Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк

– Уходи отсюда! Уходи сейчас же, слышишь? Беги, беги! – быстро зашептала девушка.

Голос ее шелестел в тишине, как листы старой пожелтевшей бумаги, как сухие осенние листья на ветру.

– Н-но… – с трудом выдавил из себя Сережа, – я ведь пришел ради вас… – Он еще не успел испугаться произнесенных слов, как Ирина закричала:

– Беги! Умоляю тебя! Я хочу избавить тебя от ужасной участи, от этой вечной не-смерти! Хочу спасти твою жизнь, но у меня нет сил! Нет сил… Я ничего не могу одна против них всех…

Крик девушки словно бы разрушил окружавший их нереальный мир. Она протянула к Сереже худые руки, голос ее вновь упал до шепота:

– Если не хочешь быть погубленным, проклятым навеки, сейчас же уходи.

Слова Ирины, и то, как она их говорила, и то, каким невыносимо горестным был ее взгляд, – все это потрясло Сережу до глубины души. Ему стало до того страшно, что он бросился бежать прочь.

Ирина за его спиной с криком отчаяния упала на колени.

Земля под Сережиными ногами ходила ходуном, сердце колотилось как сумасшедшее. Налетевший внезапно ураганный ветер трепал одежду и волосы.

«Найти выход, выход из этого фантастического лабиринта», – металась в голове единственная мысль. И лишь один раз Сережа обернулся, и тут ему померещилось совсем уж невероятное. Видимо, к тому времени лихорадочный бред сделался очень сильным.

К рыдающей и бьющейся в истерике Ирине будто бы подходили обе ее сестры, а с ними два старика, лицо одного из которых казалось отдаленно знакомым. И офицер Заряжнев, и еще какая-то девушка, а следом – люди в цирковых костюмах. Но на некоторых эти костюмы были старые и рваные.

Завернутые в черные плащи фокусники держали в руках куски разбитых зеркал, жонглеры – горящие факелы, силачи – тяжелые чугунные снаряды. Размалеванные клоуны щерили красные рты, в которых сверкало белое, острое…

И все как один, вся толпа, кричали: «Предательница! Ты опять предала нас! Предала наш род!» Следом за людьми, рыча, крались леопарды, неуклюже переваливались медведи, с громким шипением ползли змеи и, взбрыкивая в воздухе копытами, скакали лошади.

Картина эта представилась Сереже на миг, а отвернулся он, как раз когда надвигающаяся грозная лавина циркачей сомкнулась вокруг Ирины. Больше он не оглядывался, но слышал за спиной чей-то властный окрик:

– Нет! Достаточно! Представление заканчивается. Скоро наш выход.

После этих слов землю и небо сотряс оглушительный громовой раскат. Мальчика охватил такой ужас, что он не помнил, как нашел дорогу в парк.

– Как вы думаете, маменька, – спросила Натали, когда они с княгиней, выслушав сбивчивый Сережин рассказ, вышли из его комнаты, – что случилось на самом деле?

Софья Михайловна покачала головой:

– Думаю, он к этой девушке, Ирине, вздумал с признаниями подступиться, и она прогнала его от себя прочь, дерзким мальчишкой посчитала. А он уже был болен, да еще расстроился – вот и напридумывал невесть чего… Нет ведь перед цирковым шатром никаких фургонов. А для чего циркачам на свою же артистку нападать? И что это за «ужасная участь», что за «не-смерть» такая, прости господи? Ну а гроза? Откуда он грозу взял, когда и в помине никакой грозы не было? В бреду-то, Наталья, чего себе в голову не вобьешь. Вот мне Марфа Кузьминична рассказывала…

– А Заряжнев?

Тут княгиня только пожала плечами – ответить было нечего.

А офицера Заряжнева после того случая больше никто не видел, по крайней мере в местечке N*** на юге Франции.

Когда Сережа выздоровел окончательно, к Зорницким опять стали приходить гости.

Как-то вечером все снова собрались за чаем на террасе. Из знакомых, с которыми в первый раз обсуждали цирк, были только граф и графиня Лацкие да господин с незапоминающимся именем. Зато явились старая приятельница Софьи Михайловны, очень немолодая и очень знатная дама по фамилии Неверова, недавно прибывшая на курорт, и ее племянник. А еще князь Щепкин, приходившийся Зорницким дальним родственником.

