Ангел в темноте - Юлия Лешко

Да, «маму нельзя волновать». Это же неписаный закон для Маринки, кажется, с тех пор, как она начала говорить. А вот теперь пусть мама поволнуется по полной программе. Заслужила. Всей своей безмятежной жизнью до…

Как случилось, что они заговорили об этом?

Марина, давно не видевшая мать, стала рассказывать ей про Ольгу Николаевну, про девочку Зоську, которая приходит к ней в гости каждый день. Она проходит в клинике ежегодный курс лечения, но скоро уедет, потому что пойдет в школу. И как она будет без нее? Без ее нехитрых рассказов про деревню, про бабулю, про огород и трудодни, про «куренят», которых нужно спасать от ворон, про диснеевские мультики, которые давным-давно не смотрит сама Маринка.

А Света слушала, с какой нежностью к почти незнакомой, чужой девочке говорит Маринка, и хотела рассказать ей про маленького брата или сестру, который появится скоро. Очень хотела, но боялась. Ей казалось, что обещание встречи с маленьким родным человечком заставит думать только о будущем, о самом хорошем, и для этого она должна будет собрать все силы для жизни. Иногда же, наоборот, она воображала, что Маринка может заревновать к еще нерожденному малышу, что почувствует себя лишней. Как можно было рассказать и одновременно дать понять, что она по-прежнему, навсегда главная в их с папой жизни?

И она ни о чем не рассказала девочке. Только не потому, что не успела найти нужные слова, а потому, что Марина вдруг, без видимой связи с предыдущим, спросила у матери:

– Мама, почему у меня такая плохая кровь – резус отрицательная?

Светлана на мгновение задумалась: она не знала ответа. Потом заговорила, на ходу придумывая, как это можно объяснить Маринке:

– Плохая? В смысле – отрицательная? Она не плохая и не хорошая сама по себе, но достаточно редкая. Я читала, что отрицательный резус только у четырех процентов населения Земли. Я, кажется, даже слышала, что происхождение этой группы крови – инопланетное. Может быть, кто-то из наших дальних родственников с Марса? Наверное, мой дядя Сережа. – И Света улыбнулась со слабой надеждой, что дочка вспомнит маминого дядю, блондина с огромными синими глазами, и эта простенькая шутка хоть ненадолго отвлечет Марину от тяжелых мыслей.

– И все эти инопланетяне больны как я?

Сердце Светланы сжалось.

– Нет, не все. Болезнь вообще не выбирает группу крови.

– А что она выбирает? – Марина смотрела на мать в упор.

А ведь Ольга предупреждала и Геннадия, и Светлану о возможности таких разговоров и очень просила пресекать их на корню. «Девочка впечатлительная, – говорила она. – Хватит ей и того, что она придумывает себе сама. Никакой пищи для ее раздумий не должно поступать извне!»

С Ольгой Николаевной Маринке дискутировать было бы куда сложнее, а мама, стоит признать, не была для Марины таким уж непререкаемым авторитетом.

Она ведь и в семье вела себя как взрослая, а с матерью – как старшая.

Света вспомнила недавний, в начале этого лета состоявшийся телефонный разговор с подругой. Та позвонила Свете и стала по обыкновению жаловаться, что ни на что не хватает времени, что она ходит пегая – некогда в парикмахерскую вырваться, что нужно делать ремонт, а муж никак не раскачается, и так далее. «А как ты?» – спросила она у Светы, наконец выговорившись.

«А я в баню собираюсь, – смеясь, ответила ей Светлана. – Пойдем со мной, бросай ты свое семейство. Я с собой масочки возьму, травку в термосе настоим, попьем после баньки, потом в парикмахерскую зайдем, ты покрасишься, я постригусь…»

Подруга на это сказала: «Счастливая ты, Светка» – и отказалась от культпохода в баню.

А Света еще и добавила: «А я, моя дорогая, свое счастье с девятнадцати лет строю. Вот теперь одно мое счастье пирог на кухне печь собирается, а другое квартиру убирает. Вернусь из баньки, а все будет в ажуре!»

Что пироги! Маринка в магазин ходила лет с шести! За хлебом, конечно, за молоком: за чем еще посылать кроху? А мясо выбирать научилась, кажется, с десяти. Готовила отлично: ей просто нравилось кормить семью, она любила, чтобы мать с отцом восхищались ее талантами и хвалили стряпню. Бабушка, покойная Генина мама, научила ее чудные огурцы солить в банках, но с таким особенным бочковым хрустом…

«Моя бедненькая, моя маленькая мамочка», – нежно говорила она иногда Свете, лежащей с холодным компрессом на голове и таблеткой «тройчатки» наготове. И Светлана знала: маленькая, это не потому, что Марина была ее уже года два как выше на пару сантиметров.

