У Лаки - Эндрю Пиппос

на пол вокруг унитаза, на ободок, на стены. Твердое и жидкое, тут явно опорожнялись, и не раз. Нетвердо стоя на ногах, Асквит склонился над унитазом, и его вырвало. Основная часть даже попала по назначению. Он зажал нос, чтобы не чувствовать вонь, пока пытался отдышаться. Потом плакал, тихонько, чтобы никто не услышал. Асквит опустился на корточки. У него не получалось удерживать равновесие, сидя около обосранного унитаза. Одной рукой Асквит все-таки влез в эту гадость, пытаясь удержаться минуту-другую. Теперь плечо упиралось в грязную стену. Куртка, наверное, вся запачкалась.

В туалет никто не заходил, потому что там, в баре, они все наверняка знали, что с ним, это они его сюда загнали. Может, даже все это для него и приготовили. Асквит сполз на пол в таком страхе, какого еще никогда не испытывал, и просидел с полчаса. Его снова начало выворачивать в унитаз, на пол. Нельзя двигаться с места, пока желудок не опустел, а это случилось не сразу.

Внезапно Асквит поднялся и нашел силы выйти, бросив хороший серый блейзер. Официантка окликнула, Иэн был уверен, что услышал свое имя, когда упал на улице. Он трижды менял такси. Первый водитель вышвырнул его из машины метров через сто, когда почуял запах. Второй тоже быстро избавился от такого пассажира где-то у Уильям-стрит. Настойчиво двигаясь к цели, Асквит все же добрался домой. Единственный, кому он заплатил, был последний таксист, который высадил его на Гриннау-авеню, недалеко от его квартиры в Элизабет-Бей.

Одежда и обувь отправились прямиком в незажженный камин. К щеке присохло дерьмо, под воротничком будто что-то шевелилось. Выхватив вещи из камина, Иэн вышвырнул их на улицу, горящий от стыда, испуганный и уверенный, что в квартире с ним кто-то есть.

Потом Асквит взял ключи и вышел, как был, полностью голый, с бутылкой хереса, чтобы забрать кожаные туфли. Бутылку, закрытую, он держал в поднятой руке, на случай если кто-то нападет. Спасательная операция прошла успешно, туфли Асквит забрал, но остальную одежду бросил валяться.

Перед сном он вытащил все книги из шкафа и сложил стопками на полу рядом с кроватью. На следующее утро он с трудом мог сказать, зачем проделал подобное упражнение. Когда проснулся, он мало что соображал и чувствовал, как болит все тело. Он плохо помнил, как добрался домой, только обрывочные картинки. Однако подробности его мало интересовали, хватало факта, что он лег в постель.

Эпизод в туалете походил на падение с лошади.

– Время от времени каждый должен падать с лошади, – сказал себе Асквит в ванне. – Каждый день чуть-чуть падать. Многим бы полезно пройти то, что переживаю я.

Немного после, переходя дорогу за утренними газетами, он все отводил глаза. Если бы Асквит посмотрел прямо на собственную лучшую одежду, всю в дерьме, валяющуюся в сточной канаве, – он бы закричал. Вокруг, словно молекулы привидений, плавала цветочная пыльца.

В газетном киоске Асквит купил несколько пригородных изданий. Он больше не читал «Геральд», но не собирался отказываться от привычки читать новости только потому, что его объявили мошенником.

Измученный, Асквит вернулся домой и уселся рядом с пятиярусной этажеркой, на верхней полке которой стояли хлопушки, а на нижней – фарфоровые безделушки. В потолке зияли вентиляционные отверстия. Из окна залетали фруктовые мушки. В таблоиде, грязном, по его мнению, но актуальном, писали о штрафе в три фунта, наложенном на мистера Стратиса Симоса, владельца итальянской закусочной, за содержание кранов для газировки в недостаточной чистоте. Асквит не одобрял ни узколобую манеру изложения, ни задранные штрафы на краны, тогда как городские пабы находились в ужасном состоянии. Сидней вымрет без кафе. Статья воскресила воспоминание о женщине, которую он встречал во время войны. Валия Аспройеракас. Он не был уверен, фамилия Аспройеракас означала «белый ястреб» или «белый старик».

Может, Валия знала, что случилось с поддельным Бенни Гудменом. Может, его тоже погубили. Было бы очень справедливо.

5

Иена назвали в честь его однорукого дедушки, чей портрет висел в их семейном поместье в Бакингемшире, которое дед приобрел, выйдя на пенсию. Дедушка Иэн был крупным мужчиной с густой неровной бородой, которая никому из потомков не передалась. Он был солдатом, потом биржевым маклером в лондонской фирме, где продавал вечные облигации французам и австрийцам. Отец Асквита тоже работал с ценными бумагами, а еще продавал русские трехпроцентные акции. И так повелось, что у Асквита никогда не было ни малейшего интереса к фондовому рынку.

Старший брат Асквита, Филипп, банкир, унаследовал дедушкин дом недалеко от городка Джеррардс-Кросс. Бóльшую часть поместья составляли сосны, яблони и небольшой луг. Вечно влажную дорожку, соединявшую проезжую часть с домом, обрамлял заборчик из сложенного на сухую камня. Перед домом раскинулась небольшая лужайка, засаженная ольховником и ягодными кустами. За домом был огород, а за ним – семейное кладбище.

Иен, второй сын, получил крупную сумму денег, когда стал дипломатом. Их младшей сестре Дженнифер с детства внушали, что большого наследства она может не ждать; вместо этого ее побуждали выйти замуж или заработать иным способом. Дженнифер стала медсестрой.

К декабрю 1946-го Асквит ожидал, что все в Лондоне, все его знакомые уже услышат, как именно он потерял работу. Он боялся, что старые друзья, с которыми они не виделись с начала войны, сочтут его дураком. Впрочем, наверное, всегда и считали. Сейчас в Сиднее с этим не поспоришь. От печали, одиночества и стыда Иэн готов был покончить с собой прямо там, в квартире в Элизабет-Бей, но в то время еще не хотел, чтобы над семейным кладбищем витал дух самоубийцы. Не то чтобы он сам считал самоубийство постыдным, но вот другие – да. Другие люди вмешивались в его жизнь, даже когда он хотел из нее уйти.

Отринь надежды. Строка, что ли, из Данте? Старые надежды привели тебя сюда.

И все-таки он еще мог позволить себе остаться в Сиднее. Снять денег с банковского счета. Иэну еще было что доказать.

Его пункт назначения – светящаяся переполненная махина. Витрины, заставленные фруктами, игрушками и табачными изделиями. На улицу вышли две маленькие девочки, державшиеся за руки, каждая с полным пакетом сладостей. Кафе «Ахиллион». Внутри, словно пещера, украшенная драгоценными камнями, – деревянные лакированные панели, зеркала, латунь, подвески в стиле деко. В распашные салунные двери сочился солнечный свет.

Асквит присел за столик, потряс солонку – изящную штучку, похожую на палочку мела. Почти полный зал, гул разговоров, в музыкальном автомате – вальс Гленна Миллера. В соседней кабинке озорная мамочка учила дочерей петь «Интернационал». Затем из кухни показалась Валия. Высокая, ухоженная, улыбающаяся, в безупречном черном форменном платье.