Пиранья против воров - Александр Бушков

– Интересно, – сказал Мазур. – Поддельной водкой, сигаретами или часиками никого нынче не удивишь, а вот про поддельных шлюх – впервые слышу...

– Ты не в столицах, Степаныч, ты во глубине сибирских руд. У нас тут в начале перестройки даже фальшивое кладбище устроили. Для японцев. Власти совместно с ГБ. Японцы, понимаешь ли, кинулись искать померших в плену родственничков, подарки чиновничкам везли, инвестициями шандарахнуть грозились. Ну, чья-то умная голова им такое «старое японское кладбище» сообразила, что пальчики оближешь. Все честь по чести, памятники стоят аккуратными рядочками, дорожки песком посыпаны. Как вы говорите, япона-сан, звали вашего почтенного дедушку, который в плену ласты склеил? Сакура Макаки? Вот он, болезный, на камушке обозначен. Ясука Накомоде? А извольте! Во-от такими иероглифами на могилке выведено, что – Ясука и что – Накомоде. Японцы над этими пустышками слезу роняли, поклоны били, на камеры снимали, начальничкам нашим иены в карманы пихали, чтобы позволили урночки с прахом на историческую родину вывезти. А начальство у нас завсегда душевное, ежели иеной похрустеть – они ж туда и урночки заранее напихали, вот только что там вместо праха – лучше не гадать, а то японцев совсем уж жалко делается... Словом, полный гуманизм и новое мышление. Так вроде бы правдочка на свет и не всплыла за все эти годы. А еще говорят, что азиаты – самые хитрющие на глобусе люди. Вот ты там был... Правда?

– Да как сказать... – пожал плечами Мазур. – В общем как везде. Ничего такого уж особенного. Разве что гораздо труднее понять по этой непроницаемой азиатской роже, бутылку он тебе хочет поставить, или нож в кармане гладит. Да и в бутылке, кстати, вполне может змеиный яд оказаться... – Он помолчал и спросил, как человек, уже имеющий некоторое представление об укладе жизни очередного экзотического местечка, куда его забросила судьба на сей раз. – А ты, значит, Фомич, их крышуешь?

– Да нет, – сказал Гвоздь. – Я человек старых понятий, мне подобное заведение доить насквозь западло. Бордель ходит под Антошей Ковбоем, он, щенок, из н о в ы х, рубит капусту без оглядки на правильные понятия, там, где л ю д и пачкаться не станут. А поскольку он не полный отморозок и понимает, что сила пока что солому ломит, вы там себя не особенно ограничивайте, если что. Конечно, и разносить вдребезги притончик не стоит, там, на нейтральной территории, и приличные люди встречаются... Но, в общем, работайте со всем прилежанием, если что-то пойдет не так, я с Антошей сам перетру... Короче, Степаныч. Как только ты мне сказал про среднеазиатов, которые притворяются китайцами, у меня моментально сработали, учено говоря, ассоциации. Тут же вспомнил: ну как же, есть у нас местечко, где подобное явление носит прямо-таки массовый характер... И побежали ребятки с четкими снимками в кармане – мои ж этих «китаезов» снимали во всех мыслимых ракурсах... Того, что назывался Лю, так и не вычислили пока, а этот самый Чжао возник на горизонте. Ты что нахмурился, Степаныч?

– Все еще анализирую нашу встречу с этими поддельными китайцами, – сказал Мазур. – Они знали, Фомич, кто ты такой. Как же иначе? Но были что-то очень уж спокойны, как им вроде бы и не полагалось. Понимаешь? Актеры, мелочь, кем-то подосланные ряженые – но роль свою вели без всякого внутреннего страха...

– Я тебя, кажется, понимаю, – сказал Гвоздь со злой ухмылочкой. – В самом деле, следовало бы понимать, с кем крутят спектакль – а они, падлы, были совершенно спокойны, как будто я им мелкий шнырь... У тебя есть соображения?

– Так себя ведут, когда чуют за спиной кого-то не менее сильного.

– И тем не менее... – покрутил головой Гвоздь. – Чересчур уж мелкая шпанка этот наш Чжао, он же – Ермек свет Уразбаев, шестерка при борделе. Ему по жизни положено перед людьми стоять по стойке смирно – это ж в кровь въедается, ежели ты мелкаш, шестерка... А он ж е н т е л ь м е н а корчил. В самом деле, очень странно.

«Есть еще одна гипотеза, – подумал Мазур. – Черт ее знает, насколько она отвечает действительному положению дел, но не учитывать ее нельзя. Так уверенно, как наш липовый Чжао, люди держатся еще и в случае, ежели точно знают, что никаких таких п о с л е д с т в и й для них не будет вовсе, что их собеседник, перед которым ломали комедию – не жилец на этом свете... Это вариант? Вариант. Когда неизвестные профессионалы, которых так никому пока что не удалось не только уличить, но и увидеть хотя бы, начинают в ы б и в а т ь второстепенные фигуры, вовсе даже не заслуживающие такого мастерства, поневоле закрадывается подозрение, что главной целью как раз и должен стать господин Гвоздь... Стоп, стоп. Почему же его не положили сразу? Столь умелые и хваткие ребята, пожалуй, могли бы это провернуть, не размениваясь на слонов и пешек. Самый простой вариант – снайпер на поросшем лесом склоне. В п о м е с т ь е эту возможность совершенно не принимали в расчет, так что шансы были... Нет, не складывается что-то. Не хватает деталек в головоломке...»

