Мрачные сказки - Ши Эрншоу

– Купер считал, что истории о страхе первых фермеров перед лесом – не более чем легенды. Но он ошибся. – Леви одним глотком опорожняет бокал. – Эта земля всегда была недружелюбной и жестокой. Но только после смерти Купера мы столкнулись с вязовой ветрянкой и узнали, насколько зла и безжалостна эта болезнь.

Я допиваю свой виски, но попросить еще не осмеливаюсь. Легкий звон в ушах действует на меня расслабляюще: мне хочется прилечь на диван, забыться сном, навеянным алкоголем. Мне, конечно же, известна история о фермерской дочке, но Леви никогда не говорил мне о том, что Купер еще до своей смерти подозревал о болезни, обитающей в лесу и способной заблокировать нас в Пасторали, как в ловушке.

– Мы слишком многим рискуем, если разрешим тебе или кому-то другому выйти за пределы общины. Надеюсь, ты это понимаешь, – откашливается Леви. – Твой уход может навредить еще больше.

Я возвращаюсь мыслями к пикапу и к фотографии. Действительно ли Тревис Рен приходил в Пастораль, как сказала мне Би? Или он умер в лесу, разъеденный изнутри гнилью? И его труп навсегда остался здесь, став землей в безымянной могиле?

Протянув руку, Леви забирает у меня бокал. На мгновение я подумал, что он собирается вновь наполнить оба наших бокала, и внимательно наблюдаю за другом. Но тот, не оборачиваясь, заговаривает:

– Купер часто повторял, что люди там, во внешнем мире, страдают от сильной тоски. Они тоскуют по тому, чего не могут даже описать. Не находят слов. Это некий позабытый вкус, щекочущий нёбо, ощущение западного ветра, не загрязненного ни единой песчинкой. Они тоскуют по тому, чего не могут обрести, не знают, как и где найти. Но мы нашли и обрели это здесь, в Пасторали. И, естественно, мы платим за это, должны чем-то жертвовать. Но оно того стоит… Ты согласен? – поставив бокалы на стол, Леви поворачивается ко мне: – Этот образ жизни дает нам больше, нежели отнимает. И мы будем глупцами, если откажемся от него.

Я киваю Леви, ощущая, как меня захлестывает волна вины – за каждый раз, когда я выходил на дорогу.

– Все дело в том, – продолжает Леви, – что мы не знаем, насколько далеко распространилась болезнь, вышла ли она за пределы нашего леса.

Я напряженно сглатываю:

– О чем это ты?

– Эх, Тео, – косится на переднее окно Леви. – Быть может, там уже ничего не осталось.

Мне хочется подойти к другу ближе. Я не ослышался? Но уточнить, что он имеет в виду, я не успеваю.

– Даже если ты сумеешь пройти через лес, – поясняет Леви, – даже если ты выйдешь на главную дорогу, ты можешь не найти там никакой помощи. Ни лекарств, ни врачей. Ничего.

– Ты допускаешь, что болезнь… – осекаюсь я, проглатывая слова, которые застревают у меня в горле, как кости.

Те немногие из нашей общины, кто помнит внешний мир, часто рассказывали о том, что они там оставили: о городах и обширных океанах, а еще об электричестве в таком изобилии, что оно попросту не может иссякнуть. И я всегда полагал, что все это сохраняется там до сих пор и ждет нас. Ждет того дня, когда болезнь отступит, лес станет безопасным и мы сможем вернуться. Я думал, если мне удастся пройти через лес и выбраться в мир, лежащий за ним, мне уже нечего будет бояться. Неужели я ошибался?

– Мы ничего не знаем наверняка, – еле шевелит губами Леви. – И мне не хочется пугать остальных, но мы должны защищать и оберегать все, что построили здесь. На всякий случай.

Мне кажется, что пол уходит из-под ног; комната слегка кренится; всполохи свечей бликуют конвульсивными узорами. Вытянув руку, я хватаюсь за стул.

– Если ты заметишь, что кто-то пытается выскользнуть за ворота, – говорит Леви, резко понизив голос, как будто не хочет, чтобы нас услышали за стенами его дома, – ты должен будешь его задержать.

Снова сглотнув, я ослабляю хватку на стуле.

– Если кто-нибудь попробует покинуть Пастораль, ты должен будешь его остановить. Любым способом, – глаза Леви встречаются с моими. – Ты меня понимаешь?

Если Леви прав и за нашей долиной ничего уже нет, это значит… Это значит, что даже обладая иммунитетом, даже пробравшись через лес, я бы не вернулся назад с помощью.

– Понимаю… – отвечаю я, чувствуя над левым ухом боль, ноющую, как незажившая рана под струпом.

Сделав шаг вперед, Леви кладет мне руку на плечо и легонько сжимает. В его глазах я вижу усталость малоспящего человека, чьи волосы на висках уже серебрит седина. Человека, измученного напряжением из-за бремени проблем в общине, которую он старается защитить. И мне внезапно становится его жалко. Но вместе с тем я ловлю себя на странной мысли: «Лучше бы мне тебя вовсе не знать!»

Отпустив мое плечо, Леви разворачивается к столу и ожидающей его бутылке. А я нетвердыми шагами направляюсь к двери. Почти у самого порога я оглядываюсь – Леви уже тянет руку к виски. Похоже, он выпьет еще пару бокалов, прежде чем ляжет в постель. А, может быть, прикончит всю бутылку и уснет рядом с ней на диване. Леви выглядит как человек, слишком близкий к безумию.

Рывком распахиваю дверь и, выскочив наружу, всей грудью вдыхаю влажный ночной воздух. Я думал, только у меня имелись от Леви секреты. А оказалось, что и он многое скрывал от меня.

Би

Идет дождь. Я прячусь под свесом крыши сарая. Жду, когда он закончится. Все остальные разбежались по домам… Маленькие беззащитные существа, прячущиеся за стенами крохотных крепостей. Как будто им ничто не может навредить, пока они будут спать в своих постелях при свечах, освещающих лишь ограниченные пространства и никогда не обнажающих то, что скрывается в темных углах, под шум дождевых капель, стекающих по крышам и оконным стеклам.

Небо становится скорбно-серым. Сжавшись от холода и обхватив себя руками, я прислушиваюсь к скрипу матрасов и сдавленным стонам подушек, к тяжелому дыханию тех, кто уже забылся глубоким сном, и тех, кто только погружается в дрему, непроизвольно подергиваясь. Но я слышу еще кое-что. Поступь фигуры, движущейся под ливнем: ноги хлюпают по грязи, дыхание неровное, как у сбившегося с ритма метронома.

Это Тео. Мой зять не боится дождя. Он идет в центр Пасторали, не обращая внимания на капли, бьющие по нему и увлажняющие ему волосы. Он доходит до дома Леви и, взойдя по ступеням крыльца, без стука открывает