Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк

Денис не знал, что никакого Дедищева нет, и что автобус, который каждый раз возит туда людей, возвращается пустым. Потому что у Мужика есть отец, и он тоже часто бывает голоден.

Анна Железникова

Канатные плясуньи

– Цирк-цирк, помешались, что ли, все на этом цирке? Чего всем до него дела-то?

В таком духе княгиня Софья Михайловна Зорницкая ворчала уже полчаса, не меньше. Почти все время, пока сидела на террасе за чаем вместе с семейством и небольшой собравшейся у них в доме компанией. Ворчала скорее по привычке, чем всерьез, – такая охота возникала у нее нередко. Все равно по какой причине: из-за плохой погоды, из-за дурного, по ее мнению, поведения прислуги или почему еще.

На сей раз виноват оказался передвижной цирк, явившийся в городок N*** на юге Франции, куда княгиня тремя неделями раньше приехала со своей взрослой дочерью, сыном-подростком и двоюродной племянницей, которая годами была едва ли не старше нее самой и считалась кем-то вроде компаньонки. Кроме них на террасе расположились граф Лацкий с супругой, Петр Николаевич Нерящев, бывший государственный деятель, теперь одряхлевший до того, что поговаривали, будто он начал выживать из ума, и Заряжнев, молодой офицер знатного рода. Софья Михайловна за недолгое время знакомства уже успела оценить его как перспективную партию для дочери Натали.

Все эти гости, как и сами Зорницкие, были отдыхающие из России. Присутствовали и французские знакомые (семейство Зорницких приезжало в N*** не в первый раз, приятельских связей успели завести немало): мадам Марсье с дочерью Шарлотт и какой-то их друг, имя которого княгиня никак не могла запомнить.

В тот вечер разговор сразу зашел о цирке, и общий тон почему-то был восторженным. Софья Михайловна из одной природной склонности к упрямству тут же начала высказываться против цирка, в том смысле, что развлечение это низкое и недостойное, и, «уж наверное, сплошь одни мошенники и, когда уедут, оставят после себя беспорядок».

– Нет, Софья Михайловна, это вы зря! – возразил Нерящев. – Люди там благородные, можно сказать, высокого происхождения.

– То есть как – высокого? Это в цирке-то? – удивилась княгиня.

– Истинная правда, истинная правда, – закивал старик. – То-то и дело, что в цирке, и очень это приличный цирк. Не смотрите что, так сказать, бродячие комедианты. На представления их не какой-нибудь сброд ходит, а самый свет, самый свет…

– Что-то с трудом мне верится. Вы сами-то видали, Петр Николаевич?

– Имел честь. И непременно, непременно еще пойду, – с коротким смешком заверил тот.

По всему было заметно, что княгиня сомневается. Недаром, может, про Нерящева болтают, что малость не в себе… Вот, взялся цирк хвалить. А сам при этом так хмыкает двусмысленно, к чему бы?..

Но, к удивлению Софьи Михайловны, слова Нерящева подтвердила мадам Марсье, дама вполне уважаемая:

– Право, напрасно вы, Софи. Я сама не видела, но слышала почти это же самое. И даже то еще, что кое-кого из циркачей принимают в обществе.

– Да неужели? – все больше дивилась княгиня.

– Точно так, точно так, – подхватил Нерящев и обратился к Анастаси Марсье: – А не слыхали, мадам, о сестрах Блохиных? О канатоходках?

– О Блохиных? Что-то, кажется, мельком.

– Расскажите-ка нам, Петр Николаевич, что за канатоходки? – вступил в разговор безымянный господин.

Долго упрашивать Нерящева не пришлось, он, казалось, только и ждал момента поделиться известными ему сведениями.

– Три сестры, сироты. С детства в этом цирке. Танцовщицы, пляшут на канате – без всякой страховки, хотя опасно весьма. И уж если кого действительно станут в обществе принимать, то как раз их. Покойный их отец как будто был графского роду. Теперь вот, рассказывают, половина, если не больше, молодых людей в округе в них влюблены… – При этом Нерящев глянул в сторону Заряжнева и снова тонко хихикнул, чем еще усилил недоверие княгини.

– Насчет меня вы, Петр Николаич, предположения не стройте, – поспешил возразить молодой человек. – Я в цирке не был и никого там не знаю.

