сама-то откуда сейчас едешь? Мне, кстати, домой.

Вторник, 4 июля, 9.00

Анна Петровна, как обычно, собираясь уходить утром, пошла будить сына, который спал за шкафом, игравшим роль перегородки. С привычным испугом она покосилась на страшные рожи рокеров на афишах на задней стенке шкафа и вдруг обратила внимание на край какой-то плоской коробочки, спрятанной на шкафу. Скорее машинально она взяла коробочку, открыла крышку: в коробочке лежал шприц и ампула. На лице ее выразился ужас: держа коробочку в одной руке, другой она стала что есть силы трясти сына за плечо. Он только замычал, натягивая на голову одеяло.

— Паша, что это такое? Слышишь, я спрашиваю: что это такое?!

— А, что?.. — Он наконец открыл глаза, сразу все понял и испугался.

— Что это такое? Это героин?!

— Да что ты, мама, героин — это порошок, он очень дорогой, а это промедол. Это не страшно, мам, сейчас все колются, я скоро брошу…

Анна Петровна молча положила коробочку на подоконник и заплакала.

Вторник, 4 июля, 10.30

Виктор Викторович надевал мантию, готовясь к заседанию, когда в кабинет постучались и вошли Старшина Зябликов и присяжная Звездина.

— Случилось нечто ужасное! — сказала Актриса с порога театральным шепотом.

— Что такое? — перепугался судья.

— Мне предложили роль. Я вынуждена согласиться, хотя мне так хотелось досмотреть этот суд до конца. То есть, я имею в виду, вынести вердикт. Но я не могу отказаться.

— Совсем никак? — спросил Виктор Викторович, что-то уже прикидывая про себя.

— Да, к сожалению, — сказала она совершенно нормальным, только чуть надтреснутым и усталым голосом, — Мне уже два года никто не предлагал никаких ролей, про меня скоро вообще все забудут. Это мой, может быть, последний шанс еще года два или три удержаться в обойме. К тому же это роль судьи в сериале.

Старшина почесал затылок; выглядел он сегодня немного помято.

— Ну что же, — сказал Виктор Викторович, — Ничего страшного, на то есть запасные присяжные. Кто там у нас следующий?

— Ивакин, — доложил Старшина. — Шахматист. То есть ну…

— Ну, пусть Шахматист, — сказал Виктор Викторович. — С точки зрения закона это тоже ничего. А вы свободны, э-э-э… — он подсмотрел в список на столе, — Елена Викторовна. Вы, я уверен, сможете сыграть судью. Вы очень смешно меня пародировали в комнате присяжных, я потом очень смеялся.

Она вспыхнула, а Старшина непроизвольно широко открыл глаза.

— Нет, правда. Я обязательно буду смотреть ваш сериал и на спектакль приду, если пригласите. Сейчас все процессуально оформим, и вы можете быть свободны.

— Нет-нет, если можно, я со следующего понедельника. Можно?

— Конечно, — сказал судья. — Ну, идите к себе, сейчас начинаем.

Они вышли, а Виктор Викторович стал рыться в карманах мантии. Ничего там не обнаружив, он переложил бумаги на столе, потом заглянул в сейф, из которого Оля только что достала и унесла несколько томов дела и сейчас уже возвращалась за новыми.

— Оля, там в сейфе где-нибудь между томов вам не попадалась записка? — спросил он, глядя на лежавшего на столе зайца, хранителя ключей.

— Записка, Виктор Викторович? Какая записка?

— Ну, записка, обыкновенная такая записка крупными буквами, — сказал судья, — Оля, вы сегодня в котором часу открыли кабинет?

— Как всегда, в половине десятого, Виктор Викторович, — сказала она, стараясь не глядеть на зайца, таращившегося со стола стеклянными глазами.

— И никакой записки на столе вы тоже не видели?

— Нет, Виктор Викторович. Я, правда, выходила к присяжным и за водой цветы полить… — Оля покраснела, она была еще юна и врать как следует не научилась.

— Хорошо, Оля, — сказал Виктор Викторович и дернул себя за ус, сдерживая закипающее бешенство. — А сигареты у нас есть?

— Нет, Виктор Викторович, — пролепетала Оля, почему-то испугавшаяся этого вопроса еще больше. — Я же не курю, и вы же сами тоже уже не курите.

— Да вот, что-то захотелось курить. Вот что, Оля. Вызовите Старшину, пусть подойдет к столу в зале, мне надо с ним кое-что обсудить по списку. А сами идите в буфет и купите мне сигареты. Если есть, то «Лаки страйк». Возьмите деньги.

Приподняв мантию, чтобы не споткнуться о порог, он вышел и уселся за стол под гербом Российской Федерации. К нему уже спешил обеспокоенный Старшина.