Один неверный шаг - Харлан Кобен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последней была душераздирающая «Шаннон», классика семидесятых. Шаннон отдает Богу душу в самом начале песни. На крайне высокой ноте нам сообщают, что Шаннон умерла, и ее унесло в море. Печально. Эта песня всегда трогала Майрона. Мать в отчаянии. Отец теперь вечно подавлен. Шаннон больше нет, и жизнь потеряла смысл.
– А ты знаешь, – спросил Уин, – что Шаннон – собака?
– Шутишь.
Уин покачал головой.
– Если ты прислушаешься к хору, сам поймешь.
– Я разбираю только слова насчет того, что Шаннон умерла, и ее унесло в море.
– А дальше они надеются, что Шаннон найдет остров с тенистым деревом.
– Тенистым деревом?
– Таким, как у нас за домом, – пропел Уин.
– Это не значит, что она – собака. Возможно, Шаннон любила сидеть под этим деревом. Может быть, там висел гамак.
– Может быть, – согласился Уин. – Но есть еще один тонкий намек.
– А именно?
– На диске обозначено, что это песня про собаку.
В этом весь Уин.
– Завезти тебя домой? – спросил Майрон.
– Нет. У меня полно бумажной работы, – объяснил он. – Да и лучше мне держаться поблизости.
Майрон не стал спорить.
– У тебя есть оружие? – спросил Уин.
– Да.
– Еще одну пушку хочешь?
– Нет.
Они припарковались поблизости и вместе поднялись на лифте. В здании было тихо, муравьи уже покинули муравейник. Было даже страшновато, как в тех фильмах про конец света, где на экране показывают брошенные дома, напоминавшие призраки. В полной тишине блямканье лифта напоминало раскаты грома.
Майрон вышел на двенадцатом этаже. Несмотря на воскресенье, Большая Синди сидела на своем месте. Как обычно, все вокруг Большой Синди выглядело миниатюрным, словно в сцене из «Сумеречной зоны», где дом вдруг начал уменьшаться. Еще она напоминала большую плюшевую игрушку, засунутую в розовую коляску Барби. Сегодня на Большой Синди был парик, скорее всего, вытащенный из бабушкиного сундука. Видно, что-то не так с волосами, решил Майрон. Она встала и улыбнулась. Майрон вытаращился на нее и удивился, что не окаменел.
Обычный рост Большой Синди – шесть футов, шесть дюймов, но сегодня на ней были туфли на высоких каблуках. Каблуки взвыли в агонии, когда она поднялась. Одета она была в некое подобие делового костюма. Блуза цветов французской революции, серый жакет, разорванный по шву на плече.
Она подняла руки и покрутилась перед Майроном. Представьте себе Годзиллу, пятящуюся под дулом «Тазера».[20]
– Нравится? – спросила она.
– Очень, – ответил Майрон. «Парк Юрского периода IIL показ мод».
– Я купила его в магазине «У Бенни».
– «У Бенни»?
– В пригороде, – объяснила Большая Синди. – Это магазин одежды для трансвеститов. Но крупные девушки там тоже одеваются.
– Весьма практично, – заметил Майрон.
Большая Синди шмыгнула носом и вдруг расплакалась. На ней было слишком много косметики, отнюдь не водозащитного свойства, и вскоре она напоминала кусок лавы, забытый в микроволновке.
– Ох, мистер Болитар.
Она бросилась к нему с распростертыми объятиями, и пол застонал под ее шагами. Перед глазами возникла картинка из мультфильма, где герои проваливаются сквозь пол, оставляя на каждом этаже дыры в форме контуров своих тел.
Майрон поднял руки. Нет! Майрон хороший! Майрон любить Синди! Синди не обижать Майрон!
Она обняла его, обхватив руками и оторвав от пола. Впечатление было такое, будто ожил водяной матрас и напал на него. Майрон закрыл глаза и отдался на волю провидения.
– Спасибо вам, – прошептала она сквозь слезы.
Краем глаза он заметил Эсперанцу. Она наблюдала за сценой, сложив руки на груди и слегка улыбаясь. Майрон внезапно вспомнил: она благодарит его за то, что они взяли ее на постоянную работу.
– Не за что, – удалось ему произнести.
– Я вас не подведу.
– А не могла бы ты меня поставить на пол?
Большая Синди издала звук, который отдаленно можно было принять за хихиканье. Дети в ближайших трех штатах взвизгнули от страха и ухватились за мамины руки.
Она бережно опустила его на пол. Так осторожно ребенок кладет последний кубик на вершину пирамиды.
– Вы не пожалеете. Я буду работать денно и нощно. И в выходные тоже. Я буду относить белье в стирку. Варить кофе. Я куплю «Йо-хо». Я даже могу делать массаж спины.
В его голове промелькнул образ парового катка, надвигающегося на надкусанный персик.
– Гм, насчет «Йо-хо» ты здорово придумала.
