Кукольный Дом (СИ) - "kisvatera."

— Куколка, выглядишь просто прелестно! — Мелодичный женский голосок заставляет меня перестать сверлить взглядом мужские спины и переключить своё внимание. — Чудесно, что они не стали делать тебе вульгарный макияж, а лишь подчеркнули светлыми цветами твоё личико, как всё гармонирует! — Корнелия любуется моим внешним видом, что не может не вызывать улыбки. — Самая настоящая звёздочка!

— Благодарю, — на мгновение я даже смущаюсь.

Когда преподавательница переводит взгляд на покупателя, мистера Ричардсона и девушек, восхищение в её глазах гаснет, застилаясь неким прискорбным мраком.

— Прошу прощения… всё в порядке? — Прикасаюсь к её руке, дабы вывести из странного, внезапного оцепенения.

— Ох, да-да, прости, — вновь улыбается Корнелия, но теперь её лица касается остаток печали. — Когда проходят смотрины, то часто становится немного не по себе.

— Так это смотрины? — Ещё раз уточняю и устремляю взор в главный зал, где, по всей видимости, господин Говад уже сделал свой выбор.

— Да, — в подтверждение кивает женщина, — когда приходит покупатель, он либо заранее, либо на месте говорит о своих предпочтениях, и ему предоставляют несколько кандидаток на выбор под те критерии, что ему необходимы.

— Но ведь наоборот хорошо, когда кого-то из воспитанниц покупают, — словно аккуратно прощупывая почву, говорю я. — Мистер Ричардсон всегда говорит, что для нас открывается светлое будущее благодаря «Кукольному Дому», — выжидаю, что она опровергнет эти слова.

— Конечно, но, знаешь, на самом деле не всем может повести с хорошим покупателем, — улыбка потихоньку сползает с её лица. — Всегда искренне желаешь, чтобы наши куколки попали исключительно в добрые руки, но, к сожалению, не всегда получается так, как хочется.

Корнелия вновь оглядывает девушек, стоящих в центре зала. И, кажется, в данный момент, хотела она того или нет, маска сильной, немного вульгарной, кокетливой женщины даёт трещину. Тоска продолжает пеленой застилась её глаза, а морщинка промеж бровей лишь усиливает её чувство безысходности. Несмотря на это, взгляд выражает искреннее волнение и такое материнское тепло, словно она отдаёт в чужие руки собственное дитя.

И тут внутри меня что-то интуитивно щёлкает.

А что, если…

— Корнелия, я заранее прошу прощения за свою бестактность, — та слегка удивлённо устремляет взгляд на меня, — вы рассказывали, что вас саму вернули сюда, спустя какое-то время, после выкупа, — расспрашивать об этом нет смыла и желания — скорее всего, ответа я просто не услышу, — но никогда не говорили, как и почему изначально оказались здесь.

Преподавательница, по всей видимости, немного опешила от такого вопроса — несколько секунд, не мигая, она пристально смотрела мне в глаза, замерев статуей. Однако оцепенение быстро проходит, и женщина, прикусывая нижнюю губу, поднимает взгляд к потолку. Кажется, я затронула ту струну души, до которой не стоило касаться посторонним.

— Извините, вы вовсе не обязаны… — начала я неловко, но Корнелия быстро отмахнулась, прерывая.

— Что ты, куколка, всё в порядке, — тень улыбки вернулась на её лицо. — Просто это настолько редкий вопрос в мою сторону, и я удивилась, что тебе это вдруг стало интересно, — выдержав небольшую паузу глубоким вдохом, который я не осмелилась нарушить, она продолжила говорить. — Ну что ж, если я не ошибаюсь, ты родилась уже после Второй Мировой войны, так что тебе повезло не застать то ужасное время, — нотки горести проскальзывали в её голосе, — а мне было всего двенадцать лет, когда немцы начали активно бомбардировать Англию.

У меня пробежали мурашки по коже от осознания, как быстро ей пришлось повзрослеть. Война так бесчеловечно забрала детство у многих людей, и Корнелия не стала исключением.

