Заколдованная - Леонид Сергеев

— Хорошо! — сказал я, не обращая внимания на колкости. — Давай еще одну. Больше у тебя этот номер не пройдет.

— Давай еще… одну, — вытирая слезы, пробормотал Кука.

Начали мы вторую партию. Я был очень агрессивно настроен и уже через десяток ходов начал гонять Кукиного короля по всей доске. Несколько раз Кука предлагал мне ничью, но я и слушать об этом не хотел. Я догадывался: если Кука предлагает ничью, значит его позиция проигрышная. Тут в переговоры о ничьей, как арбитр, вступил Котел, но я сразу отрезал:

— Даже не заикайся об этом!

К концу партии, когда укрепления Куки уже трещали по швам, он вдруг подставил ферзя под удар и снова схватился за голову и застонал:

— Ой-ей-ей! Что я наделал?!

— Знаю я эти дешевые штучки! — не раздумывая, я отверг жертву и сделал нейтральный ход.

Кука хлопнул меня по плечу.

— Спасибо, Чайник! Чистого ферзя не взял! Не просек ситуацию, — и второй раз поставил мне мат.

И опять чуть не подавился смехом. От полноты чувств даже чмокнул меня в лоб.

— Да, Чайник! — усмехнулся Котел, пересаживаясь на мое место. — Чрезмерная доверчивость так же плоха, как и чрезмерная недоверчивость.

Кука сразу предложил Котлу играть на деньги, но я запретил.

— Эту партию я посвящаю тебе, Чайник, — вякнул Котел и сделал первый ход.

После шести-семи ходов стало ясно, что Котел выбрал защитный вариант и ему без моей помощи долго не продержаться. Я начал ему подсказывать: вначале в форме легких советов, а потом, когда Кука полез на рожон, и двигать фигуры Котла. Котел останавливал меня и упорно продолжал возводить дурацкие укрепления вокруг королевской четы, а Кука, судорожно прикидывая в уме комбинации, возмущался:

— Играйте вдвоем, поганцы, я не против, но не делайте по пять ходов сразу.

В конце концов Котел оценил мои ходы, и мы вдвоем повели партию к победе. Кука уже ругался и отталкивал меня, но я продолжал наступать. Поняв, что со мной шутки плохи, Кука сказал, что его, как шахматиста, знает вся Москва, а обо мне никто и не слышал.

— Ну, популярность еще ни о чем не говорит, — вяло заметил Котел. — У нас полно всяких дутых знаменитостей.

Я только ухмылялся и продолжал заграбастывать Кукины фигуры, а под конец провел пешку в ферзи. Сразу же после слов «ладно, твоя взяла!» Кука швырнул фигуры и, потрясая кулаками, на которых как трубы, синели жилы, обрушил на меня водопад оскорблений.

— Испортил весь кайф! — ревел он. — Покрыться мне бородавками, испортил! Учти! — и он пригрозил мне расправой.

Все складывалось неплохо, но «все-таки остров — опасное пристанище», — подумал я, зная, что сельские жители недолюбливают горожан. По моим настойчивым просьбам Кука на всякий случай на ночь сделал заграждения вокруг палатки. Мой замысел был великолепен, но осуществить его недотепа Кука не смог. Уж лучше б и не брался. Удивительно, как сложно он умудрялся решать простые вещи. Впрочем, глупость предугадать трудно. Представьте себе: дикари в джунглях наткнулись на ящик с болтами и гайками; у них сотня вариантов использовать крепежные принадлежности, но они выбирают самый дурацкий — вешают их на шею, как украшение. Так и Кука. Нет, чтобы взять и натыкать на поляне палок (вокруг их было навалом), Кука переусердствовал — нагромоздил вокруг палатки баррикады и только мы легли, его сооружение рухнуло. Особенно придавило Котла, его пришлось вытаскивать за ноги.

— Кука! Ты что, боишься на голову луна свалится? — разразился Котел ледяным голосом. — Посмотри, что ты натворил! — он показал на два фонаря на лбу — они были огромные, как рога.

Между Котлом и Кукой началась словесная битва (Котел даже заявил, что при рождении Куки Бог что-то перепутал с хромосомным набором, то есть, возможно, Кука и не человек вовсе), а я в глубине души радовался, что Котлу досталось — он прекратил свои злопыхательства. Восстанавливая палатку, я даже попытался подпрыгнуть, чтобы подчеркнуть свою радость, но у меня, к сожалению, не получилось.

Залезая под одеяло, Котел с Кукой продолжали выяснять, где самые чувствительные места у человека, болтали о коленных чашечках, селезенке, сухожилиях. Котел ссылался на зарубежные трактаты, Кука подкреплял примерами из практики. Из всей этой ахинеи я понял одно — у них разные взгляды на медицину. И главное, они слишком много трепались о ней, хотя перед отъездом клялись, не говорить о специальностях ни слова. Короче, мое раздражение нарастало. Я заключил: у моих никчемных приятелей не только руки не работают, но и головы плохо варят, с ними покоя и радости не будет.

