Когда погиб Милован - Александр Корнейко

— Арестовать?

— Что вы! Этот человек заслужил совсем другое отношение к себе. Будь он немец, я пригласила бы его в ресторан, а так придется выпить по рюмке шнапса у меня в кабинете. Я вам не нужна больше? — торопливо спросила Миллер.

— Не смею задерживать, фрау оберст-лейтенант.

— Я заберу с собой Гардекопфа.

— Не возражаю. Встретимся за ужином.

— Хорошо.

Миллер кивком подозвала к себе Гардекопфа и направилась к столу, за которым сидел Туников. Она, как ни в чем не бывало, проверила документы у соседей и отпустила их.

Стараясь не выдать волнения, охватившего ее от радости неожиданной встречи, сказала:

— Документы?

Туников протянул паспорт: Павлов Степан Иванович.

— Степан Иванович, я забираю вас с собой.

Туников улыбнулся и молча поднялся из-за стола. На улице, возле автомобиля, они задержались. Два солдата полевой жандармерии пытались обыскать девушку. Та вырывалась, визжала, но солдаты продолжали свое дело. Эльза поманила лейтенанта, стоявшего невдалеке.

— Чем занимаются ваши солдаты, лейтенант? — гневно спросила Эльза.

Лейтенант повернулся в сторону, куда показала Миллер, и покраснел.

— Немедленно наведите порядок!

Офицер побежал к солдатам, все еще не отпускавшим девушку. Они были так увлечены, что не заметили подбежавшего офицера. Лейтенант, ничего не объясняя, ударил по лицу сначала одного, потом другого. Девушка вырвалась и скрылась за домом.

Миллер, Туников и Гардекопф сели в автомобиль.

— К полевой жандармерии, — сказала Миллер шоферу.

Ехали молча. Эльза не хотела заводить разговор при шофере и Гардекопфе. Михаил Николаевич мысленно одобрил ее поведение и тоже молчал. Он не ожидал таких успехов от Лизы Петренко. Когда ее, необученную, имеющую очень слабое представление о разведке, отправили в Германию, Туников очень переживал о ее дальнейшей судьбе. Он не верил, что она долго продержится, что не попадется на чем-то.

И вот, вопреки всему, она сидит рядом с ним в чине оберст-лейтенанта абвера. Он понимал, конечно, что разведчиком, в полном смысле этого слова, Лиза стала уже в Германии благодаря заботам ее соратников и учебе в высшей школе абвера, где готовили профессиональных разведчиков.

Внешне Эльза очень изменилась. Появилась уверенность в себе, но это была не самоуверенность, а чувство, соизмеримое со своими силами и возможностями.

Подъехали к зданию, в котором помещалась полевая жандармерия и служба Миллер. Эльза небрежно бросила Гардекопфу:

— Купите бутылку шнапса, несколько бутербродов и принесите ко мне в кабинет. И не забудьте прихватить рюмки.

— Слушаюсь, фрау оберст-лейтенант.

Эльза и Михаил Николаевич вошли в здание. В кабинете Эльза усадила Туникова в кресло, сама села рядом.

— Дорогой Михаил Николаевич, как я рада встрече! — в ее глазах блестели слезы.

— Я тоже очень рад, Лиза. Мы можем говорить спокойно? — Туников сделал жест рукой, давая понять Миллер, что его интересует подслушивающая аппаратура.

— Не беспокойтесь, микрофонов в моем кабинете нет. Я сама проверила каждый сантиметр комнаты.

— Как у вас дела, Лиза?

— Плохо со связью.

— Как долго вы пробудете в Париже?

— Не знаю. Когда меня отправляли сюда, предупредили, что через пару месяцев отзовут в Берлин. Два месяца почти прошли.

— Значит, в любой момент вас могут отозвать отсюда?

— Возможно. А потому мне нужна связь с Центром. У меня скопилось столько информации, что радист не передаст и за неделю. Материал срочный. Касается отправки на восточный фронт дивизий, которые находятся в европейских странах, комплектации дивизий из людей, не пригодных в мирное время к строевой службе.

— Что это за люди?

— Больные гастритами, язвами желудка и ряд других. Эти дивизии укомплектовываются врачами-специалистами но данным болезням и отравляются на фронт.

— Материал ценный.

— Это еще не все.

— Я могу запросить Центр, может быть, отправим ваш материал по моим каналам.

— Обязательно запросите. Но в начале радиограммы сообщите, что Милован жив и находится сейчас во Франции.

Туников очень удивился такому заявлению Миллер. Ничего не понимая, он озадаченно смотрел на нее.

— В Центре считают меня погибшей. Так сложились обстоятельства, что я не могла известить о том, что жива и здорова.

— Неисповедимы пути разведчика… — только и сказал Туников.

— Это не первый случай, мое личное дело, наверное, уже дважды сдавали в архив.

— Я не завидую вам.