– Да я… так, не про вас, вы не подумайте, – принялся оправдываться старик.

– Влюблены, стало быть… – протянула Софья Михайловна. – Неужто такие раскрасавицы канатаходки эти?

– А вот это вы совершенно, совершенно точно. Раскрасавицы, не то слово!

– На молодых наговариваете, а сами-то небось туда же, – поддела Нерящева престарелая племянница княгини.

Тот залился визгливым смехом, но приличия ради принялся ее разубеждать.

– Позвольте, – вмешался опять безымянный господин, – цирк ведь из Восточной Европы… из Венгрии, если не ошибаюсь? А эти сестры, судя по имени, родом из России?

– Точно так, но каким это все образом, какое там родство – не знаю, уж не знаю, – развел руками старик.

Разговор так и вертелся вокруг слухов да предположений. Кроме Нерящева, никто из собравшихся цирка не видел. Наконец Натали Зорницкая с плохо скрываемой досадой воскликнула:

– Что же мы, маменька! Давайте сходим взглянуть на этот цирк. Когда ближайшее представление?

– Да завтра же вечером должно, – услужливо подсказал Нерящев. – Через день бывают.

Княгиня хотела решительно отказаться – потому уже, что «все пускай идут, а мы не пойдем нарочно». Но общество горячо стало поддерживать предложение Натали, и Софья Михайловна вынуждена была сдаться. К семейству Зорницких решили присоединиться и остальные гости.

За разговором время прошло незаметно, солнце опустилось за горизонт. Хотя днем погода стояла душная, в сумерки сделалось прохладно, подул сырой ветерок.

Заходить в цирковой шатер княгиня поначалу отказалась наотрез, объявив, что «в такую-то грязь ни за что не полезет». Только после долгих уговоров и заверений в отсутствии всякой грязи она все-таки решилась.

Оказалось, старик Нерящев сказал правду: почти вся публика действительно была «самый свет». Княгиня увидела много знакомых, и настроение ее немедленно улучшилось.

А вот Натали Зорницкая, сама не понимая от чего, вдруг почувствовала себя неуютно. Особенно когда разговоры закончились, погас свет, и зрители стали ждать начала представления. Несколько минут в тишине и полумраке показались ей полными тревоги и какой-то неизъяснимой тоски. Натали даже оглянулась по сторонам, желая узнать, не испытывают ли ее родные и друзья того же самого, но ничего рассмотреть не смогла. На мгновение девушка ощутила себя как будто совсем в одиночестве, среди темной холодной пустоты. И единственное, что было в этой пустоте, – полупрозрачные занавеси со всех сторон, трепещущие белесые паутины.

Натали вздрогнула и словно бы очнулась – на арене стало светло, начался первый номер программы.

Все похвалы цирку тоже оказались заслуженными. Представление захватывало, не позволяя отвлечься ни на минуту. Фокусники в костюмах восточных магов и средневековых алхимиков творили чудеса, как настоящие волшебники. Дрессированные леопарды, черные и пятнистые, прыгали сквозь огненные кольца, медведи неуклюже плясали под музыку, а после вышел заклинатель змей. Пестрые клоуны выделывали уморительные трюки, жонглеры подбрасывали сразу по десятку горящих факелов и хрустальных бокалов. Акробаты представляли такие номера, которые, кажется, человеку и не выполнить, силачи шутя поднимали огромные гири и гнули подковы.

Публика после каждого выступления громко аплодировала, но все точно ждали чего-то. И вот наконец последним номером объявили воздушных гимнасток сестер Блохиных.

И здесь тоже восхищенные отзывы были не напрасны. Артистки в нарядах неземной красоты порхали по канату, натянутому под самым куполом. Издали казались они созданиями совершенно невесомыми. Танцевали с такой грацией и изяществом, какие восхитили бы и в бальном зале, не то что на тонкой проволоке. Публика была решительно очарована, и аплодисменты не смолкали целую вечность.

Княгиня, позабыв свои прежние настроения, выразила намерение немедленно познакомиться с Блохиными. Таких желающих набралось немало, но за кулисы пускали не всех. Зорницких и всю явившуюся с ними компанию пропустили.