Один неверный шаг - Харлан Кобен

Уин ждал его у машины. Он стоял, слегка согнувшись, и разрабатывал взмах для гольфа. Помните, как включали рок, прыгали под музыку на кровати и играли на гитаре? Игроки в гольф ведут себя точно так же. Они прислушиваются к каким-то внутренним сигналам, выходят к воображаемой первой лунке и делают вид, что взмахивают клюшкой. Подобно подросткам с гитарами, игроки в гольф обожают любоваться собой в зеркале. К примеру, Уин часто смотрит на свое отражение в витринах магазинов. Он останавливается на тротуаре, убеждается, что хорошо «ухватил клюшку», и делает взмах.

– Уин?

– Секунду.

Уин повернул наружное зеркало машины Майрона так, чтобы видеть себя в полный рост. Он остановился на середине взмаха, заметил что-то в зеркале и нахмурился.

– Помни, – заметил Майрон, – что в зеркале предметы кажутся значительно меньше, чем на самом деле.

Уин проигнорировал это замечание. Он поправил воображаемый мяч, размахнулся и ударил. Судя по его лицу, «мяч» приземлился на зеленой лужайке футах в трех от «лунки». Уин улыбнулся и поднял руку, признавая закономерный восторг «зрителей».

Уж эти мне игроки в гольф.

– Как тебе удалось так быстро добраться? – спросил Майрон.

– На вертолете.

У охраны его фирмы имелся вертолет и посадочная площадка на крыше здания. Уин наверняка долетел до ближайшей полянки и прибежал сюда.

– Так ты все слышал?

Уин кивнул.

– И что ты думаешь?

– Напрасно, – ответил Уин.

– Верно, надо было прострелить ему колено.

– Ну правильно. Хотя в данном случае я имел в виду весь разговор.

– В смысле?

– В том смысле, что Артур Брэдфорд может быть прав. Ты не думаешь о главном.

– А что главное?

– Вот именно. – Уин улыбнулся.

Майрон нахмурился.

– И все же я понятия не имею, о чем ты толкуешь.

Он открыл дверцы машины, и они сели внутрь. Кожа сидений раскалилась на солнце. Кондиционер выплевывал что-то, напоминающее теплую слюну.

– В некоторых случаях, – объяснил Уин, – мы по какой-то причине выполняли мероприятия вне программы. Но у нас всегда была определенная задача. Цель, если хочешь. Мы знали, чего хотим добиться.

– А в данном случае ее не было?

– Правильно.

– Я могу назвать тебе три цели сразу, – сказал Майрон. – Первая: я пытаюсь разыскать Аниту Слотер. Вторая: хочу найти убийцу Хораса Слотера. Третья: стараюсь защитить Бренду.

– От кого?

– Пока не знаю.

– Ага, – заметил Уин. – И давай уточним: ты считаешь, что лучший способ защитить мисс Слотер – это взбудоражить полицейских, самую могущественную семью в штате и наиболее известных мафиози?

– Тут уж ничего не поделаешь.

– Да, здесь ты прав. И мы еще должны помнить о двух других целях. – Уин опустил зеркальце и проверил, в порядке ли у него прическа. Ни одного выбившегося светлого волоска. Но все равно он, хмурясь, пригладил волосы. Покончив с этим, вернул зеркальце на место. – Давай начнем с поисков Аниты Слотер.

Майрон уже догадывался, что ему не понравится то, что он сейчас услышит.

– Здесь ведь собака зарыта, верно? В том, чтобы найти мать Бренды?

– Верно, – согласился Майрон.

– Итак, поправь меня, если я неверно понял. Ты наезжаешь на полицейских, на самую могущественную семью в штате и прожженных уголовников, чтобы найти женщину, сбежавшую двадцать лет назад?

– Да.

– Зачем тебе ее искать?

– Из-за Бренды. Она хочет знать, где ее мать. У нее есть право…

– Фу, – издал пренебрежительно Уин.

– Что значит «фу»?

– Кто ты такой, Американский союз защиты гражданских свобод? Какое право? Никаких прав тут у Бренды нет. Ты считаешь, Аниту Слотер держат против ее воли?

– Нет.

– Тогда скажи мне, умоляю, чего ты пытаешься добиться? Если бы Анита Слотер хотела воссоединиться со своей дочерью, она бы это сделала. Яснее ясного, Анита этого не хочет. Мы знаем, она сбежала двадцать лет назад. Мы знаем, она предприняла все, чтобы ее не нашли. Мы только не знаем, почему. И вместо того, чтобы с уважением отнестись к ее решению, ты предпочел его игнорировать.

Майрон промолчал.

– В нормальных обстоятельствах, – продолжил Уин, – эти поиски – лишь бессмысленная попытка нарваться на неприятности. Но если добавить сюда все сопутствующие факторы, как то, явная опасность рассердить определенных противников, то затея просто самоубийственна. Иными словами, мы идем на огромный риск по весьма незначительному поводу.

