Homo Irrealis - Андре Асиман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смотреть фильм с ней мне было неловко. Смотреть в послеполуденные часы фильм про час после полудня. Я подумал: она, наверное, думает, что это про нас. Сюжет — проще некуда. Женщина по имени Хлоя однажды без всякого предупреждения приходит на работу к Фредерику. У них много лет назад был общий друг, они почти не знакомы. Он не слишком доволен ее появлением, но ведет себя с отстраненной любезностью. Через несколько дней она приходит снова — можно подумать, он ее приглашал. Идут недели, появляется она часто, и Фредерик — он счастливо женат — в результате начинает подумывать о чем-то большем, чем просто дружба с Хлоей, вот только не знает, как об этом попросить, не скомпрометировав себя, да и вообще не уверен, что ему нужна ее дружба, а уж тем более секс без всяких обязательств, который она явно ему предлагает. Возможно, ему и вовсе ничего от нее не нужно. Он, однако, оказывается в неловком положении человека, которому положено чего-то хотеть, но он ничего не хочет и не может себя заставить ей об этом сказать, тем более что иногда ловит себя на том, что все-таки хочет.
Помимо прочего, для меня этот фильм, как на тот момент и все фильмы Ромера, рассказывал не про друзей, которые могли бы стать любовниками, и не про любовников, которые предпочли бы остаться друзьями: то было исследование некоего аморфного состояния, прекрасно мне знакомого, а именно — натянутого и часто неловкого межеумья, которое часто возникает между дружбой и сексом, когда не хочется сдвигать ситуацию в одну сторону, но при этом нет ни стремления, ни толчка сдвигать ее в другую. Есть, возможно, и третий вариант, но он не имеет названия, и никто не знает, где и как его искать.
Для нас попытка хоть как-то коснуться предмета нашей невнятной дружбы, изложить ее историю, ее неловкие извивы и даже оставленные ею синяки стала бы слишком ромеровским ходом. Видимо, сам того толком не зная, я повел ее смотреть этот фильм в надежде (в которой сам себе не признался), что фильм все скажет за меня, подтолкнет ситуацию, заставит нас раскрыться, прервать молчание — может, даже спровоцирует кризис. Не случилось. Мы сами не позволили.
В результате оказалось удобнее и безопаснее игнорировать подлокотник кресла в кинотеатре, на котором локти наши соприкасались в темноте. Один взгляд — и мы оба поняли, почему притихли.
Когда мы вышли на улицу, уже стемнело. Не возникло желания ничего добавить, ничего сказать про фильм. Добрались по Третьей авеню до китайского ресторанчика в начале 80-х улиц, там поужинали. Потом я посадил ее в такси, она поехала домой. В конце недели я позвонил спросить, не хочет ли она еще раз сходить в кино. Она ответила, что на выходные уезжает. Следующий наш разговор состоялся через год с лишним.
У меня целая неделя ушла на осознание того, почему наши отношения не были и никогда не могли стать ромерианскими. Ромеровская ситуация может возникнуть только между мужчиной и женщиной, которые, по сути, друг другу чужие; может, они раньше и встречались пару раз, у них есть общие друзья, но они никогда не были близки, да и не стремились к близости. Как оно всегда бывает у Ромера, сталкиваются они лишь благодаря счастливой случайности. Например, их представили друг другу за ужином. Или они случайно оказались гостями на одной и той же вилле на берегу. Или, как оно показано в «Любви после полудня», один отыскивает другого без всяких вроде бы причин, из чистой скуки и прихоти. Но лед сломан, и внезапно оказывается, что им хорошо друг с другом, — пусть признаю'т они это неохотно и без всяких надежд на то, что у дружбы может быть какое-то продолжение. Оба знают, что, даже если между ними и пробежала искорка, теплиться ей недолго, скорее всего, они опять превратятся в незнакомцев. Они как два пассажира, оказавшихся в поезде на соседних местах, которые в шутку флиртуют просто потому, что того требует ситуация, или потому, что, хотя никаких внутренних побуждений у них и нет, они просто не знают, как еще можно себя вести. Фредерик счастлив в браке, очень любит свою жену Элен, а Хлоя слишком своевольна и неприкаянна, чтобы помышлять о долгосрочных отношениях с женатым. И все же поиграть соблазнительно, и в результате они начинают поверять друг другу задушевные тайны, которые боялись поверить тем, от кого у них якобы нет никаких тайн. Откровенность и прямолинейность возникают не только между близкими людьми — могут они возникнуть и между людьми едва знакомыми, которым проще сообщать о себе самые сокровенные вещи из-за понимания того, что они, скорее всего, больше никогда не увидятся.
Мы с подругой не были незнакомцами. Но и близости между нами не было. Глядя, как Фредерик мечется между женой и потенциальной любовницей, я вспомнил о том, что и мы тоже находимся на некой нейтральной полосе чувств, вот только наши отношения подпитываются молчанием и туманными намеками, их же — парят в промежутке между любезной искренностью и довольно циничным пониманием того, к чему все клонится. Они говорят не краснея, не запинаясь, не ощущая неловкости и смущения. Когда доходит до поцелуев, он рассказывает ей о любимой жене. Ее коробит от его ханжества и скованных ласк, она напоминает ему, что — вразрез с его страхами — жене ни о чем знать не обязательно.
Они как бы выкладывают карты на стол и сообщают, что даже пусть они и не испытывают друг к другу особого интереса, но и безразличием это не назовешь. Она в конце концов признается, что в него влюблена, но нужно ей одно — его ребенок. Его к ней тянет, однако он раз за разом поминает в разговоре жену. Чисто ромеровской и совершенно не похожей на мою ситуацию делает то, что оба сохраняют полнейшую бесстрастность. Я бесстрастным не был, хотя и считал себя таковым. Я надеялся, что когда-нибудь смогу посидеть с ней за ланчем во французском кафе на Манхэттене — обязательно во французском — и пересказать нашу историю несостоявшихся подложно-каких-то любовно-дружеских
