Зима, когда я вырос - Петер Гестел

Полная тетушка Бет спросила:

— Ты одноклассник Пима?

— Да, — кивнул я.

— Ты знаешь этого мальчика, Йозефина? — спросила полная тетушка у тети Йос.

— Конечно, нет, — весело ответила тетя Йос.

— Почему?

— Он не подошел ко мне, чтобы познакомиться, — сказала тетя Йос.

— Йос, — сказала тетя Тине, — месяц назад мы ходили с тобой в универмаг «Бейенкорф», помнишь?

— Нет! — сказала Йос.

— И ты еще хотела улечься на кровать в мебельном отделе, — сказала тетя Тине.

Тетя Йос засмеялась.

— Да, — сказала тетя Тине, — ты помнишь, да?

— Там было холодно? — спросила тетя Йос.

— В «Бейенкорфе» всегда тепло.

— Она все забыла, — сказала бабушка, — все-все, какой ужас, что в нашей семье такое случилось.

Тетя Тине встала перед тетей Йос и показала ей три пальца.

— Сколько ты видишь пальцев, Йос? — спросила она.

— Очень, очень много, — сказала тетя Йос.

Зван потащил меня прочь из комнаты. Мы сели на лестнице — он на ступеньку выше, чем я, так что ему было удобно шептать мне на ухо.

— Тетя Йос забыла все на свете, — прошептал он, — она забыла, что живет на Ветерингсханс. Бет так напугалась сегодня утром! Тетя Йос надела пальто и сказала: «Мне уже пора домой». «Но ты и так дома», — сказала Бет. «Расскажи мне, где я живу», — сказала тетя. С этого все и началось.

— А я сейчас вообще-то в туалете, — сказал я. — Так думает учитель, он, наверное, удивляется, что меня так долго нет.

— Она забыла, что меня зовут Пим.

— Пим — это Зван и Санни.

— Она забыла, что Бет — ее дочка.

Я постучал себя пальцем по лбу.

— Она того? — спросил я.

Зван покачал головой.

— Что же тогда с ней?

— Она потешная, — сказал Зван.

— Потешная?

— Как ты считаешь, бабушка и тетя Тине тоже потешные?

— Нет, они нет.

— И по-моему, нет. То, что они говорят, может сказать кто угодно.

Зван засмеялся.

— Почему ты смеешься?

— Тетя Йос сказала: что вы тут все делаете? У меня же не день рожденья. Хорошо, что у меня не день рожденья! День рожденья любят только дети и люди, у которых скучная работа.

— Да, — сказал я. — Это потешно. Но она не в себе, да ведь?

— Да, так говорят.

— Кто так говорит?

— Все, кто пока еще в себе.

— Званчик, — сказал я, — ты тоже не в себе, оттого что тетя Йос не в себе. Скоро и я сделаюсь не в себе, оттого что ты не в себе, скоро весь мир сойдет с ума — а началось все с тети Йос.

— Да, — сказал Зван, — это будет здорово.

Доктор пришел и доктор ушел. Тетя Йос надела пальто — ведь она хотела идти искать свой дом — и спокойно спустилась вниз по лестнице. Тетя Тине и Бет привели ее обратно.

Вечером мы все сидели в гостиной.

— Ты поедешь в Ларен, — сказала бабушка тете Йос, — девочка моя, ты поедешь в «Дом Ирене». Там ты успокоишься. Ты сейчас все на свете забыла, доктор сказал, что такое бывает, обычно это не опасно. Мы позвонили Питу Роденбургу в Девентер. Завтра он приедет за детьми, в Девентере им будет хорошо, они будут ходить там в школу, как тебе такой план?

Зван смотрел в пол.

Бет чистила яблоко.

На меня не обращали внимания. Ну и наплевать. Они поедут в Девентер. А вот это не наплевать.

— Нет, — сказала тетя Йос, — я не могу здесь больше оставаться, мне пора домой.

Бет встала и подошла к матери.

— Мама, прости меня, — сказала она. — Я честное слово снова пойду в школу. Я никогда больше не буду на тебя сердиться. Ты рада, что я больше не буду на тебя сердиться? Ну скажи же хоть что-нибудь.

Тетя Йос провела указательным пальцем по носу Бет.

— Какой у тебя чудесный носик, — сказала она. — И какие роскошные черные волосы.

— Она нас видит, — сказала Бет окружающим. — И она может говорить. И знает, как надеть пальто. Почему она нас всех забыла?

— Тетя Йос, — воскликнул я, — а вы помните про «Sonny Boy»?

Тетя Йос посмотрела на меня удивленно.

— Как-как? Санни и что там дальше?

— «Sonny Boy».

— Наш «Sonny Boy»? — сказала она испуганно. — Ты что, нет-нет!

У нее задрожали губы. Но скоро она опять засмеялась и выглянула в окно.

На меня все рассердились.

А я считал, что мой вопрос почти помог. Хотя от «почти» проку мало, это я понимаю.

