Желтая жена - Садека Джонсон

– Прекрасно выглядишь!

Я поцеловала Монро, вышла из спальни и плотно затворила за собой дверь. Помедлив, двинулась через холл в гостиную. Завидев меня на пороге, Тюремщик расплылся в довольной улыбке. Светившееся в его глазах восхищение придало мне сил, и я вошла в комнату.

– Ты очень красивая, – сказал Лапье.

– Благодарю. – Я прошла на свое привычное место.

– Надеюсь, сегодня вечером ты будешь сопровождать меня в спальню.

– А что, сегодня не будет десерта? – удивилась я.

– Ты хочешь получить десерт?

– Да, пожалуйста.

Он велел Эбби принести сладкое для нас обоих и бокал вина для него. Лапье ерзал в кресле, словно капризный ребенок, которому не терпится поскорее развернуть подарок. Я ела так медленно, как только могла. Тюремщик больше не наблюдал за тем, как я отправляю в рот кусок за куском. Свой пирог он проглотил в три укуса.

– Так ты проводишь меня в спальню? – снова поинтересовался Лапье.

Я отставила тарелку.

– Не желаете послушать музыку, сэр?

– Нет.

– Всего одну пьесу. Мне будет приятно.

– Ну, если тебе так хочется, – простонал он.

Я неторопливо подошла к инструменту и села. В тот вечер я играла песню, которую сама сочинила. Это была история любовного треугольника: девушка любит юношу, но отдана другому. Пальцы легко скользили по клавишам, а сердце пело о глубоком и подлинном чувстве, и в то же время я прощалась с любимым.

– Пойдем скорее, – умоляющим тоном произнес Лапье. Голос у него дрогнул, а еще через мгновение хозяин оказался у меня за спиной. – Клянусь, я не причиню тебе вреда.

Я подала ему руку, и он принял ее.

– Но прежде вы должны кое-что пообещать мне.

– Все что угодно.

– Вы должны пообещать, что никогда не разлучите меня с сыном.

Он смотрел на меня горящими глазами. Затем кивнул.

– Ладно.

– И не возьмете в дом другую женщину. До тех пор, пока я живу в этой тюрьме, вы будете верны мне.

– Даю слово. – Он наклонился и поцеловал меня в губы. Мне стоило огромных усилий подавить рвотный позыв.

Поднимаясь по лестнице, я чувствовала, как внутренности в животе сворачиваются в тугой клубок. Приходилось цепляться за перила, чтобы не развернуться и не броситься наутек. В спальне Тюремщика стояла широкая кровать под высоким балдахином, на прикроватном столике горела свеча. Я вошла на подгибающихся коленях и, дрожа всем телом, опустилась на край постели. Лапье остановился на пороге, возясь с ремнем на брюках. Потом захлопнул дверь ногой.

Глава 17

Разбитая

Стыд обрушился на меня, как моча из ночного горшка миссис Дельфины. Унижение, словно зловонная жижа, липло к телу. Я поклялась до конца жизни принадлежать Эссексу, но отдалась другому мужчине. Не знаю, какой груз был тяжелее – мясистая рука Тюремщика, лежавшая поперек моего живота, или совершенное мною предательство. Кровать скрипнула, когда я вывернулась из объятий хозяина, собрала валяющееся на полу нижнее белье и выскользнула за дверь. Осторожно прикрыв ее, я начала на цыпочках спускаться по черной лестнице.

В ночные часы тюрьма затихала, даже собаки переставали лаять. Но я знала: всего в нескольких футах от меня в переполненной камере люди по-прежнему страдают и плачут. Монро уютно устроился под боком у Джули на ее тюфяке. Я решила не беспокоить их, только подошла поближе, прислушиваясь к сонному дыханию сына и глядя на капельки пота, блестевшие в его тугих кудряшках. Спасет ли Монро моя жертва? Я забралась под одеяло, мечтая лишь об одном: поскорее уснуть, хотя бы на время отключиться от бесконечного потока мыслей и забыть о том, как я несчастна. Но сон не шел. Я задремала лишь под утро.

Проснувшись, я чувствовала себя усталой и разбитой, будто всю ночь сражалась на боксерском ринге. Внутри все болело, живот крутило от отвращения к самой себе. Стоя над умывальником, я с ожесточением терла лицо, руки, шею, но, казалось, прикосновения Тюремщика оставили несмываемые следы. Я до сих пор ощущала на коже его горячее дыхание.

Чуть позже, когда мы с Джули завтракали в швейной мастерской – девочка уплетала бисквит с джемом, а я потягивала едва теплый чай, – явилась экономка.

– Доброе утро, Эбби, – кивнула я.

– Доброе утро, мисс Фиби, – откликнулась она.

– Почему ты обращаешься к ней как к важной даме? – расхохоталась Джули.

Я с удивлением смотрела на Эбби поверх ободка чашки, но экономка старательно отводила взгляд.

– Мисс Фиби, масса велел перенести ваши вещи на второй этаж, в комнату напротив его спальни, – пробормотала она.

– Эбби?!

Но та по-прежнему не желала встречаться со мной глазами, что было так не похоже на ее обычную дружелюбную манеру. И все же мы поняли друг друга без объяснений: Тюремщик велел обращаться ко мне «мисс», я стала наложницей хозяина. Отныне между мной и другими рабами лежит пропасть, и отношения наши уже не будут прежними. От стыда меня бросило в жар, лицо сделалось пунцовым. Джули посмотрела на меня, затем перевела взгляд на Эбби, и смех ее оборвался.

– Я соберу вещи Монро, – пробормотала девочка.

– Масса хочет, чтобы Монро оставался с тобой. – Эбби опустила руку на плечо Джули.

– Что?! – воскликнула я, невольно повышая голос. Громкий звук встревожил Монро, дремавшего у меня на коленях, мальчик завозился и беспокойно захныкал. Я принялась поглаживать его по спине, но младенец не успокаивался.

Я вскочила и оттолкнула стул, тот с грохотом упал на пол. Мы с сыном принадлежим друг другу, нас нельзя разлучать. Я ни за что не оставлю Монро одного. Кто позаботится о мальчике, если он заплачет посреди ночи? Малыш продолжал скулить, словно понимал: наша жизнь изменилась бесповоротно. Похоже, сделка с Тюремщиком, на которую я так рассчитывала, обернулась провалом.

– Так велел масса, – повторила Эбби. – А он не любит, когда ему задают лишние вопросы. И нам лучше поторопиться, – добавила она. Экономка разгладила складки на фартуке и похромала к большому дому. Я двинулась следом.

В нашей комнатке я уселась на краю постели, баюкая сына, пока Эбби доставала из комода вещи и складывала их в корзину для белья. Когда Монро затих, я оставила его на кровати, а сама подошла к гардеробу. Открыв створку, порылась под сундуком, незаметно извлекла дневник и сунула в карман юбки. Красное мамино платье висело рядом с остальными. При первой же возможности я выстирала его, накрахмалила и зашила, как могла, но, несмотря на все усилия, оно утратило прежнее великолепие. Однако расставаться со своим сокровищем я не собиралась. Сняв платье с вешалки,