Адептус Астартес: Омнибус. Том I (ЛП) - авторов Коллектив

Лекс повернул кран, позволив прозрачной бесцветной жидкости наполовину заполнить стеклянный сосуд.

Он плюнул в него, и жидкость тотчас зашипела и задымилась.

Бесспорно, это была все та же кислота. Едкая aqua imperialis.

Гравировальное стило Лекс положил на скамью из пласталя, на которой покоился стеклянный сосуд.

Потом до пояса разделся.

Тело его было безупречно чистым, без единой отметины.

Гладким, незапятнанным, если не считать контурных линий, следов давнишних имплантаций.

Но шрамов от ран не имелось.

Зато какой же запятнанной была его душа!

Отказавшись от услуг механического захвата, он опустил в прозрачный сосуд левую руку.

Едкая жидкость, зашипев, вскипела и принялась разъедать его плоть. Из сомкнутых губ Лександро тоже вырвался звук, похожий на шипение. Но не больше.

Так он и стоял, прикованный к месту, но не физическими узами, а волей, навязанной его могучим мышцам, и терпел невыносимую пытку, наслаждаясь этой мукой. Усилием воли он заставил свои пальцы лежать не шевелясь на дне сосуда, в то время как пузырящаяся жидкость начала белеть от растворяющейся в ней ткани…

Длилось это достаточно долго.

Несмотря на противоречивые сигналы о нестерпимой боли, посылаемые разорванными нервами, мышцы левой руки Лекса все же повиновались ему, когда из сосуда он вытащил скелет, оставшийся на месте его кисти и положил кости, связанные остатками разъеденной соединительной ткани на скамью.

Предплечье и плечо имели мышечный и кожный покров.

От ладони остались голые кости.

Ну ничего, поверх этой арматуры хирурги смогут нарастить новые нервные волокна, синтетическую мышечную ткань и кожу и восстановят кисть руки. Так что он не сделал из себя калеку. Он не собирался отказывать Братству в своем кулаке. Это было бы святотатством… а святотатство не входило в его намерения.

Правой рукой Лександро поднял со скамьи гравировальный инструмент. Поставив его в рабочее положение, медленно он начал наносить на собственные кости пясти и фаланги рисунок.

Красивым шрифтом, стараясь писать как можно мельче, снова и снова выводил на собственных костях Лександро имена Ереми Веленса и Биффа Тандриша, а также их настоящей родины: Муравейник Трейзиор, Некромунда.

Он к каждой букве стремился к совершенству.

Через два часа, когда полностью исписанными оказались все кости тыльной стороны ладони, он перевернул ее и продолжил наносить все те же письмена и на ладонную часть руки.

То и дело на раскаленный наконечник гравировального инструмента сбегала, охлаждая его, слеза.

Наконец он остановился.

Подняв покрытую гравировкой руку, он, поворачивая ее, внимательно рассмотрел, после чего пробормотал:

— Простите меня.

К кому он обратил свою мольбу? К Ери и Биффу? К Рогалу Дорну? К Богоимператору?

Несмотря на то, что мышцы левой кисти руки по запястье полностью отсутствовали, разъеденные кислотой, равно как и нервы, пальцы его медленно начали сжиматься.

Чудесное действие сжало кости его руки в… кулак.

Скелет имперского кулака.

Ошарашенно уставился он на кулак, образованный покрытыми гравировкой костями.

И перед его лихорадочным внутренним взором предстало изображение личного геральдического знака, который будет у него, когда он станет офицером, хотя теперь у него больше не было амбициозного желания удостоиться такой чести…

Нет.

Ситуация была слишком неподходящая.

В тот момент, когда казалось, что только тонкая красная нить веры спасает вечно изменяющуюся паутину Империи от мятежников и еретиков, орков и генокрадов, что могло быть ужаснее, чем появление прародителя этих генокрадов — огромного флота тиранидов?

На самом деле, что могло быть страшнее этой угрозы? Если не считать Сил самого Хаоса?..

Но сражаться с ними Лекс никогда бы не смог. Он не должен был допускать ни единой мысли о Тзинче, потому что одна мысль могла испортить его…

Как бы здорово было снова оказаться на Некромонде, в своем муравейнике, и стать на девственно невинным, когда тебя страшит такая ерунда, как понижение в положении, загрязнение отходами, разборки между уличными группировками, хищные кочевники, таинственные шабаши ведьм, мутанты, голод и другие мелочные заботы.