Тетя Тине сняла пальто. Теперь она была в доме повсюду, потому что пыталась помогать по хозяйству и делала все разом: она мыла посуду и одновременно заваривала чай, она готовила и одновременно заклеивала окна.

А Бет теперь нечего было делать, и она сидела на стуле.

Когда я на нее смотрел, мне становилось ее жалко, потому что Бет до сих пор все время что-то делала, и когда она вот так ничего не делала, это была уже не Бет, как и тетя Йос была уже не тетя Йос.

Настал вечер, тете Йос надо было ложиться спать. Но она не пожелала принимать свой снотворный порошок. Она подула на бумажку, и весь порошок рассыпался по тете Тине.

— Нет-нет, — сказала тетя Йос, — не дождетесь, стоит начать — вы же сами знаете, — и уже конца не будет.

Взрослые сказали, что тетю Йос надо положить спать в ее собственную кровать в ее собственной комнате, тогда она почувствует себя в собственном доме, среди собственных вещей, в окружении своих близких. Я чуть с ума не сошел от слова «собственный».

— Ладно, на одну ночь согласна, — сказала тетя Йос, — не хочу вас огорчать. Но завтра я уже пойду домой. Можете меня не провожать, я доберусь и сама.

Тетя Тине тоже отправилась в большую комнату наверху. Еще вчера эта комната принадлежала нам со Званом, а теперь это была комната тети Йос. Мама тети Йос осталась спать в ее комнате. Зван лег на полу в комнате у Бет, а я у него в комнате на его раскладушке.

Я злился на всех и вся. Но виду не показывал.

Комната Звана в его отсутствие была никакой — такую можно найти в любом доме. Я лежал и скучал в его кровати и не мог заснуть. Я сочинял всевозможные истории — дурацкие истории, в которых ничего не случалось, они были длинные и занудные.

Я вдруг почувствовал себя в чужом доме. Но и в чужом доме в конце концов засыпаешь.

Посреди ночи я проснулся. Должно пройти еще много часов, прежде чем рассветет. Время шло медленнее, чем обычно.

Вторник. Мы все рано собрались в гостиной. Тетя Йос была в тревожном состоянии. Это бросалось в глаза, потому что все остальные держались очень-очень спокойно.

— Нет, — сказала тетя Йос, — как вы не понимаете! Я не могу здесь больше оставаться. Мне надо домой.

— И где же твой дом? — спросила ее мать ворчливым голосом.

Тетя Йос помотала головой, подошла к окну и уткнулась лбом в стекло.

— Не могу вам этого объяснить, — сказала она. — Не могу объяснить, как это неприятно. Что-то случилось? Если что-то случилось, то скажите мне, — я не знаю, что произошло… Что-то произошло? Да или нет, скажите же мне наконец!

— Это ужасно, — сказала ее мать. — Нет, в нынешнюю зиму еще и это — мне не пережить.

Наконец-то раздался звонок в дверь.

Мне разрешили отнести вниз большой чемодан. У дверей стояли два серьезных парня, они хотели поддержать тетю Йос, но та отказалась:

— Отойдите, глупые!

Те опустили руки.

— Вы поедете на машине в Ларен, — сказал я ей.

Зван стоял рядом, Бет, понятно, тоже.

Зван сказал:

— Вы помните, как вы ездили в Харлем, тетя Йос?

— Да, ты маленький доктор, — сказала ему тетя Йос, — маленький умненький доктор, который все знает, но ничего не понимает. Только попробуй сказать, что это не так.

Мне стало жалко Звана. Он сейчас действительно напоминал старичка.

Бет сказала:

— Мне не разрешают поехать с тобой, мама. Я хочу поехать. Но мне не разрешают. Я поеду в Девентер. Потом скоро приеду в Ларен. Но сейчас мне не разрешают. Хочешь, я все равно поеду вместе с тобой? Но мы же не хотим ссориться, да? Мы никогда больше не будем ссориться, честное слово!

Бедняга Бет. Она говорила так много, чтобы не заплакать: быстро и много говорить помогает, я знаю по опыту.

Бет и Зван помогли тете Йос сесть в машину. Она не возражала. Она даже смеялась, как будто ее щекочут.

Еще несколько часов мы трое пробыли в доме одни.

Мы со Званом возились в холодной большой спальне. Неяркий дневной свет плохо освещал комнату. Зван медленно складывал книги в большой чемодан.

Эта кровать уже не была нашей кроватью.

Простыни и одеяло лежали совсем не так, как мы привыкли.

Волшебство растаяло.

При таком сером освещении наша со Званом комната выглядела слишком всамделишной и, как все всамделишные комнаты, была похожа на все-все скучные комнаты на свете.

Да и сам Зван был слишком всамделишным.

Мне до всамделишных мальчиков не было дела. И им до меня не было дела.

Я подошел к окну.

Морозные цветы на стекле стали такими прозрачными, что мне был виден канал Лейнбан. На той его стороне вырисовывался мой дом и деревья перед ним, а справа чернели баржи с углем.