Ангел в темноте - Юлия Лешко

Золотая осень? Или «бабье лето»? Она всегда путала, когда кончается одно, и начинается другое.

Елена очень любила свои утренние прямые эфиры, – ей, «жаворонку», они были совсем не в тягость: около пяти утра за ней приезжал телевизионный «рафик», мчал по оживающим понемногу улицам до Телецентра, и дальше все шло в привычном ритме: прическа, грим, «микрофон включен», звонки телезрителей… Доброе утро!

На баскетбольной площадке Академии управления студенты, по виду не старше второго курса, сегодня играли в баскетбол. Елена шла мимо и любовалась, как они прыгают, носятся, пасуют… Девчонки на невысоких трибунах «болеют», преподаватель свистит в свисток, крики, смех…

В тот момент, когда Елена поравнялась с изгородью, окружающей стадион, один из парней с такой силой стукнул по мячу, что тот перелетел через чугунные копья изгороди и, нахально подпрыгивая, покатился все дальше, дальше… Одинокий мячик еще скакал по тротуару, когда Елена уже прошла мимо.

Другой игрок, высокий парень с лохматой русой головой подбежал к забору, проследил взглядом траекторию движения мяча, увидел, что ближе всех к нему только темноволосая девушка, одетая в черные брюки и джемпер. Без особой надежды в голосе окликнул ее:

– Девушка!

Елена, уже отвлекшаяся от спортивного зрелища, сначала не обратила внимания на оклик. Но, парень, «прибавив громкости», повторил свой призыв:

– Прекрасная девушка с чудесной походкой, оглянитесь!

На этот раз Елена услышала, обращение ей понравилось, и она обернулась на голос с улыбкой, чуть удивленно приподняв брови.

Юноша посмотрел на нее, она – на него… Кажется, на мгновение паренек в красной футболке «Найк» забыл, зачем к ней обращался. Наконец он выговорил, уже с другой, не такой призывной, но от этого не менее искренней интонацией:

– Прекрасная девушка, вы не могли бы мячик кинуть. Во-о-он он покатился! Я бы и сам добежал, да пара кончится, а надо еще этим накидать… Пожалуйста!

Елена молча, не заставляя себя долго упрашивать, кивнула баскетболисту, вернулась за сиротливо лежащим у обочины мячом и легким движением, выдающим хорошую спортсменку, «подала» мяч парню. Тот ловко принял его, улыбаясь действительно красивой и стройной Елене все шире:

– Спасибо!

– Пожалуйста, – просто ответила Елена, отряхивая ладошки и поправляя сумочку на плече, и спокойно отправилась дальше.

На лице у парня за несколько секунд отразилась целая гамма чувств: смутное узнавание, интерес, восхищение… Вместо того, чтобы сразу вернуться на площадку, он пошел вдоль изгороди, стараясь не отстать от Елены и в то же время взглянуть еще раз на ее красивое лицо. Она видела его маневры, но шла, не поворачивая головы, и улыбалась – не забавному симпатичному мальчишке, а… просто так, хорошему осеннему утру.

– Мне кажется, я вас знаю… я вас где-то видел…

Лена невольно улыбнулась – именно эти слова она слышала от незнакомых людей чаще всего, поэтому и отвечала всегда примерно одно и то же:

– Хотелось бы верить… – и, уже не оглядываясь, направилась к спуску в метро, по привычке доставая из сумочки свои темные очки.

Неожиданный ответ заставил парня озадаченно поднять густые темные брови… Тут с площадки донесся возмущенный окрик:

– Шумахер, блин, ты играешь или что?

Парень обернулся на голос, сильным броском послал мяч в толпу игроков и трусцой побежал на площадку, все еще оглядываясь, с заметным сожалением, на удаляющуюся от стадиона Елену… Внезапно он остановился, круто развернулся и крикнул вслед еще не ушедшей из поля зрения женщине:

– Елена! Доброе утро, Елена!

Лена уже стояла у ступенек перехода, ведущего к метро. Она улыбнулась сама себе, секунду подумала, обернулась и все с той же открытой улыбкой помахала симпатичному парню рукой. А потом, прыгая совсем по девчачьи то через одну, то через две ступеньки, спустилась вниз. И без того хорошее настроение почему-то стало просто прекрасным!

А парень на стадионе, до последнего мгновения провожавший глазами ее стройную, как будто четко нарисованную черным на ярком золотисто-синем фоне этого утра фигурку, высоко подпрыгнул, победно вскинув вверх одну руку:

– Йес-с!

