Дети железной дороги - Эдит Несбит

Они еще были в процессе мытья, когда шаги и голос, спустившись вниз, переместились в гостиную. И так как вытереть совсем насухо отмытые лица и руки – дело чересчур долгое, а посмотреть на дедушку Джима им не терпелось, они поспешили на встречу с ним, хоть и достаточно чистые, но в весьма недосушенном виде.

Мама сидела на деревянной скамейке, встроенной в подоконник. А в кресле, которое так любил папа, когда они еще жили на прежнем месте, расположился…

ИХ СОБСТВЕННЫЙ СТАРЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН!

– Ну ничего себе! – вырвалось у Питера еще прежде, чем ему пришло в голову поздороваться, ибо, как он объяснил это позже, его потрясение в тот момент было столь велико, что все правила вежливости просто забылись, не говоря уж о своевременном их применении.

– Это наш собственный старый джентльмен, – вытаращилась на гостя Филлис.

– О-о, это вы, – ошарашенно протянула Бобби.

Затем они все-таки вспомнили, что у них есть манеры, и нестройным хором воскликнули:

– Здравствуйте!

– Это дедушка Джима, мистер… – назвала мама фамилию старого джентльмена.

– Потрясающе, – выдохнул Питер. – Прямо как в книге. Правда, мама?

– Да, очень похоже, – улыбнулась она. – Впрочем, в жизни порой происходят не менее удивительные события, чем в романах.

– Я очень рада, что это вы, – объявила Филлис. – В мире полно ведь других старых джентльменов, и дедушкой Джима мог оказаться любой, кто угодно.

– Послушайте, – насторожился вдруг Питер. – Вы случайно от нас увезти его не собираетесь?

– Не сейчас, – ответил ему старый джентльмен. – Ваша мама любезно ему позволила здесь остаться. Я предлагал ей прислать сиделку, но она вызвалась выхаживать его сама.

– А как же ее истории? – полюбопытствовал Питер, прежде чем кто-то успел ему помешать. – Без них нам и Джиму нечего будет есть.

– Да все в порядке, – поторопилась вмешаться мама.

– Насколько я понял, вы доверяете своим детям? – с одобрением поглядел на нее старый джентльмен. – И не стараетесь их оградить от насущных проблем?

– Именно так, – подтвердила она.

– Тогда я тоже позволю себе ввести их в курс нашего с вами маленького контракта, – улыбнулся он. – Ваша мама согласилась на время оставить свою работу и стать заведующей моим госпиталем.

– Ой, – растерялась Филлис. – Значит, нам всем придется теперь уехать из этого дома, и от железной дороги, и от всего-всего…

– Нет, нет, дорогая, – немедленно возразила мама.

– Наш госпиталь носит название «Госпиталь-с-тремя-трубами», – подхватил старый джентльмен. – Единственным и, очень надеюсь, первым и последним его пациентом будет мой невезучий внук Джим, а в состав персонала войдут кроме вашей мамы горничная и кухарка.

– А потом мама сможет опять заняться своей работой? – полюбопытствовал Питер.

– Там будет видно, – с загадочным видом проговорил старый джентльмен, покосившись на Бобби. – Возможно, за это время случится что-то настолько хорошее, что у нее отпадет нужда.

– Но я люблю писать, – сказала мама.

– Догадываюсь, – кивнул старый джентльмен. – И отнюдь не намерен вам в этом препятствовать. Но, как вы совершенно верно недавно заметили, не только в книгах, но и в реальной жизни случаются иногда замечательные события, правда? Можно сказать, что именно их ожидание нами и движет большую часть нам отпущенных лет. Вы мне позволите еще раз нанести вам визит и навестить внука?

– Ну конечно, – ответила мама. – Вы даже не представляете, как я рада, что вы позволили мне его выходить. Он такой милый мальчик.

– Он ночью все время звал: «Мама! Мама!», а я проснулась и слышала, – сообщила Филлис.

– И он, конечно, имел в виду не меня, – шепнула мама детей старому джентльмену. – Поэтому я и хочу, чтобы он остался у нас.

Гость поднялся из кресла.

– Я просто безмерно доволен, мама, что ты согласилась оставить Джима у нас, – обозначил свою позицию Питер.

– Заботьтесь о маме, мои дорогие, – проникновенно проговорил старый джентльмен. – Она из тех редких женщин, что на вес золота.

– И это правда, – прозвучала, как эхо, реплика Филлис.

– Да хранит вас Бог, – взял маму за руки старый джентльмен. – И Он вас будет хранить, я уверен. Но где моя шляпа? Ах, вот она, – уже увидал он. – Бобби, ты не проводишь меня до калитки?

