Мрачные сказки - Ши Эрншоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты не согласен с моим решением по поводу ребенка Колетт? – спрашивает он, разгадав истинную причину моего прихода.
– Я хотел предложить… – одергиваю себя я, подыскивая в голове верное объяснение. – Я мог бы пройти по дороге до городка. И привести оттуда врача.
Леви опять отпивает виски, прикрыв веки и явно смакуя. А когда его глаза открываются, я понимаю: они уже осоловели, взгляд стал рассеянным.
– Это небезопасно, – отвечает Леви, глотая гласные.
Не такую беседу ему хотелось бы сейчас вести, но разговор необходим. И Леви это тоже понимает.
– А если я пойду очень быстро? – продолжаю я. – Я могу пройти без… – но вовремя осекаюсь, чуть было не сказав «без риска заболеть и принести с собой обратно то, чего мы все так страшимся». – Никто не узнает, – поправляюсь я. – Я мог бы отправиться в путь сегодня ночью, пока люди спят.
«Может, следует признаться Леви в том, что я уже множество раз выходил за периметр? – раздумываю я. – Выходил и не заболел. Быть может, я – единственный, кто способен это сделать, не рискуя заразиться».
Но я молчу, не признаюсь, потому что тогда пришлось бы рассказать Леви и о брошенном пикапе, о фотографии, которую я все еще храню в кармане. Леви ставит бокал с виски на стол. Выражение его лица наконец меняется, становится напряженным. Неужели он заметил в моем лице то, что я старался всячески скрыть?
– А если ты не вернешься? Что я тогда скажу остальным? – спрашивает Леви. – Что я скажу твоей жене? Или хуже того – что будет, когда ты вернешься?
Я понимаю, что его беспокоит. Если я покину Пастораль и вернусь обратно, люди будут думать, что я принес с собой из леса болезнь. Они решат, что я болен. И начнут опасаться, как бы я не заразил других.
– Ты можешь изолировать меня, – говорю я. – И понаблюдать за симптомами, – я не предлагаю другой способ избавления тела от гнили. Старый и очень жестокий. – Кто-то же должен хотя бы попытаться.
Выдохнув через нос, Леви пересекает комнату и останавливается у старого камина, в глубине которого видны черные, полуобгоревшие поленья. Они пролежали в очаге долго – с того раза, когда камин разжигался для обогрева дома. А было это несколько месяцев назад.
– Ты готов рискнуть своей жизнью ради этого ребенка? – положив руку на каминную полку, спрашивает Леви.
– Да.
Леви отпивает еще глоток. И замирает, вперив взгляд в темное чрево камина. Свет свечей отбрасывает на его затылок причудливые пляшущие блики.
– Почему-то я сомневаюсь в том, что ты хочешь сделать это ради ребенка. Что-то мне подсказывает, что ты хочешь это сделать для себя, – не поднимая глаз, кивает Леви. – Тебе хочется узнать, что находится в конце дороги, так? Это все твое любопытство. Это ведь оно тебя толкает добровольно рискнуть своей жизнью?
– Нет, – отвечаю я, но мой голос звучит напряженно, потому что мной, по правде говоря, движут оба желания.
Если бы Леви мне разрешил, я смог бы пройти по дороге гораздо дальше, чем когда-либо проходил. И найти еще какие-нибудь следы Тревиса Рена. Я смог бы добраться до ближайшего населенного пункта и раздобыть там лекарства для спасения малышки. И вдобавок ко всему я бы смог убедиться, действительно ли у меня иммунитет к этой чертовой гнили.
Леви поднимает глаза; брови сведены к переносице, но гнева во взгляде нет. В нем заметна тревога.
– Я понимаю, почему тебе этого хочется, – продолжает Леви, как будто не слыша мой ответ. – Смотреть каждую ночь на дорогу… Терзаться вопросами… Я тоже время от времени задаюсь ими, – поднимает Леви бровь. – Эти вопросы возникают у всех. Каждому хочется узнать, что там есть.
Я до боли сжимаю зубы. Меня так и подмывает ответить: «Пикап».
– Мы друзья, Тео, и я хочу, чтобы ты был со мной откровенен, – очередным глотком Леви допивает свой виски. – Скажи, ты когда-либо выходил за ворота?
Он все ближе подбирается к правде, буравит меня пристальным взглядом прищуренных глаз. Но я вижу в них страх – не только за себя, но и за всю общину. Леви волнуется за нас больше, чем мы думаем. Он переживает, как бы мы не оказались на грани вымирания. Всю нашу общину может уничтожить одна спора, прилетевшая из леса. Спора болезни, способной за пару недель убить всех обитателей Пасторали. Или всех, кроме одного, – меня.
– Нет, – хриплю я в ответ и поспешно выпиваю виски; янтарная жидкость согревает мне горло.
Я мог бы сказать Леви правду. Признаться в том, что делал. И, возможно, мое признание убедило бы его в том, что я ничем не рискую и смог бы отправиться за помощью. Но дикий блеск его глаз, этот неподдельный ужас человека, на котором лежит чрезмерная ответственность и который страшится узнать, что его предал – перейдя границу – близкий друг, заставляет меня молчать.
Леви постукивает пальцем по кромке бокала, и я, как завороженный, наблюдаю за ним, не в силах отвести взгляд в сторону.
– Мое дело – охранять границу, а не выходить за нее, – добавляю я как можно более спокойным тоном.
Леви одобрительно кивает, его лицо смягчается.
– Сейчас трудное время, – говорит он, возвращаясь к столу.
Подлив себе виски, Леви вертит бокал в руке; темная жидкость поднимается по его стенкам вверх, как нарождающийся тайфун.
– Но мы и прежде сталкивались с трудностями, с суровыми зимами и смертями, которых не ждали. Это наша жертва во имя проживания здесь. Ты понимаешь это лучше большинства других, – Леви подносит бокал к губам, но не отпивает; его занимает одна мысль: – А ты знал, что, когда Купер купил эту землю и все эти строения, он частенько выходил по ночам в лес и прислушивался к деревьям? Хотел узнать, правдивы ли слухи.
Глаза Леви
