Пиранья против воров - Александр Бушков

Зато с ними, судя по реакции метрдотеля, гости вмиг становились долгожданными, уважаемыми и где-то даже почтенными. «Китаец», расплываясь в холуйской улыбке, то и дело забегая вперед, делая обеими руками галантные пассы (быть может, он искренне полагал, что так и выглядит хваленая китайская вежливость), повел их мимо шумного ресторанного зала куда-то в боковой проход, тускловато освещенный, кое-где украшенный высокими деревянными статуями то ли неизвестных богов, то ли просто полуголых и пьяных даосских монахов – с голыми пупами и широкими улыбками, скупо драпированными во что-то вроде мантий.

– Коспода плиезжими изволят быть? – поинтересовался метрдотель, бесшумно скользя впереди.

– Из Москвы, – кратко соврал Мазур.

– А я из Махачкалы, слышал, нэт, дарагой? – столь же непринужденно сбрехнул Гига, играя классическое лицо кавказской национальности, прославленное анекдотами и милицейскими сводками. – Ва, пачэму нэ слишал, да?

– Моя китайса там не была, – прижав руки к груди, ответил метрдотель. – Моя лодная голода – Халбина...

Мазуру хотелось немного над ним поиздеваться: скажем, с обаятельной улыбкой сообщить, что бывал в Харбине не единожды и прекрасно помнит некую городскую достопримечательность, тут же выдуманную из головы – и посмотреть, как этот самозванец будет выкручиваться, поддакнет или промолчит? Но это было бы ненужное и даже глупое лихачество...

Вскоре они оказались в полутемном зале, к оформлению коего определенно приложил руку кто-то небесталанный, то ли бывавший южнее Монголии, то ли располагавший отличными альбомами и энциклопедиями. Вычурные деревянные решетки, разгораживавшие зал на уютные отсеки, вышитые на шелке картины с тиграми, цаплями и цветущими ветвями неизвестных деревьев, маленькие пагоды из крохотных желтых палочек на черных лакированных столиках, какие-то бронзовые сосуды... Приходилось признать, что на пришельцев из-за Урала это заведение и в самом деле производит впечатление крохотного кусочка самой что ни на есть доподлинной Поднебесной Империи, перенесенного в Сибирь с китайским тщанием.

Метрдотель провел их в один из отсеков – и тут же неведомо откуда вынырнувшая «китаянка» со сложной, украшенной длинными булавками прической поставила на стол поднос с графинчиком, расписными пиалушками и блюдечками с чем-то предельно экзотическим. Впрочем, Мазур, присмотревшись, тут же опознал прозаические щупальца кальмара, вяленные, как вобла, и продававшиеся в Шантарске чуть ли не на каждом углу. Да и остальные яства были того же пошиба, вроде таиландских ракушек на палочках, опять-таки выпорхнувших из консервных банок на полках шантарских магазинов.

Разглядев ее наряд, Мазур поморщился про себя: «Китаянка – в кимоно?! Оч-чень оригинально...»

В графинчике оказалось что-то крепкое и горячее – но вот в чем Мазур мог быть совершенно уверен, так в том, что это вовсе не натуральное сакэ. Доводилось употреблять, знаете ли. Настоящее сакэ на вкус совсем другое, а это – вероятнее всего, простая водка, разве что не паленая, подогретая, с добавкой каких-то там пряностей, чего с сакэ опять-таки не бывает.

Метрдотель бесшумно улетучился вслед за официанткой, успев предварительно накланяться вдосыть и сообщить уважаемым гостям, что они «всколе олетут оцалователных спутниц».

Опрокинув в рот чашечку того, что здесь выдавалось за сакэ, и внутренне передернувшись – русская водка не должна быть горячей, это извращение – Мазур тихонько спросил:

– Папа тебя еще не назначил на место Котовского?

– Нет пока, – охотно ответил Гига. – Но дело решенное, в общем...

– Рад за тебя, – сказал Мазур. – И в этой связи нам с тобой, чует мое сердце, нужно срочно выстраивать деловые отношения... Папа тебе, надеюсь, говорил, что мне нужно оказывать всяческое содействие?

– Конечно. Говори, что тебе нужно, а я сделаю...

– Как думаешь, кто убил Котовского и почему?

– Не знаю, честное слово...

– Должны же у тебя быть версии, наметки, предположения... – сказал Мазур. – Иначе не двигал бы тебя Папа на такую должность. Логично? Как же это ты не знаешь?

– Сложно все, Кирилл Степанович...

– А ты поделись, поделись, – сказал Мазур напористо. – Я человек простой, а потому сложностей не боюсь.

– Нужно подумать, взвесить, осмотреться...

