Дети железной дороги - Эдит Несбит

– Где он живет? – осведомился управляющий фермой.

– В Нортумберленде, – успела и это выяснить она у Джима.

– Я учусь в Мейбриджской школе, – вмешался Джим. – Наверное, мне нужно туда возвратиться.

– Мне кажется, тебе сперва нужен доктор, – сказал управляющий.

– Ой, да несите его прямо к нам, – приняла решение Бобби. – Если идти по дороге, получится очень близко. Я уверена, мама сказала бы, что мы именно так и должны поступить.

– А вашей маме понравится, что вы принесли домой незнакомца со сломанной ногой? – не слишком был сам уверен в таком управляющий.

– Ну, она ведь сама привела к нам домой несчастного русского. Поэтому наверняка и сейчас согласится, – обосновала свою позицию Бобби.

– Конечно, тебе лучше знать свою маму, – сказал управляющий, – но я бы вот не решился такого к себе домой принести, прежде чем у хозяйки спросил, хотя меня, в общем-то, самого там хозяином называют.

– Ты действительно так уверена, что твоя мама не будет против? – прошептал ей Джим.

– Совершенно, – кивнула она.

– Значит, несем его в Дом-с-тремя-трубами? – все же счел своим долгом уточнить еще раз управляющий.

– Конечно, – ответил на сей раз Питер.

– Тогда мой парнишка пока смотается на велосипеде к доктору, – возникла идея у управляющего. – Скажет, чтобы он прямо к вам и шел. Ну, ребята, – повернулся он к своим людям. – Поднимаем его так спокойненько, плавненько. Раз, два, взяли!

Мама была совершенно поглощена сочинением истории про герцогиню, злодея, который замыслил коварный план, тайный ход и пропавшее завещание. Она до того вдохновенно и быстро писала, что ручка, выскользнув у нее из пальцев, свалилась на пол. Именно в этот момент распахнулась дверь, и, обернувшись, мама увидела Бобби – без шляпки и раскрасневшуюся от бега.

– О, мама! – вскричала она. – Спускайся! Мы нашли «гончую» в красной фуфайке в туннеле. Он сломал ногу, и они несут его к нам домой!

– Вообще-то им лучше бы отнести его к ветеринару, – нахмурилась мама. – Мне не по средствам держать здесь хромую собаку.

– На самом-то деле он не хромая собака, а мальчик, – тяжело дыша и смеясь, внесла ясность дочь.

– В таком случае его следует отнести домой к его маме.

– Его мама умерла, – сообщила Бобби. – А папа находится в Нортумберленде. О, ведь ты будешь к нему добра? Я сказала ему, что совершенно уверена, что тебе захочется, чтобы мы принесли его к нам домой. Ты же всегда стараешься всем помочь.

Мама улыбнулась и тяжело вздохнула. Замечательно, когда ваши дети уверены в вашей полной готовности открыть и дом, и сердце каждому, кто нуждается в помощи. Только вот их поступки, согласно этому утверждению, не всегда покажутся вам своевременными и уместными.

– Ну, – еще раз вздохнула она. – Постараемся сделать, что можем.

Увидев же Джима, до белизны бледного и с губами пугающе синего цвета, мама сказала:

– Вы совершенно правильно принесли его к нам. Сейчас мы, Джим, тебя поудобней устроим в кровати, а скоро к тебе придет доктор.

И взгляд ее был исполнен такой доброты, что Джим почувствовал, как на него, подобно второму дыханию у бегуна, накатывается теплая волна второй смелости.

– Мне опять будет больно, да? – ровным голосом спросил он. – Я не хочу быть трусом, и вы, пожалуйста, не подумайте, что я трус, если я снова потеряю сознание. У меня это правда выходит совсем не нарочно. И мне ужасно неловко, что я доставляю вам столько хлопот.

– Вот уж можешь не волноваться, – заверила его мама. – Неужели ты думаешь, я не вижу, как тебе сейчас трудно, бедняга.

И она поцеловала его с такой нежностью, будто это был Питер.

– Мы рады, что ты у нас, правда, Бобби? – повернулась она к старшей дочери.

– Да, – ответила та, и по тому, какое у мамы было сейчас лицо, окончательно убедилась, насколько была права, когда приняла решение, что «гончего» в красной фуфайке надо нести к ним домой.

Глава тринадцатая. Дедушка «гончей»

Маме в тот день так и не удалось вернуться к сочинению своей истории, потому что сперва «гончего» в красной фуфайке, которого дети принесли в Дом-с-тремя-трубами, надо было уложить в постель, а затем появился доктор, и его помощь сопровождалась для пациента крайне болезненными ощущениями. Мама весь этот трудный период прошла вместе с Джимом, стараясь по мере сил отвлечь его от страданий, хотя, как отметила миссис Вайни, «вы здесь, дорогая, хоть наизнанку вывернитесь, а боль-то – она свою песню громче вашей споет».