– Будет сделано. – Большая Синди рванулась к холодильнику.
– Она и в самом деле делает прекрасный массаж спины, – заметила Эсперанца.
– Верю на слово.
– Я сказала ей, что это ты настоял, чтобы мы взяли ее на постоянную работу.
– В следующий раз, – сказал Майрон, – позволь мне вытащить у нее из лапы занозу, ладно?
Большая Синди протянула ему банку «Йо-хо».
– Хотите я встряхну, мистер Болитар?
– Спасибо, Синди, я сам справлюсь.
– Да, мистер Болитар. – Она подпрыгнула на одной ноге, напомнив Майрону сцену из «Приключений Посейдона», в которой переворачивается корабль. Протянув ему банку, улыбнулась. И Боги прикрыли глаза ладошками.
Майрон обратился к Эсперанце:
– Что-нибудь новенькое по поводу Лестера?
– Нет.
– Соедини меня с Роном Диксоном. Попробуй домашний номер.
За дело взялась Синди.
– Одну секунду, мистер Болитар.
Эсперанца пожала плечами. Большая Синди набрала номер и заговорила с английским акцентом. Напоминала она Мэгги Смит из пьесы Ноэла Коуарда. Майрон и Эсперанца прошли в офис. Синди переключила туда телефон.
– Рон? Это Майрон Болитар. Как поживаешь?
– Да я знаю, кто это, урод. Твоя секретарша сообщила. Сегодня же воскресенье, Майрон. У меня выходной. Я посвящаю его семье. Это мое личное время. Шанс поближе узнать детей. Почему ты звонишь в воскресенье?
– Ты продаешь Лестера Эллиса?
– И ради этого ты звонишь мне домой в выходной день?
– Это правда?
– Без комментариев.
– Ты же говорил мне, что не станешь его продавать.
– Неверно. Если припоминаешь, мистер суперагент, ты хотел включить в контракт статью о необходимости его согласия на перепродажу. Я отказался, в противном случае он получал бы на пятьдесят кусков меньше. Ты на это не согласился. Теперь это тебе как гвоздь в задницу, верно, выскочка?
Майрон поерзал в кресле. Видно, больная задница беспокоит.
– Кого ты для него подобрал?
– Без комментариев.
– Не делай этого, Рон. Он очень талантливый.
– Ага. Жаль только, что плохой баскетболист.
– Ты поставишь себя в глупое положение. Вспомни Нолана Райана или Бейб Рут. – Майрон забыл, кому их продали.
– Не будешь же ты сравнивать Лестера с Бейб Рут?
– Давай все обсудим.
– Нечего обсуждать, Майрон. И теперь, извиняй, меня жена зовет. Все-таки странно…
– Ты о чем?
– Да обо всем. Этот контакт с детьми. Ты знаешь, что я выяснил, Майрон?
– Что?
– Я ненавижу своих детей.
Щелчок.
Майрон взглянул на Эсперанцу.
– Соедини меня с Элом Тони из «Чикаго Трибюн».
– Его продают в Сиэтл.
– Доверься мне.
– Не проси меня. – Эсперанца показала на телефон. – Обращайся к Большой Синди.
Майрон нажал кнопку интеркома.
– Большая Синди, пожалуйста, соедини меня с Элом Тони. Он должен быть в офисе.
– Слушаюсь, мистер Болитар.
Через минуту раздался сигнал.
– Эл Тони на первой линии, – сообщила Большая Синди.
– Эл? Это Майрон Болитар.
– Привет, Майрон, что случилось?
– Я у тебя в долгу, верно?
– И основательно.
– Так у меня для тебя сенсационная новость.
– Пока мы беседуем, у меня соски твердеют. Говори мне непристойности, детка.
– Лестера Эллиса знаешь? Его завтра продадут Сиэтлу. Лестер в восторге. Он весь год приставал к «Янки», чтобы его продали. Мы все счастливы.
– И это твоя сенсация?
– Слушай, может, получится интересный репортаж.
– В Нью-Йорке или Сиэтле. Но ведь я в Чикаго, Майрон.
– Все равно. Мне казалось, тебе интересно будет узнать.
– Не пойдет. Ты все еще у меня в долгу.
– А по поводу сосков не желаешь проконсультироваться?
– Подожди. – Пауза. – Уже напоминают перезревшие виноградины. Но если хочешь, я могу еще через пару минут пощупать.
– Спасибо, я пас, Эл. Честно, я не думал, что с тобой это пройдет, но все же решил попробовать. Между нами, «Янки» сильно заинтересованы в этой сделке. Мне подумалось, тебе стоит узнать.
– Почему? На кого они его меняют?
– Не знаю.
– Лестер довольно приличный игрок. Молод еще, но хорош. Почему «Янки» так стараются от него избавиться?
– А ты не напечатаешь, если я скажу?
Пауза. Майрону казалось, что он почти слышит, как трудятся мозги Эла.