Мрачные сказки - Ши Эрншоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Люди, пожалуйста! – качает головой Леви. – Я понимаю, почему вы все так сильно переживаете. Речь идет о жизни, которую нам очень хочется сберечь, – о новой жизни! И мы ценим ее больше всего остального. Она ценна и, безусловно, крайне важна для нашего существования, для сохранения нашего поселения. Но мы приняли решение жить здесь, в изоляции от внешнего мира. И мы не можем рисковать всей общиной ради всего одной жизни, – Леви проходит к боковому краю сцены, и все люди поворачивают головы, следя за его перемещением. – Да! Возможно, мы могли бы обеспечить дочери Колетт лекарства и больничный уход под надзором врачей. Но разве этого хотим мы с вами на самом деле? Разве мы желаем принести в жертву свой образ жизни и не позволить природе самой решить за нас – жить этой девочке или нет? Разве не этому мы посвятили себя? Разве не сами доверились земле? Чтобы она кормила нас, обеспечивала нас всем, чем может, но иногда и забирала что-то взамен? – Вздохнув, Леви скрещивает на груди руки; он понимает, что люди будут молчать, сконцентрировав внимание только на нем и внимая каждому его слову. – Разве не мы сами судили себе жить по законам природы и в полном согласии с ней? И с нашей стороны было бы эгоистично и опрометчиво полагать, будто мы способны изменить ход вещей и событий, нам уже предопределенный и заданный. Эта девочка была даром, но не все дары суждено сохранить.
Несколько человек снова начинают ерзать, кто-то справа от меня закашливается, но никто не пытается возразить. Леви опускает голову; он вдруг выглядит страшно уставшим, как будто каждое озвученное слово раздирает ему сердце:
– Увы, это жизнь… Но мы и прежде сталкивались со смертью и горечью утраты. Мы и прежде теряли наших близких, даже таких маленьких, как ребенок Колетт. Это не первая потеря для нас.
Площадку обволакивает полная, зловещая тишина. Словно каждый из нас вспоминает умерших членов общины – тех, кого мы погребли на окраине поселения.
– Я знаю, заманчиво предполагать, что дорога окажется безопасной после стольких лет. Но мы видим и слышим: пограничные деревья снова плачут. Болезнь все еще живет за чертой Пасторали, – Леви указывает на лес к западу, границу, неподалеку от которой мы все сидим.
Тишина становится звенящей. Не слышно даже шепота. Я чувствую, как напряжена спина Тео, сидящего рядом. Он держит руки на коленях и за все время, пока Леви говорил, даже не шелохнулся. Муж ничем не выдает, что уже не раз делал то, чего нас умоляет не делать Леви. Да, он нарушал границы Пасторали. И все же… в нем ощущаются тепло и жизнь. А вовсе не гниль, растлевающая организм изнутри.
– Не судите о прожитом дне по урожаю, который вы пожинаете. А судите по семенам, которые сажаете, – продолжает Леви.
Он подходит к переднему краю сцены; глаза широко распахнуты и ярко сверкают. Я понимаю, почему его любит Би, почему ее так к нему влечет. Слова Леви – как брызги холодной родниковой воды, окропляющие обожженную солнцем кожу. Целебное снадобье, в котором мы все нуждаемся.
– Разве мы не ради другой жизни сеяли здесь семена и взращивали плоды? И неужели мы желаем обратить все вспять? Вырвать растения с корнями из земли и уничтожить все, что мы здесь возделываем?
Я невольно подаюсь вперед. «Да, – проносится у меня в голове. – Созданное нами здесь прекрасно, и не следует его предавать. Мы не должны рисковать многими жизнями ради одной».
За словами Леви следует долгая, тяжелая пауза. И мне кажется, что я слышу движение наших век и дыхание, задержанное в легких.
– Мы не можем рисковать, посылая кого-то в путь через лес, – опустив на миг глаза, Леви опять переводит взгляд на нас. – Я ваш предводитель, моя обязанность – вас защитить. И потому мое решение таково: мы не повезем и не понесем ребенка Колетт через лес. Все бремя этого решения я возлагаю на себя. Я несу ответственность за эту бесценную маленькую жизнь, и я делаю тяжелый выбор: хочу сберечь вас, защитить наши жизни в общине. Я иду на жертву, я беру эту крошечную жизнь в свои руки. И эту жертву я делаю ради вас, – глубоко вздохнув, Леви подносит руку к сердцу, в темных, немигающих глазах отражается искренняя печаль. – Завтра ночью мы подожжем шалфей по периметру Пасторали, и дым прогонит болезнь обратно в лес. Мы будем в безопасности. И мы выдержим очередное испытание, как было всегда. Мы выживем! Община уцелеет!
Несколько человек тихо перешептываются, но они очень аккуратны в своих словах, а те быстро растворяются в ночном воздухе. Ни у кого больше не осталось аргументов в поддержку своего несогласия. Мы понимаем, почему Леви принял такое решение. Мы сознаем, какое бремя он несет.
– Если у вас есть вопросы о безопасности нашей общины и вы бы хотели их обсудить, – медленно кивает Леви, пристально вглядываясь в наши лица, словно пытается определить, кто разделяет его мнение, а кто еще сомневается, – вы можете поговорить со мной лично. Не стоит волновать всю общину. – Леви снимает руку с сердца. – А пока, – добавляет он, – давайте думать и молиться за дочку Колетт! И надеяться на то, что уже в ближайшие дни она оправится и окрепнет.
Я чувствую, что Тео поворачивается. Он хочет заглянуть в мои глаза, но я смотрю прямо перед собой.
– А теперь поговорим о зерновых и летнем урожае, – продолжает Леви, устало ссутулив плечи. – У Генри появились кое-какие идеи насчет строительства новой сушильни, он хотел бы обсудить их со всеми.
Как легко Леви сменил тему: мы уже разговариваем о совершенно иных вещах, о наших повседневных общинных делах, о смене времен года, урожае и насущных заботах, нацеленных на одно – выживание. Но мое сердце готово пробить в грудной клетке брешь, его бешеный стук отдается в барабанных перепонках. К горлу желчью подступает осознание: у Тео, возможно, иммунитет. А если так, он может спасти дочь Колетт.
Но сначала он должен будет признаться в том, что сделал. И пройти обряд.
Тео
Небо чернеет, плотная пелена туч, поглотив все звезды, низко нависает над деревьями. Мы все еще сидим на Кругу, когда горизонт рассекает первая вспышка молнии и все окрест окрашивается в мертвенно-бледный голубоватый цвет. Кто-то вздрагивает; чей-то ребенок разражается плачем.
– Быстрее! – поторапливает нас Леви; его голос перекрикивает громовой раскат. – По домам!
Наше собрание