Беседа опять обратилась к цирку. Любопытствовали все больше новые гости. Сами Зорницкие говорить на эту тему были мало расположены, Сережа и вовсе сидел молчаливый и хмурый. Но остальные этого словно не замечали.

– Знаете, – заметил безымянный господин, – меня очень заинтересовал этот… хмм… цирк. Давно коллекционирую сведения о таких вот странных феноменах.

– Чего же в нем странного, в цирке? – капризным голосом осведомилась Неверова.

– А вот, если бы вы там побывали, мадам, может, поняли бы. Здесь словами не объяснишь. Здесь – как бы сказать – ощущение…

Неверова проворчала что-то неразборчивое. А Натали Зорницкая тут же догадалась: наверное, господин этот (как же его имя?) почувствовал во время представления то же самое, что и она.

– Что за «ощущение» такое, мсье? – спросил князь Щепкин. – Расскажите-ка нам, будьте любезны.

– Извольте, – согласился господин. – Но только начать придется издалека.

Возражать никто не стал.

– Путешествую я много, имею знакомства в разных странах. Бывал и в Венгрии. Один тамошний мой друг от какого-то своего не то двоюродного дедушки, не то троюродного дяди унаследовал дом. Осматривать наследство поехали мы вместе. Прежде мой приятель дома этого не видел никогда, как, впрочем, и своего покойного родственника. Наследство оказалось неожиданным.

Сопровождал нас поверенный, занимавшийся то ли дядюшкиными, то ли дедушкиными делами. Путь лежал из Будапешта на восток. И заехали мы там в ужасную глушь, в городишко такой захолустный, что правильнее назвать деревней.

Поверенный в тех краях ориентировался плохо, «дела» они с дедушкой всегда обсуждали в столице, куда тот изредка выбирался. Поэтому решили мы взять проводника из местных. Постучались в первый попавшийся дом. Поверенный попросил показать дорогу к усадьбе помещика такого-то. «Не знаем», – ответили нам и захлопнули дверь. Так повторилось несколько раз. Только в пятом или шестом по счету доме сказали, что нужная нам усадьба находится рядом со старым особняком русского графа. Но мы не знали и этого особняка. Долго уговаривали нас проводить – не задаром, конечно. Кое-как хозяин все же согласился. Видно, сильно нуждался в деньгах.

Нам такое отношение показалось странным. Хозяйка провожала мужа, точно навсегда прощалась.

Но вот мы тронулись в путь. Он оказался неблизкий. Вскоре дорога надоела нам ужасно. Приятель от такого наследства готов был уже и вовсе отказаться.

Тут я, чтобы немного развеять скуку, возьми да и спроси нашего проводника:

– Что это, – говорю, – за русский граф здесь жил?

– Давние дела, прошлые… – замялся тот, – к чему оно вам, господин?

Но теперь уж стало интересно и моему другу. Вдвоем мы так привязались к проводнику, что он, наконец, сдался.

– Как звали того графа, не знаю. Но вот что я вам, господин (это он моему приятелю), скажу. Если это поместье, куда мы едем, как вы говорите, досталось вам в наследство, продайте его. А не найдется покупателя – пусть себе стоит пустое. Но жить там не надо. Такой мой совет.

Друг мой, человек любопытный, не мог не поинтересоваться:

– Это почему же?

Проводник отозвался с неохотой:

– Недобрые места. Давно, правда, не случалось ничего… а все-таки недобрые.

– Но позволь, уважаемый, покойный мой родственник прожил там всю жизнь, и ничего. До глубокой старости, дай Бог каждому.

– Верно, – согласился проводник, – с ним-то ничего. А вот один из предков его ума лишился, руки на себя наложил.

– Бывают во многих семействах свои странности, – попытался возразить мой знакомый.

– Не о том я вам, господин, толкую. Ведь от горя он это… от великого горя.

– Что за история? Расскажи-ка все толком! – уже не попросил, а потребовал мой друг. Сам он подробностей никогда не слышал. Зачастую прошлое собственной семьи – тайна для нас.

Ну тут уж проводник разговорился.

Началось все это около двух веков тому назад. Молодой граф из России, роду очень знатного, волею судьбы встретился с бедной венгерской крестьянкой и полюбил ее. Дошло до свадьбы. Родственники графа такой поступок сочли недостойным и от него отреклись, поэтому новобрачные остались в Венгрии. Да и жена не пожелала покидать родную землю.