Я – Распутин - Алексей Викторович Вязовский

– Я тебя, Гришка, насквозь вижу! – погрозил мне пальцем Филиппов, засовывая белоснежную салфетку за отворот пиджака. – Купить меня хочешь? И Лауниц уже телефонировал, из дворца прислали приглашение на званый обед…

Я молча встал, кинул свою салфетку на стол, вышел прочь. Надо было властному сыскарю показать свой характер. Без этого работа не сложится.

В гардеробе, оттолкнув бежавшего официанта, поймал метрдотеля, одетого во фрачный костюм, сунул сотку:

– Господину Филиппову лучшей еды и шампанского. Французского! Чтобы с собой собрал тако ж хорошую посылку. Понял?

– Как не понять, Григорий Ефимович, – залебезил метрдотель. – Все сделаем в лучшем виде. А что же вы?

– Во дворец вызывают, – соврал я, – цесаревич посмурнел.

Завтра весь Питер будет обсуждать, как я опять спасал Алексея, которому на самом деле становилось все лучше и лучше – мальчик набрал вес, активно играл с Деревянко, с сестрами.

Тем временем Николай продолжал стрелять ворон, его жена – молиться и поститься, а Россия, словно скоростной поезд – летела под откос.

В самом гнусном расположении духа я приехал на Обводный. Перед общинным домом стояла неслабая очередь. Начиналась она у самого канала, стояла в ней как «чистая» публика, так и мужики в поддевках и бабы в платках.

Это была очередь в нашу лавку, в которой продавали «Мироеда».

А раз так, надо срочно использовать конъюнктуру и запустить другие игры. Сейчас-то нормальных настолок только два типа – ходилки «брось кубик и пройди на столько-то шагов вперед» и разного рода «осада крепости». Есть еще крайне хитровыдуманные творения с такими замысловатыми правилами, что о них стараются забыть после первой же игры. А надо простое, понятное. Во что я играл сам – «Каркассон», «Эрудит», «Билет на поезд», «Риск»… Во, последняя игра вообще на ура, там в основе наполеоновские войны, Бонапарт же фигура популярная. А из «Каркассона» вполне можно сделать исконно-посконное «Княжество». А из «Эрудита»… тут большинству слово будет непонятно… так «Слово» же! Прямо под маркой газеты и выпускать!

И пошел я вспоминать правила и оформление. Очень непростая задача оказалась – вроде все помнишь, все как перед глазами стоит, а детали ускользают. Сколько карточек в игре? Сколько фишек? Какие? А там точно больше ничего нет?

До головной боли прямо. Сидел в кабинете, марал бумагу, на пытавшихся войти рычал. Потом пришло озарение, что точность не нужна, тут ведь никто эти игры и не видел еще, будет просто некий вариант. Разве что проверить, насколько все стыкуется. Сосредоточился на «Каркассоне», тьфу, на «Княжестве», там карточки четырех типов и фишки-человечки и все. А правила подсчета не так важны, в конце концов, никто не мешает выпускать варианты игры, даже лучше будет.

Спустился вниз, озадачил художника карточками, а сам пошел искать боцмана.

– Мефодий Акинфич, резчик нужен.

– Чего резать?

– Вот такие фигурки, – показал я свои каракули.

– И много?

– В каждую игру по сорок штук.

– Так это, – с сомнением глянул на меня дед, – тут резчик не нужон. Тут надо в столярной мастерской фигурный штапик заказать, а потом напилить его на дольки и всех делов.

Точно! Напилить, покрасить, собрать в комплект – вот как раз работа для колонии, не фотоаппараты же им собирать.

Илья и Николай приехали из Ораниенбаума задумчивые. И привезли с собой двух мужичков, их пока определили в общинную столовую, налили чайку и насыпали баранок. А Распопов с Ароновым сразу ко мне.

– Знаешь, Гриша, чудные они, – начал шурин. – Как мешком ударенные.

– Да какое мешком! Оглоблей! – перебил его Илья. – Двое так точно с глузду съехали, еще трое не пойми что, а вот Матрена ихняя это вообще беда, с ней точно никакой каши не сваришь.

Вот те на, там получается не секта, а собрание умалишенных? Жаль, очень жаль… Хотя не могут же быть чокнутыми все поголовно, кто-то наверняка под влиянием, кто-то от безысходности.

– Давай-ка поподробнее.

– Отца Иоанна Кронштадтского считают Христом, кругом его портреты и даже иконы, молятся ему. Матрену эту самую почитают Богородицей и тоже молитвы возносят.

О, так у нас всякие Белые братства и Последние Заветы вон когда появились. Так-то читаешь историю, а там только староверы, синодальная церковь и какие-нибудь хлысты. А тут вон какие дела творятся.

– Всем собранием управляют Матрена и человек пять ее помощников, в первую голову Назарий, его величают «старцем». Есть еще Матфей и с ним еще двое, точно на голову двинутые. Ну и по стране еще человек пять-шесть странствуют.

– Я так думаю, – влез Аронов, – если этот десяток с Матреной куда поглубже запихать, остальные разбегутся. Потому как порядки у них там хуже, чем в армии – делай, что набольшие сказали, и никакой воли. Слабому человечку самое то, думать не надо, бей поклоны да радуйся.

Даже хуже, чем предполагалось, тоталитарная секта по всем признакам.

– Мы там двоих привезли, Пустошкина Василия и Ксенофонта Виноградова, – продолжил Николай. – Первый из ближников Матрены, я так думаю, с ним дела не будет. А вот второй интересный, говорит хорошо, но проскакивает в нем нечто от мира сего, жизнь любит. Вот с ним бы наедине поговорить, но Пустошкин его прям за рукав все время держит.

– Понял. Ольга! – крикнул я Лохтиной. – У нас портрет отца Иоанна есть?

Через минуту она ответила, что только если из «Нивы» вырезать.

– Годится. Вешайте его поближе к красному углу, этих двух ведите сюда, но только после того, как я выйду. Посмотрим, насколько они в своей вере крепки.

А как привели, выдал «Распутин-шоу» – налетел, очками сверкнул, громовым голосом поставил на молитву, а потом каждому в глаза посмотрел. Со значением.

Пустошкин, мелкий мужичок крестьянского вида, впечатлился и в дальнейшем разговоре со мной все время мелко крестился и кланялся. А Ксенофонт точно себе на уме, его я уволок показывать общину. Василий было за нами увязался, но я ему вкатил епитимью и оставил молиться на портрет Иоанна. Да, наглость – второе счастье.

Виноградов все осмотрел, а когда мы добрались до зала собраний, хитро так спросил:

– Так чего тебе, Григорий Ефимович, от нас надобно?

– Спасти вас, дураков, хочу.

– От чего же?

– Ведомо мне стало, что синодальные хотят вас расточить, а кто заупрямится – упекут в дальние монастыри, на покаяние.

Вот на секундочку, но мелькнул у него страх в глазах. Быстро соображает, не глуп, да и школу закончил. Пусть церковно-приходскую, но грамотен, импозантен, говорит легко. Ценный кадр.

– Ага, вижу, знаешь ты про это «покаяние», как бы на каторге не легче было.

Так и сошлись, с умным человеком всегда договориться можно. Он, конечно, хитер и себе на уме, но при должном контроле никуда не денется. А порешили мы народ от иоаннитов к нам под крыло переманить, с тем и отправил ходоков обратно. А сам, чтобы быстрее дело пошло, поехал я к