— Отец пошёл на фронт добровольцем, но через год погиб в бою, — и пусть её голос не дрогнул, глаза всё ещё хранили боль потери. Она забрала не только её детство, — а мама была медсестрой, поэтому помогала раненым, часто прямо на поле боя. В тринадцать лет она начала обучать меня основам сестринского дела, чтобы я хотя бы минимально помогала ей на фронте. И, знаешь, я была без ума от мысли, что могу стать настолько полезной, чтобы это даже спасало чужие жизни.

Я не смогла скрыть своего удивления, отчего послышался женский смешок.

— Не смахиваю я на медицинскую сестру совсем, да? Только если в сексуализированном варианте, — с поддёвкой спрашивает Корнелия, не переставая улыбаться.

— Я бы сказала, что это неожиданное открытие, — смущённо признаюсь, — но я действительно никогда бы не подумала, что вы были медсестрой на войне.

— Да, жизнь — очень неожиданная штучка, — с согласным вздохом кивает женщина. — Но, к сожалению, после этих ужасных, кровопролитных лет я уже не могла продолжать подрабатывать медицинской деятельностью, — она словно услышала мой немой вопрос и тут же продолжила. — Никто не возьмёт работать девчонку без квалификации, да и в послевоенное время было очень туго, а я… — Корнелия сделала паузу, став немного скованной, словно смущаясь говорить дальше. Но всё же решилась, — а я была беременна…

— Беременна!?

Громче нужного выпаливаю от такого неожиданного поворота событий. Преподавательница подносит указательный палец к губам и шикает, а я облегчённо выдыхаю, когда понимаю, что не привлекла мужского внимания к нашим персонам.

— Да… Дело в том, что буквально в последние месяцы войны я ухаживала за одним молодым человеком. Тогда я думала, что он просто идеальный, мужчина мечты, — с её губ срывается смешок. — Ребяческое кокетство переросло в открытый флирт, и у нас завязался роман. Он пел мне сладкие песни о вечной любви, а уже по окончанию войны я поняла, что беременна, причём на сроке чуть ли не в половину отведённого. И все мечты разбились в дребезги, когда я узнала, что с фронта его уже ждали дома жена и дети.

Она попыталась непринуждённо улыбнуться, вот только уголки губ предательски подрагивали. Эта обида всё ещё жила в её душе, даже если она старается этого не показывать. У меня болезненно сжималось сердце буквально с каждым сказанным ею словом.

— И… — вопрос словно застрял у меня в горле, и я вовсе не уверена, хочу ли знать на него ответ, — как вы решили в итоге поступить? С ребёнком, — последнее уточнение произношу тише, словно это тайна.

— Не буду лукавить, поначалу я хотела от него избавиться, — женщина на мгновение прикрывает глаза, опуская плечи, — однако матушка категорически была против, заверив, что в таком случае я возьму огромный грех на душу. Это не слишком-то меня убедило, но я решила, что тогда уж лучше действительно рожу и просто отдам ребёнка на усыновление. Нам с матерью-то давалось тяжко жить вдвоём, а тут, получается, будет ещё один голодный рот. И, знаешь… я не могу этого объяснить и до сих пор не понимаю, что случилось в тот момент. Но когда я впервые взяла свою малютку на руки, — она непроизвольно улыбнулась, утопая в воспоминаниях, а у меня от этого разлилось тепло по всей груди, — то поняла, что не смогу расстаться с ней больше никогда. Было то материнским инстинктом или чем-то ещё, но любовь к этой крохе накрыла меня с головой.

Её улыбка была так заразительна, что та расцвела и на моём лице тоже.

— Значит, вы пришли сюда, чтобы прокормить мать и ребёнка?

— Именно, — кивнула Корнелия, — с работой было слишком туго, а первый год жизни дочки я вообще не была способна трудиться. Когда же «Кукольный Дом» только открывался, я решила, что это лучший и самый быстрый вариант раздобыть много денег с надеждой на то, что в дальнейшем финансовая ситуация улучшится. Ведь, кладя руку на сердце, кроме милой мордашки, да базовых навыков сестринского дела у меня ничего не было. Считаю, отчасти мне даже повезло, что покупатель вернул меня обратно, ведь так я могу редко, но видеть свою малышку, и продолжать помогать им с мамой материально.

— А почему вас вернули обратно? — Вопрос бестактный, но я так утонула в её истории, что хотела знать всё.