Река в том месте, где мы плыли, представляла собой множество водоемов, которые соединялись протоками. Если бы мы могли взлететь на огромном шаре, наверняка, увидели бы вместо реки змею, проглотившую кучу арбузов. Вдоль проток толпились ивы, их ветки были сплошь перевиты игольчатыми вьюнами — они, как колючая проволока, цеплялись мертвой хваткой. Вплывешь в такой тоннель и выплывешь весь ободранный. Попасть-то в протоку легко, но потом попробуй выберись! Вдобавок, за ней увидишь столько водоворотов, что мурашки побегут по спине. «Ну, ничего, — подумаешь, — когда препятствия множатся, значит победа близка». Дудки! Дальше будет понатыкано столько островов с кустами, что проехать, не сломав себе шею, просто невозможно. Это была не река, а поток без русла.

А острова?! Видели бы вы их! Повсюду валяются коряги, меж деревьев торчат разные клубки, сетки и дудки — цепкие капканы растений. В одном из таких диких царств и находилось наше пристанище. Это был не остров, а какая-то плавающая корзина с деревьями и кустами. Видимо, его подмывало, и он крутился. Во всяком случае, когда мы проснулись, солнце всходило там же, где и зашло.

Нас с Котлом разбудил необузданный Кука. Я уже говорил, что он храпел так, словно заводили трактор, время от времени во сне орал: «Ой-ей-ей!». А просыпался, сразу вскакивал, как полоумный. И немудрено — после разговоров с Котлом можно не только увидеть жуткий сон, но и вообще спятить.

Кука разбудил нас в шесть утра, на него напала деловитость: яростно громыхая, он налаживал снасть для ужения рыбы; усердствовал отчаянно, не обращая внимания на наши протесты. Ну, а когда мы с Котлом вылезли из палатки, на дереве висел плакат: «Прошу извинения за то, что, начиная работать вовремя, ставлю вас в неловкое положение». «Все-таки Кука безнадежно ограничен, — подумал я, — у него взгляд на три сантиметра, не больше» (я имел в виду не остроту зрения, а широту интересов и интеллигентность, что кроме всего — умение не создавать неудобства другим). Попутно замечу — дерево, на котором висел плакат Куки, почему-то торчало перед палаткой, хотя, я точно помнил, вечером оно находилось далеко в стороне. Похоже, на острове деревья по ночам перемещались.

Кука стоял у воды с удочкой, стоял, отклячив известную часть тела (со спины он был похож на глиняного идола); заметив нас, приложил палец к губам и, уставившись на воду, процедил: «Тц-ц-ц!». Я проследил за его взглядом и увидел, как в воде под корягой мелькнула тень.

— Обними меня медведь, если ее не поймаю! — шепнул Кука.

Кука знал все: как построить веревочный мост через пропасть, найти воду в пустыне, откачать утопленника и, конечно, знал, как хватать рыбин голыми руками. Бросив удочку, прямо в одежде он прыгнул в воду и стал шарить вокруг коряги. Потом скрылся за кустами, долго нырял и фыркал, потом вдруг как завопит:

— Помогите, тону!

— Ишь, актер! — безучастно хмыкнул Котел. — Не мог найти другого места топиться, все лилии загубил. Совершенно не думает о сохранении природы. Лилии, кстати, в Красной книге. Кука экологически абсолютно безграмотен. После набегов таких туристов-варваров природа долго не может залечить раны. Подобные туристы, как золотая орда, все сметают, и после них на земле свалка: бутылки, консервные банки. В жаркий день, кстати, бутылки, как линзы, зажигают сухие травы, начинаются пожары. И туристы все берут «на память», рвут самые крупные цветы. Во времена моего детства ромашки были с блюдце, колокольчики со стакан, а сейчас?!

— Да, массовый туризм наносит ущерб природе, — согласился я.

— Это для природы жуткие мини-катастрофы, — вздохнул Котел. — В некотором смысле.

— Тону! — послышалось снова.

— Может и правда тонет? — встревожено обмолвился я.

— Ничего, вода прозрачная, найдем, — сонно протянул Котел.

— Заковыристый случай! — отряхиваясь, Кука вылез из воды со скорбным выражением лица, выругался и плюнул.

Ясное дело, он упустил рыбу, но его купальный этюд навел меня на мысль: «здесь стоит порыбачить». Вы знаете, есть люди совершенно нетерпеливые, которые, если не клюет, не просидят с удочкой и минуты, но там рыба бросалась прямо на берег. Я даже банку с червями спрятал за дерево. За полчаса сноровисто, филигранными подсечками я поймал четырех голавлей. «Четыре четное число, — подумал. — Нехорошо, надо поймать пятого». Поймал пятого, подумал: «Ну, уж где пять, там и шесть»… Так и ловил, пока руки не устали. К слову, я рыболов высокого класса; можно сказать, мастер рыбалки.