А вот с д р у г о й головоломкой, очень похоже, что-то начинает проясняться. Точнее, сужается круг подозреваемых. Едва Гвоздь вздумал прихвастнуть своей осведомленностью и вслух упомянул про операцию «Меконг», с л е д о ч е к потянулся не к конкретной личности, но в конкретном направлении.

Кто бы ни запродал Мазура с потрохами хозяину здешнего Шервудского леса, тварь эта не имеет отношения к спецназу, это ч у ж о й. Хотя он, несомненно, носит погоны. Ах, как прав был покойный адмирал Марев, Лавриков учитель, и каким рецидивом старых времен, каким перестраховщиком он нам, молодым, казался. А вот поди ж ты, заложенные им мины исправно срабатывали спустя много лет после смерти конструктора...

Не было никакой операции «Меконг», была операция «Альтаир». Это для штабных, паркетных, для к а б и н е т ч и к о в «Альтаир» был залегендирован как «Меконг» – у непосвященных и с помощью такого названия, и с помощью сопутствующего вранья усиленно создавали впечатление, будто «морские дьяволы» тогда работали где-то в Индокитае. А на самом деле все развернулось чуточку южнее – но операция была так важна и секретна, с таких верхов шли приказы и разносы, что многое по устоявшейся системе секретили от своих не хуже, чем от чужих. И правы были, как выяснилось. Если человек знает, что Мазур когда-то усердно резал азиатов в их же родных местах, но при этом именует давнюю операцию не «Альтаиром», а «Меконгом», то это означает четкий след...

– Ну, с богом, ребятишки, – напутствовал Гвоздь. – Не наглейте и не нарывайтесь особо, но суку эту мне предоставьте...

Черный «мерседес», чьи номера никак не выдавали его принадлежность к известной фирме, поскольку были украшены совершенно случайным набором цифр, плавно затормозил неподалеку от входа, и Мазур с осетинским человеком Гигой вылезли из него с должной вальяжностью.

Когда-то здесь помещалось самое прозаическое заводское общежитие – но с тех пор утекло много и воды, и денежек. Четырехэтажка без единого балкона была заново отделана снаружи и особенно внутри. Три верхних этажа погружены во мрак, лишь кое-где слабо горят зеленые и желтые светильники – а вот первый этаж, он же ресторан, залит светом со всей возможной роскошью. Над входом – надпись из неоновых трубок «Жемчужина Китая», буквицы стилизованы под иероглифы, насколько это удалось дизайнеру, а возле стеклянных дверей предупредительно вытянулся швейцар в белом смокинге, самого что ни на есть восточногооблика.

Распахивая перед ними дверь, фуфлыжный китаец – ну, этот-то, несомненно, домашнего розлива, кто стал бы искать для столь прозаической службы истинного жителя Поднебесной?! – внятно и с подобострастной улыбкой произнес что-то абсолютно непонятное. То ли приветствие, дотошно разысканное хватким интеллигентом в словарях, то ли откровенную абракадабру, в которой европейские люди все равно не разберутся.

Едва они вошли в обширный вестибюль с расписанными драконами стенами и затейливыми розовыми фонариками под потолком, к ним шустро и бесшумно кинулся второй азиат, на сей раз в черном смокинге, всем своим видом выражая несказанную радость от того, что белые господа посетили именно его заведение, низехонько поклонился и, мастерски коверкая язык, пропел:

– Коспода сакасали столик в лестолане или зелают навестить клуб?

Они молча подали прохвосту здешние пропуска – квадратные бирки из пластмассы под слоновую кость с загадочными черными иероглифами и цифирками. Поскольку бордель был, модно выражаясь, эксклюзивным, то сюда, как инструктировал Гвоздь, с улицы не попадали – нужно было по какой-то хитрой системе предварительного заказа получить эти самые бирки.

Зато с ними, судя по реакции метрдотеля, гости вмиг становились долгожданными, уважаемыми и где-то даже почтенными. «Китаец», расплываясь в холуйской улыбке, то и дело забегая вперед, делая обеими руками галантные пассы (быть может, он искренне полагал, что так и выглядит хваленая китайская вежливость), повел их мимо шумного ресторанного зала куда-то в боковой проход, тускловато освещенный, кое-где украшенный высокими деревянными статуями то ли неизвестных богов, то ли просто полуголых и пьяных даосских монахов – с голыми пупами и широкими улыбками, скупо драпированными во что-то вроде мантий.