– Это и называется «оказывать всяческое содействие», а? – хмуро сказал Мазур. – Мне что, с Папой поговорить? Пожаловаться, что ты откровенно темнишь? Не люблю я жаловаться и ябедничать... но мне нужно работать, у меня мало времени. Как же мне работать, если ты упорно молчишь?

Осетинский человек Гига, такое впечатление, чувствовал себя неловко. Мрачно вертя в руках хрупкую синюю чашечку, он сказал со странной интонацией, пытаясь и строптивым не показаться, и достоинство сохранить:

– Кирилл Степанович, я слышал, ты опытный человек... Крутой профессионал. Знаешь, должно быть, что в жизни случаются очень даже непростые ситуации... Когда версия еще окончательно не сложилась, одни наметки и смутные контуры...

– Интересный ты человек, – сказал Мазур. – Наколок у тебя я что-то не заметил, как и злоупотребления жаргончиком... зато есть в тебе нечто неистребимо армейское, что понимающий человек вычислит сразу... Отставник, а?

– Ну.

– Особый отдел, а? Где-нибудь в бывшем советском Закавказье?

– Нечто вроде, – без особого внутреннего сопротивления сказал Гига. – Понимаешь, не я же виноват, что развалили армию и места мне на н о в о м пространстве не нашлось... И податься некуда...

– Да бог с тобой, – сказал Мазур. – Я-то какое право имею тебя в чем-то упрекать? Не судите, да не судимы будете, как выражался один великий знаток Библии, который теперь щеголяет в погонах с золотенькими зигзагами... Ну, а все же? У тебя должно что-то быть...

– Кирилл Степанович... – печально сказал Гига. – Я тебя умоляю, дай мне пару деньков самому поработать с этими самыми смутными контурами... Честное слово, я в сложном положении. Открыть рот не то чтобы боязно... просто нет уверенности, что это послужит на пользу делу. Хочешь, я тебе притчу расскажу? Мы, осетины, не мусульмане, мы испокон веков христиане... но сказки и притчи у нас испокон веков рассказывали про тех же падишахов и визирей, что и на всем остальном Кавказе. Специфика региона, умно говоря. Так вот. Жил-был однажды падишах, и была у него жена, как ей по сказочным правилам положено, красивая, но злая и коварная. И воспылала она однажды порочной страстью к визирю – но тот, будучи предан властелину, поползновения отверг. Тогда она задумала коварный ход... Сказала визирю, что к ней вот уже третью ночь залезает в окно ядовитая змея, а потому визирь должен постоять на страже. Он и согласился, дурак. А красавица еще вечером сбегала к супругу и пожаловалась с невинным видом: мол, визирь к ней вторую ночь подкрадывался с обнаженной саблей, но никак ее спящей застать не мог, вот она и боится, что злодей нынче ночью опять попытается... Падишах, как ему по сказке положено, был очень вспыльчивый. Врывается он неожиданно, посреди ночи, в опочивальню супруги с верными нукерами – а там за занавеской и в самом деле визирь стоит, с саблей наголо... Ну и отрубили ему голову сгоряча.

– Интересно, – искренне сказал Мазур. – А подтекст? Степень аллегоричности?

– Я тебе просто хотел показать этой притчей, как легко простому визирю потерять голову, если он не продумает заранее свои действия на десять ходов. А значит...

Он с нешуточным облегчением умолк, отвернулся – к ним уже приближались, кланяясь и чуточку приседая, две «китаянки» – в безукоризненных кимоно, с веерами. Доморощенные гейши улыбались со всем почтением, мелко семенили и играли глазками – словом, изо всех сил старались соответствовать интерьеру.

Проинструктированный и насчет здешних правил, Мазур встал, едва прелестница потянула его за рукав. Направился следом за ней на второй этаж по столь же темноватой лестнице, где горели редкие сиреневые фонарики и резковато пахло какими-то благовониями – такое впечатление, не китайскими и не японскими, а вовсе даже индийскими. Гига со своей красоткой поднимался следом, тяжело ступая.

Второй этаж, несмотря на ту же самую отделку в экзотическом стиле, выглядел насквозь утилитарно – сплошные ряды дверей по обе стороны, как, собственно, в борделе и следует. На дверях белели таблички с иероглифами и номерами – увеличенные копии бирок.

Неизвестно, кто у Гвоздя планировал операцию и как он этого добился, но «нумера» им с Гигой достались соседние. Мазур вошел вслед за девушкой, легонько коснувшись левым локтем кобуры под мышкой.

Комнатка убрана с той же дешевой экзотикой, начавшей уже надоедать: большая постель под балдахином – Мазур плохо помнил такие детали, но у него засело в памяти, что у китайских кроватей балдахинов вроде бы не имелось – деревянные статуэтки по углам (львы, бегемоты, пузатые веселые монахи), ажурный сиреневый фонарь под потолком...