И эта «маленькая» мамочка не смогла бы даже при сильном желании обмануть свою «большую» дочь.

– Пойми, Маринка, из всякой ситуации есть выход. Всегда! Ты даже не представляешь, как много людей сейчас ищут этот выход для тебя. Ольга Николаевна мне рассказала подробно, что и в какой последовательности она будет делать. Все это очень серьезно. Придется многое вынести, но ты же у меня хорошая, умная девочка. Ты должна очень стараться выдержать все это и выжить, – Светлана говорила и не знала, верный ли она нашла тон. «Плакать нельзя!» – это Ольга приказала, лгать нельзя – дети остро чувствуют ложь.

Но Маринка не должна терять надежду! И какой ценой этого добиться – так ли это важно?

– У Ольги Николаевны такая же группа крови, как у тебя, – сказала мать, глядя прямо в большие глаза дочери.

Умная Маринка выдержала взгляд и не задала больше ни одного вопроса, но поняла: мама сказала ей об Ольге Николаевне не просто так, к сведению, и не для того, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Она сказала это зачем-то. Зачем?

Нужно было сделать несколько очень важных дел.

Полностью подготовить Наташку в школу – это, предположим, она сделает и сама.

Закупить продукты впрок насколько возможно, наготовить полуфабрикатов.

Попросить маму почаще контролировать Наташку по телефону, хотя эта хитрюга при желании бабушку вокруг пальца обведет запросто, какой уж там контроль.

Надо договориться с Андреем, чтобы он пожил какое-то время дома, в смысле, у них дома, с Наташкой.

Ольга задумалась. Да, даже если это покажется Андрею замаскированным приглашением вернуться обратно, все равно она будет просить его пожить с дочерью.

Что скрывать, она давно хотела, чтобы Андрей вернулся. Никаких кардинальных изменений после развода в его судьбе не произошло: не женился, снимал квартиру, работал по-прежнему в маленькой стоматологической фирме с милым названием «Смайлик».

Возможно, она поторопилась в свое время, не стоило делать таких резких движений. Ну, загулял мужик… бывает.

Нет, невозможно от всего на свете застраховаться и ко всему морально подготовиться. А ведь когда-то они с Ленкой на одном из частых их «советов в Филях», помнится, разводили теории за рюмочкой коньячку: почему это мужчины переносят измену тяжелее, чем женщины?

– Потому что мужики своих братьев по полу уважают просто по определению и крепко обижаются, до глубины души, – важно, со знанием дела рассуждала Елена.

Ольга кивала: верно, без разницы, – случайная измена или длительный роман, – мужчина разбираться не будет (если он мужчина, конечно) и из ревности много бед наделать может.

– А женщины? Господи, конечно, внешние проявления могут быть самыми разными, – продолжала глубокомысленно теоретизировать подруга, – кто-то слезы льет, кто-то чешский хрусталь бьет вдребезги. Ну, это у кого какой темперамент. А в душе, в этой самой ее глубине? Женщина для женщины все равно никакая не загадка и не авторитет, по большому-то счету. Чем какая-то тетка или девица лучше меня, прекрасной? Отвечаю: ничем. Практически невозможно! Скажи?

– Да, – с готовностью кивала Ольга, мол, прекрасней нас найти трудно!

– Куда легче простить измену под лозунгом «Не вижу соперницы!» – продолжала мудрая как змий Ленка. – Особенно, если неверный супруг не собирается под венец.

Ольга поддакивала: да, мол, если случайная интрижка – ерунда, можно и простить. После испытательного срока. Легко! Вот если встретится умная, которая его душевно привлечет, тогда все. Но ведь умных-то – раз, два и обчелся? Ты да я, да мы с тобой…

Вот так они рассуждали, красивые, уверенные в себе, состоявшиеся именно так, как хотели, именно в том деле, которым занимались, молодые женщины, с легкостью строя теории и втайне надеясь, что практикой их проверять не придется.

Пришлось. И не Ленке, конечно, которая сама долгое время была любовницей, хотя слова этого сильно не любила.

Так уж совпало тогда: выдался очень тяжелый месяц, Ольга дневала и ночевала на работе. Аврал в клинике совпал с защитой диссертации, в общем, свет мерк в глазах. Напряжение сказывалось, но волю эмоциям на работе она дать не могла – рикошетило по родным и близким. Наташка, зная крутой нрав матери, просто по стенке ходила, а Андрей как-то задумчив стал. Ольга думала, тоскует по ней, неласковой и невнимательной, вечно усталой и раздраженной. Нет, и не тосковал вовсе, какая там тоска…