И побежал к своим товарищам, на ходу принимая подачу. Его точное попадание в корзину совпало с финальным свистком судьи.

«Хорошее начало дня!» – подумал и он.

Некоторые коллеги Алексея Александровича Найденова утверждали, что аудитория, полная студентов, – это великолепное живое пособие по психологии группы, а может быть – даже модель общества в миниатюре. Возможно, задайся кто-то такой целью, здесь трудновато было бы выделить классы или социальные группы, но уж обозначить психотипы и определить ролевые установки – сколько угодно.

У Найденова же за десять лет работы на факультете журналистики сложилось противоположное впечатление: это студенты наблюдают, классифицируют их, преподавателей, по своим, часто неизвестным науке классам, типам, отрядам да и семействам – чего уж греха таить. И что характерно – ребята себе в этом отчета не отдают ни одной секунды: живут себе и живут, учатся, прогуливают, сдают и заваливают сессии, влюбляются. Кажется, влюбляются, из всего перечисленного, – с наибольшим энтузиазмом.

Вот они сидят, такие разные и все же, как бы ни стремились к обратному, такие похожие: слушают, не слушают, смотрят в окно, мечтают, разгадывают, маскируясь под конспект, японские кроссворды (вон та девочка слева, например), а на задней парте двое тихо и почти незаметно для окружающих целуются за сдвинутыми рюкзачком и сумкой…

Алексей Александрович относился к студентам отнюдь не с исследовательским интересом, он просто любил их. Каждый год с волнением ждал встречи с новыми студентами – античную литературу проходят только на первом курсе. Один зачет, один экзамен – до свидания! А иногда приходилось встречаться еще раз. Не с «хвостистами», двоек он принципиально не ставил, с поступающими в аспирантуру – на предмет пересдачи. Он всегда шел навстречу претендентам и ставил на балл выше уже поставленной когда-то им же оценки, несмотря на то, что вполне отдавал себе отчет: осведомленность студента в «античке» не стала за прошедшие годы глубже.

После звонка он пару минут постоял у стола, улыбаясь то ли своим мыслям, то ли студентам. Потом, скрестив на груди руки, подчеркивая интонацией чеканный ритм гекзаметра, с едва заметной иронией продекламировал:

Крив был Гнедич поэт,                                   преложитель слепого Гомера,Боком одним с образцом схож и его перевод…

В аудитории, слегка по случаю чтения стихов притихшей, послышались короткие смешки. Студенты уже немного успели привыкнуть, что симпатичный и импозантный Алексей Александрович всегда слегка «прикалывается», чуть-чуть пародируя общепринятую «профессорскую» манеру поведения.

Выдержав небольшую паузу, он заговорил:

– Эту эпиграмму Пушкин посвятил своему современнику Николаю Ивановичу Гнедичу, выпускнику Московского университетского пансиона, члену Российской академии и библиотекарю Императорской публичной библиотеки, чей блестящий талант и титанический труд приблизили к нам одно из величайших произведений антич ной литературы – «Илиаду» Гомера. Впрочем, справедливости ради, стоит уточнить, что первый ироничный опус Александра Сергеевича на тему перевода вполне компенсируется второй, более известной эпиграммой, – и процитировал, чуть-чуть понизив свой приятный, мягко звучащий в баритональном регистре голос:

Слышу умолкнувший звук                                       божественной эллинской речи,Старца великого тень чую смущенной душой…

– Невозможно не восхищаться переводом Гнедича, даже будучи совершенно равнодушным к творчеству самого Гомера, – продолжил Найденов. – Надеюсь, кто-то из вас уже сегодня может выразить свою солидарность с мнением «солнца русской поэзии», не принимая его слова на веру, а исходя из собственного опыта?

Он выжидающе посмотрел на студентов. По правде говоря, на положительный ответ он не особенно рассчитывал: ни его любимая «Илиада», ни «Одиссея» в школьную программу не входят, а по доброй воле современные школьники читают разве что Пелевина да Сорокина. Наконец, одна из девушек скромно подняла руку.

Алексей Александрович заметил, улыбнулся ей с легким поклоном:

– Рад за милую девушку. Но еще больше рад за вас, друзья мои, – вам предстоит заново открыть для себя эту жемчужину мировой литературы.

Студенты отнюдь не внимали ему – на этот счет он не обольщался. Но также твердо знал: ходят на его лекции по античной литературе без особого отвращения. Найденов оглядел аудиторию с нескрываемой симпатией: множество интересных, умных лиц – озорных, задумчивых, всяких.