Но Лекс больше не был невинным.

Он нес ответственность.

Клетку своих сжатых костей он подносил Примарху…

И в его сердце как будто разверзлась другая клетка…

… куда ударил луч сияющего света Рогала Дорна.

Этот анакомый свет, неся благословение, пронзил его как шпага, с нанесенным на ее острие жгучим бальзамом.

К.Л.Вернер

Расстановка декораций

Труп лежал, распростершись на песке, и земля под ним окрашивалась алой лужей. Жирные раздувшиеся мухи с пунцовыми крыльями гудели над телом, ныряя вниз, чтобы отложить яйца в мертвой плоти. Периодически один из солдат, собравшихся вокруг трупа, смахивал насекомых развернутым куском фольгированной ткани, отгоняя их прочь. Впрочем, это делалось равнодушно. Солдат не заботило, что тело оскверняют паразиты. В сущности, они бы и сами с удовольствием осквернили его собственными клинками.

Брат-сержант Карий нахмурился по другую сторону оптического прицела игольчатой винтовки. Было бы несложно убить предателей, занятых грубым глумлением над телом, лежащим у них под ногами. За время, которое бы потребовалось, чтобы облечь мысль в слова, он смог бы уложить дюжину из них. Брат Зосим записал бы на свой счет еще как минимум восьмерых. В мгновение ока множество мятежников уже дергалось бы в грязи. Подобающие почести мертвому Сергию.

Карий позволил жажде мести улетучиться. Ненависть была сильной эмоцией, однако ее надлежало обуздывать и подчинять еще более сильной воле. Контроль и дисциплина — вот на чем основывалась самая сущность Адептус Астартес, вот что лежало в сути космического десантника. Именно это отличало Приносящих Войну Императора от порченых предателей, которые бесновались и неистовствовали по всей галактике.

Солдаты, пограничники мятежного правительства, захватившего власть на Фералисе IV, резко вытянулись, когда среди них появился офицер, который уставился на Сергия. Карий отметил, что на кепи офицера нет стилизованного изображения фералийского драконопаука. Палец на спусковом крючке расслабился. Офицер не был той целью, которую они ждали. Карий не позволил бы жертве Сергия оказаться напрасной.

Карий мог оценить чувство долга и верность, двигавшие Сергием, лучше, чем большинство иных. Как и Сергий, Карий никогда бы не стал полноценным членом Ордена и не облачился бы в силовой доспех истинного Приносящего Войну. Когда к его телу приживляли черный панцирь, что-то пошло не так, и плоть отторгла нейроинтерфейс, который бы позволил взаимодействовать с комплектом силовой брони, как будто это вторая кожа. Тело отвергло последний из имплантатов, приговорив Кария оставаться среди неофитов, чтобы обучать и наставлять их, продвигая туда, куда бы никогда не смог попасть сам учитель.

Карий приучился довольствоваться своей долей и ценить то, что все же может действовать вместе с боевыми братьями. Он мог оценить, насколько хуже было Сергию — кандидату, который нес службу в отделении скаутов под началом сержанта на протяжении последних десяти лет. Тело того оказалось куда менее пригодным и отторгло нейроглоттис при имплантации в ротовую полость. Апотекарии Ордена смогли спасти человеку жизнь, однако ценой лишения дара речи и надежды когда-либо стать Приносящим Войну. Безмолвным останкам позволили послужить Ордену рабом, тружеником-нонкомбатантом на одном из ударных крейсеров Приносящих Войну.

Фералис IV подарил Сергию возможность выполнить для Ордена более важную работу. Почти два столетия власти мятежников над планетой превратили ее в настоящую крепость. Пять лет назад мир отбил экспедицию Имперской Гвардии. Эта неудача стала полезным уроком для Приносящих Войну, она указала на сильные стороны фералийской обороны.

И выявила ее слабости.

Карий спокойно, словно лед, наблюдал, как фералийский офицер пнул Сергия по голове, и шлем из армапласта покатился в пыли. Все пограничники расхохотались, их веселый говор буквально бил сержанту по ушам. Он видел на дисплее, встроенном в окуляр на левом глазу, что хронометр неуклонно ведет отсчет. Если цель не покажется в ближайшее время, операцию отменят, и Приносящим Войну придется искать иной путь.