Майрон покачал головой, но логика Уина была безупречной. Разве он сам обо всем этом не думал? Он снова шел по канату, на этот раз натянутому над огненной бездной, и тянул туда других, включая Франсин Нигли. Ради чего? Уин прав. Он восстанавливал против себя могущественных людей. Вполне вероятно, что своими попытками вытащить Аниту Слотер на свет Божий он невольно помогал тем, кто желал ей зла. Майрон понимал, что должен быть осторожен. Один неверный шаг – и капут.

– Это еще не все, – произнес он. – Возможно, что была попытка скрыть преступление.

– Теперь ты говоришь об Элизабет Брэдфорд?

– Да.

Уин нахмурился.

– Чего ты добиваешься, Майрон? Рискуешь жизнями людей, чтобы через двадцать лет восстановить справедливость? Элизабет Брэдфорд взывает к тебе из могилы?

– Не надо забывать и о Хорасе.

– Почему?

– Он был моим другом.

– И ты веришь, что, найдя убийцу, уменьшишь свою вину за то, что в течение десяти лет ни разу с ним даже не поговорил?

Майрону пришлось проглотить и это.

– Удар ниже пояса, Уин.

– Нет, друг мой, я лишь пытаюсь вытащить тебя из бездны. Я не говорю, что твоя цель недостойна. Нам и раньше приходилось заниматься сомнительными делами. Но все же не мешало бы все подсчитать. Ты пытаешься найти женщину, которая не хочет, чтобы ее нашли. Ты выступаешь против сил, которые гораздо могущественнее нас обоих, вместе взятых.

– Такое впечатление, Уин, что ты испугался.

Уин взглянул на него.

– Ты достаточно хорошо меня знаешь.

Майрон посмотрел в голубые глаза с серебряными искорками и согласно покачал головой. Он действительно его знал.

– Я говорю о целесообразности, – продолжал Уин, – не о страхе. Можно давить. Можно лезть напролом. Мы часто это проделывали. И оба знаем, что я редко сдаю назад в таких случаях, более того, я, пожалуй, получаю от них слишком большое удовольствие. Но у нас всегда была цель. Мы искали Кэти, чтобы снять обвинение с клиента. По той же причине искали убийцу Валери. Мы шли по следу Крега, потому что нам здорово платили. Аналогичное можно сказать и о парнишке Коддрене. Но здесь цель слишком мутная.

Радио работало тихо, но Майрон все равно слышал, как певец сравнивает свою любовь с «поцелуем розы на могиле». Романтика.

– Я не могу отступиться, – проговорил Майрон. – Пока, во всяком случае.

Уин промолчал.

– И мне нужна твоя помощь.

Снова молчание.

– Бренда получала стипендии, – добавил Майрон. – Мне кажется, что ее мать таким образом передавала ей деньги. Анонимно. Мне бы хотелось проследить, откуда взялись эти деньги.

Уин протянул руку и выключил радио. Машин на дороге почти не было. Гудел кондиционер, но он почти не нарушал тяжелой тишины, царившей в салоне. Уин заговорил первым.

– Ты ведь в нее влюбился, я угадал?

Вопрос застал Майрона врасплох. Уин никогда раньше не спрашивал его о таких вещах. Более того, он вообще старался избегать этой темы. С точки зрения Уина, рассуждать о любовных отношениях было равносильно обсуждению джазовой музыки с садовым стулом.

– Может быть, – сказал Майрон.

– Это влияет на твою логику, – заметил Уин. – Эмоции превалируют над логикой.

– Я постараюсь этого не допустить.

– Забудь, что ты в нее влюблен. Стал бы тогда продолжать это дело?

– Это имеет значение?

Уин кивнул. Он всегда был понятливым. Гипотетические изыски не имели никакого отношения к реальности.

– Ладно, – предложил он, – давай информацию по стипендиям. Попробую что-нибудь найти.

Оба снова замолчали. Как обычно, Уин выглядел совершенно спокойным и в состоянии полной готовности.

– Есть очень тонкая грань между упорством и глупостью, – заметил он. – Постарайся не перейти черту.

Глава 24

В воскресенье на дорогах оказалось довольно свободно. Через тоннель Линкольна они промчались в одно мгновение. Уин возился с кнопками нового сидиплейера Майрона, выбрав недавно купленный им альбом популярных песен семидесятых. Они послушали «Ночь смерти Чикаго». Потом «Ночь, когда в Джорджии погасли огни». Майрон решил, что в то время ночи были опасным временем суток. Затем передали песню из фильма «Билли Джек». Помните фильмы про Билли Джека? Уин помнил. Пожалуй, даже слишком хорошо.

Последней была душераздирающая «Шаннон», классика семидесятых. Шаннон отдает Богу душу в самом начале песни. На крайне высокой ноте нам сообщают, что Шаннон умерла, и ее унесло в море. Печально. Эта песня всегда трогала Майрона. Мать в отчаянии. Отец теперь вечно подавлен. Шаннон больше нет, и жизнь потеряла смысл.