Дети, решительно выдворенные доктором с места событий, сидели внизу, прислушиваясь из гостиной, как наверху ходят по спальне его ботинки. А потом оттуда раздался стон.

– Это просто кошмар, – поежилась Бобби. – Как же мне хочется, чтобы доктор Форрест справился поскорее. Бедный, несчастный Джим.

– Да уж, конечно, ужасно, – согласился с ней Питер. – Но в то же время очень интересно. Я бы вообще запретил докторам указывать, кто может остаться с больным, а кто нет, когда они с ним что-то делают. Тогда мы вот прямо сейчас увидали бы, как вправляют ногу и накладывают на нее гипс. Наверное, кости вовсю хрустят.

– Заткнись! – хором выкрикнули сестры.

– Ах, какие мы нежные, – фыркнул он. – Чего же тогда всю дорогу, пока шли домой, твердили, что собираетесь стать медсестрами, если при вас даже нельзя завести разговор о хрустящих костях. Вот, например, на полях сражений вам бы пришлось не только услышать, как я говорю об этом. Вы там бы услышали такой хруст собственными ушами. И многое бы еще увидели собственными глазами. И вам бы пришлось погружать свои руки по локоть в свернувшуюся кровь раненых и…

– Прекрати! – побелела Бобби. – Разве не видишь? Мне плохо от всех этих ужасов!

– Мне тоже, – поддакнула Филлис, хотя у нее-то лицо оставалось вполне румяным.

– Трусы, – бросил высокомерно Питер.

– Только мы почему-то с Филлис не испугались тогда смывать тебе кровь с ноги, – напомнила Бобби.

– Ну вот, – ухмыльнулся Питер. – Тогда вам тем более будет полезно, если я каждый день стану с вами по полчаса проводить беседу о сломанных костях и человеческих внутренностях, чтобы вы к ним привыкали.

Наверху передвинули стул.

– Слышите? – воздел к потолку указательный палец брат. – Это кость хрустит.

– Я хочу, чтобы ты перестал, – сердито проговорила Филлис. – Бобби это не нравится.

– Нет, вы лучше послушайте, что в таких случаях происходит, – с многообещающим видом продолжил Питер.

Вам, наверное, удивительно, почему он стал вдруг так мерзко себя вести. Полагаю, все объясняется тем, что он весь тот день был очень смелым, отзывчивым и благородным. Теперь же, когда напряжение спало, ему вдруг понадобилось хоть ненадолго повести себя по-другому. Называется это реакцией. Каждый из нас временами такое испытывает. Когда обстоятельства вынуждают нас оставаться хорошими дольше обычного, мы вдруг потом принимаемся делать и говорить что-то странное.

– Вот я сейчас расскажу вам, как они делают, – все сильней расходился Питер. – Сначала следует привязать пациента к кровати, чтобы он не брыкался. Это бы помешало работе доктора. Потом кто-нибудь держит больному голову, а кто-нибудь его сломанную ногу, и они тянут, пока кости не совпадут. И, конечно же, раздается хруст. А после ему накладывают шину.

– Не надо! – закрыла ладонями уши Филлис.

Но Бобби вдруг с неожиданным спокойствием предложила:

– А давайте я буду доктором, Филлис медсестрой, а ты пациентом, который сломал себе кость. До твоих ног ведь легче всего добраться. Ты нижние юбки не носишь.

– Тогда я сейчас принесу веревку и шины, – захватила идея Питера.

Веревки от ящиков, приехавших из их прежнего дома, сложили в большом деревянном коробе, который был убран в подвал. Питер принес оттуда большой перепутанный ком и доски для шин. Филлис встретила его возвращение довольным хихиканьем.

– Ну что ж, начнем, – сказал он и с горестным стоном вытянулся на кушетке.

– Вой потише, пожалуйста, – осадила его Бобби, старательно накладывая ряды веревок вокруг кушетки и его тела. – Теперь натягивай, Фил, – велела она сестре.

– Не надо так туго, – взмолился Питер. – Иначе вы мне действительно ногу сломаете.

Бобби сосредоточенно продолжала работать, все надежнее притягивая его к ложу.

– Достаточно, – осадил ее Питер. – Я и так уже совершенно не могу двигаться.

– Ты в этом уверен? – странным каким-то тоном спросила Бобби.

– Абсолютно уверен, – подтвердил он. – Давай-ка теперь уточним, как будем играть, кровь должна течь или нет?

– Ты лично можешь играть как хочешь, – скрестила со строгим видом на груди руки Бобби. – А мы с Фил отсюда уходим. И не станем тебя развязывать до тех пор, пока ты не пообещаешь прекратить свои гадкие разговоры о крови и ранах. Пошли, Фил.

– Звери! – принялся извиваться в веревках Питер. – Никогда ничего вам не пообещаю! А сейчас просто стану орать, пока мама не спустится.