— Каждый раз, зачисляя меня в очередной раз в число живых, начальство, бесспорно, ругало меня на чем свет стоит и жаловалось, что, дескать, этот Милован даже погибнуть без фокусов не может.

— Ха-ха-ха! — расхохотался Туников.

В это время в дверь кабинета постучали, и на пороге вырос Гардекопф с большим свертком в руках. Когда он развернул его, там оказались бутылка шнапса, колбаса, сыр, немного хлеба и три рюмки.

— Уважаю вас, майор, за догадливость.

Гардекопф смутился:

— Я третью взял на всякий случай…

— Молодец, Гардекопф. Разливайте шнапс.

Майор откупорил бутылку, разлил шнапс в рюмки и поднес Эльзе и Туникову.

— За что выпьем, Михаил Николаевич?

— За победу.

— За нашу победу, — сказала Эльза на русском языке и перевела для Гардекопфа на немецкий.

— За победу, — повторил Гардекопф и залпом выпил.

— Майор, забирайте бутылку и закуску и посидите на месте Замерна, вы все равно не понимаете по-русски, а наш гость не говорит по-немецки. Никого не впускайте сюда. Сами можете заходить без стука.

— Слушаюсь, фрау оберст-лейтенант.

Гардекопфа явно устраивал такой поворот событий. Довольный, он улыбнулся, взял бутылку, свернул закуску и вышел из кабинета.

— Вы не боитесь этого типа? — спросил Туников Эльзу, — Вид настоящего убийцы. Где вы откопали его?

— Он предан мне. Другого помощника я себе не мыслю.

— Шнапс любит?

— Не больше, чем другие.

— Вы защищаете его?

— Он единственный среди фашистов, кому я верю. За мной он готов идти в огонь и воду.

— А если бы он вдруг узнал, что вы русская разведчица, представляете, как реагировал бы на эту новость?

Миллер улыбнулась.

— Я не исключаю, что он подозревает об этом.

— Лиза, вы думаете, что говорите? — вскочил Туников.

— У меня есть основания так говорить. Начальник гестапо Венкель однажды предъявил мне обвинение в том, что я работаю на русских, и Гардекопф предложил ликвидировать Венкеля, но я запретила это делать. Тогда он, не согласовывая со мной, убил Венкеля.

— Он любит вас? — Туников пристально смотрел на Эльзу.

— Он очень предан мне.

— Но все-таки будьте осторожны с ним, он мало похож на ненавистника фашизма.

— Гардекопф намного сложнее, чем думают другие… — Эльза задумалась, а через минуту продолжила: — Так как быть с моей информацией?

— Поскольку материал ценный, надо, не откладывая, отправлять в Центр.

Миллер открыла сейф, вынула оттуда конверт и протянула Туникову. Михаил Николаевич вскрыл конверт. Там находились четыре листа бумаги. Он спросил:

— Информация зашифрована?

— Да. Шифр мой. Пусть радист так и передаст в Центр.

— Хорошо, Лиза.

— Сюда вы можете приходить, не вызывая подозрения. В случае необходимости, где я смогу найти вас?

— Позвоните по телефону 2–67. Спросите мадам Жаннет. Я буду знать, что меня вызываете вы. Лиза, я хотел спросить: вам известно что-то о ваших родных? Вашу мать в эвакуацию на Урал отправлял я. Она держалась хорошо, уезжала с верой, что скоро вернется. Сын у вас — чудесный мальчишка. Позже я звонил на Урал своим коллегам, ребята приняли их хорошо, нашли неплохую квартиру, часто навещали. Потом меня вызвали в Москву и направили сюда. Больше ничего я не знаю…

— Спасибо, Михаил Николаевич. Я долго ничего не знала о них. Только недавно мне стало известно кое-что. Мать умерла, Степа в детдоме. Его поручили воспитательнице, та заботится о мальчике, как о родном сыне. Что еще?.. Муж попал в плен. Я узнала об этом совершенно случайно, удалось освободить его. Партизанил, сейчас, наверное, сражается в Красной Армии…

Эльза опять замолчала. Туников заметил выражение душевной боли на ее красивом лице, у губ залегли горькие складочки.

— Был свидетелем моей гибели, — после паузы сказала Миллер.

Тупиков вздрогнул:

— Он считает, что вас нет в живых?

— Да.

— Это невозможно! Ему до сих пор не сообщили, что вы живы и здоровы?

— Постарайтесь меня понять. Я слишком много горя принесла ему. Когда я уходила за границу, мужу передали, что я утонула. Находясь в плену, он увидел меня в немецкой форме — считал предателем, потом узнал, что я — советская разведчица, и, наконец, у него на глазах я погибла. Вы представляете, что стоило для Ивана каждое новое сообщение? Я не могу, не имею права терзать его, ведь я люблю его… Будем живы — встретимся, когда закончится война. Если я погибну — Иван это уже перенес…