И возле калитки он, словно замешкавшись, ей сказал:

– Я получил от тебя письмо. С твоей стороны замечательно, что ты мне его послала, но в данном случае в этом не было никакой нужды. Я прочитал о деле вашего папы, когда о нем писали в газетах, и оно сразу вызвало у меня большие сомнения. А познакомившись с вами и выяснив, кто вы такие, я принялся наводить справки. Удалось мне пока не очень-то много, однако надежда есть, моя милая.

– Ой! – у Бобби перехватило дыхание.

– Да, да, – покивал старый джентльмен. – Осмелюсь даже сказать, большая надежда. Но все-таки подержи, пожалуйста, это еще какое-то время в секрете. Очень не хочется огорчать твою маму напрасными ожиданиями.

– Но ведь они не напрасные, – широко распахнув глаза, смотрела на него Бобби. – Я знала, что вам удастся, поэтому написала вам. Они не напрасные, правда?

– Естественно, нет, – отвечал ей он. – Будь по-другому, я бы вообще не стал тебе ничего говорить. Но повторяю: надежда есть.

– И вы не думаете, что наш папа такое мог сделать? – по-прежнему не мигая смотрела на него Бобби.

– Милая, я совершенно уверен, что он такого не делал, – уверенно произнес старый джентльмен.

И пусть никто не мог сказать пока Бобби наверняка, оправдается ли их со старым джентльменом надежда, но она была такой яркой и наполнила сердце Бобби столь теплым светом, что лицо ее еще много дней спустя озарялось им, как японский фонарик, внутри которого зажжена свеча.

Глава четырнадцатая. Все когда-то кончается

Жизнь в Доме-с-тремя-трубами уже никогда не текла по-прежнему с того дня, как там побывал старый джентльмен. Дети, конечно, знали теперь его имя, однако для них он по-прежнему оставался старым джентльменом. Да и для вас пускай им остается. Ведь к нему ничего не прибавится, если я объявлю, что его зовут Дженкинсом или Снупсом, хоть его и зовут совсем по-другому. Кроме того, мне кажется, я имею право хоть на один секрет. И это действительно будет единственный мой секрет, потому что все остальное я рассказала вам, ничего не тая, естественно, кроме того, что намерена рассказать еще в этой вот главе, которая здесь последняя. Разумеется, я ограничусь лишь главным, ибо, начни я здесь говорить обо всем-всем-всем, книга эта вовек не кончится, что, по-моему, будет крайне досадно.

Ну, значит, жизнь в Доме-с-тремя-трубами уже не текла по-прежнему. Кухарка и горничная, которых прислал старый джентльмен, оказались очень хорошими (и в данном случае я совершенно безоговорочно сообщаю: кухарку звали Клара, а горничную Этелуин). Они почти сразу же объявили маме, что миссис Вайни им только мешает и вечно все путает, поэтому она стала теперь появляться только два раза в неделю для стирки и глажки. Также кухарке и горничной было, по их словам, непривычно работать, когда им кто-то мешает, и это значило, что детям больше не надо накрывать стол к чаю, мыть посуду и подметать в комнатах.

И хотя они вечно прикидывались и друг перед другом, и перед окружающими, будто работа по дому им ненавистна, ее отсутствие оставило бы в их жизни весьма ощутимые пустоты, если бы мама мигом их не заполнила совершенно иными обязанностями. Теперь, когда ей не нужно было писать и отвлекаться на хозяйство, у нее появилось время на ежедневные уроки с ними, и они оказались вынуждены заняться учебой. А, как известно, сколь бы приятный человек вам ни преподавал, учеба она и есть учеба, как в Англии, так и в любой другой стране этого мира. И даже самые интересные уроки не в состоянии вас увлечь до такой же степени, как чистка картошки или разведение огня.

Впрочем, у мамы теперь появилось время не только на вдалбливание им школьных премудростей, но и на игры с ними, и даже на сочинение смешных стихов, а ведь на все это у нее совершенно недоставало сил с той самой поры, как они переехали в Дом-с-тремя-трубами.

Урокам сопутствовало совершенно загадочное явление. Каждому из троих детей казалось, что будет куда интереснее заниматься не тем предметом, который ему поручили. Страдая над упражнениями по латинской грамматике, Питер мечтал поучить, как Бобби, историю. Бобби же предпочла бы ей арифметику. А Филлис, конечно же, полагала, что самый из всех интересный предмет – латынь.

И вот однажды каждый из них обнаружил на своем месте за столом по маленькому стишку. И я, конечно же, вам позволю сейчас их прочесть, чтобы вам стало ясно: их мама весьма хорошо понимала чувства, которые у детей возникают в связи с учебой. И сумела выразить эти чувства точно теми словами, которыми бы они сами их выразили. Редкий, скажу я вам, дар среди взрослых. Ведь большая часть их совершенно не помнит своих ощущений в детские годы.