Коридор - Сергей Каледин

В темных очках, в рубашке, в белых кедах, с сумкой через плечо, без билета,- все как у Цибульского, Ромка примчался на Курский вокзал, чтобы, как Цибульский, ехать в одном поезде с любимой, но проводница без билета его не пустила. Поезд уехал в ночь, увозя в третьем вагоне Юлю.

Ромка снял темные очки, в которых плохо было видно даже днем, и пошел в кассу покупать билет до Адлера. Билет он купил с трудом, с рук, на боковое место. До утра, когда отходил поезд, он прокантовался на Курском вокзале, а севши в поезд, тут же заснул на своей боковой полке, не дождавшись постельного белья.

...В Адлере Юли не было. Ромка прослонялся весь день по душному городу среди жирных распаренных пальм и, поужинав в столовой, заснул на топчане прямо возле моря под убаюкивающий шум прибоя.

Через два дня в Адлер прибыл Вовка, как они договаривались и о чем Ромка старался не думать, так как это противоречило сюжету "Поезда": в фильме Цибульский был одинок.

Юли по-прежнему не было, вычищенная в косметическом кабинете физиономия снова зашершавилась. Они пошли искать жилье.

Вовка прорвался на море тоже сквозь запрет, поэтому денег ему Татьяна Ивановна, разумеется, не дала, но Вовка и не просил. Он упорно сидел вечерами с мужиками во дворе за доминошным дощатым столом, сражаясь в "буру". Вовка зарабатывал им двоим "на Кавказ". За тем самым столом, возле которого в детстве прыгал с прочими через Ромку во время "отмерного", с теми же мужиками, только постаревшими, которые не принимали его раньше по малолетству играть даже в домино. "Бурой" Вовка под руководством Пимена овладел в совершенстве, в своей ремеслухе он был первый; для беспроигрышной игры у него имелось даже несколько особых колод.

Юли не было. На один паспорт сдать две койки им никто не хотел, а паспорт был только у Вовки, потому что когда-то Вовка остался на второй год. Наконец одна русская бабка, сторожиха автобазы, согласилась сдать одну койку в курятнике, переселив кур в другое помещение. За незаконность сделки она взяла с них за сутки не по рублю, как обычно, а - по полтора. Но зато койка была широкая и удобная, если спать валетом.

Пляж был завален разноцветными телами. Они залезли в море, Вовка уплыл за буйки "в Турцию", а Ромка срочно решил загорать (в косметическом кабинете ему обещали полное освобождение от угрей на лице и стыдных прыщей на груди под воздействием ультрафиолетовых лучей солнца).

У Вовки, вернувшегося из "Турции", прыщей не было, он накинул на плечи прихваченное чужое полотенце, сушившееся на веревке возле курятника, и достал книжку. Он еще несколько раз плавал и когда последний раз вернулся, то, глядя на друга, доходящего под полезным для чистоты кожи кавказским солнцем, ошалело ахнул: Ромка сгорел. Напрочь.

За ночь его спина и ноги набухли мокрым пузырем. Утром Ромка лежал на животе без движений, раскинув руки крестом. Вовка ушел на море.

В курятник зашла бабка, поинтересоваться насчет полотенца, и, увидев постояльца, ахнула. Потом принесла с огорода толстые перезревшие огурцы и, матерясь и причитая, стала обкладывать обгоревшего кругами.

Ромка прогорел чуть не до костей, две недели Вовка перед пляжем резал скисшие огурцы и подтекающими вонючими колечками обкладывал друга. Через час Вовка прибегал сменить огурцы, если он запаздывал, Ромка жалобно, как в бреду, звал его:

- Вова-ан... поменяй...

Если огурцы присыхали к телу, а Вовка задерживался, Ромка, позабыв про стыд, вызывал с огорода бабку:

- Бабуш-ка-а!..

Вовка с каждым днем становился все чернее и, когда его загар достиг предела, стал больше времени проводить в курятнике. Тем более что бабка назначила новое лечение- простоквашей. Спал Вовка теперь на полу, бабка выделила дополнительный тюфяк, из жалости не повысив таксу.

Вовка сидел возле открытой двери курятника на солнце и читал, иногда он читал вслух, когда Ромка уж совсем доходил от бесполезного лежания. Единственно, чему он радовался,- отощал: пил Ромка только томатный сок, который Вовка приносил из шоферского буфета в трехлитровых банках, в одну банку наливали сок, а во вторую- куриную лапшу из потрохов необыкновенного вкуса и цены - девять копеек за порцию. Хлеб в буфете шоферам давали бесплатно.

Тело уже отболело, но двигаться Ромка все равно еще не мог - мешала короста, панцирем облепившая спину, и от малейшего движения отрывающаяся от живого мяса. Вовка кормил друга с ложки и посмеивался:

- Жрать повело,- значит, выживешь. Однажды, поев куриной лапши, Ромка попросил:

- Почитай стихи.

- Чего?

- В сумке возьми. Синяя такая. Марина Цветаева.

- Чего-о? - Вовка недоуменно пожал шоколадными плечами, но в сумку полез.- А зачем она?

- Купил. Юльке хотел подарить,

Вовка повернул книгу задом:

- Два рубля, чего дарить-то?

- Дурак, она на толчке тридцатку стоит. За ней вся Москва ломится.

Вовка вертел книгу, не веря своим ушам. Книга как книга. Нестарая.

- Слышь, Жирный!..

- Я не жирный,- строго поправил его Ромка.

- Ну, ладно, слышь: давай ее грузинам толкнем. Если тридцатка. Они по-русски умеют.

- Да ее, во-первых, здесь никто не купит,- засомневался Ромка, но не очень активно, так как за время болезни несколько позабыл о существовании Юли.- А может, и купят...

- Не купят! Купя-ат! Дураков-то!.. Пойду, пока пляж полный. У меня книжка была на пергаменте... Петра Первого. Пошел да продал на Разгуляй.

- Чего ты врешь всю дорогу!

- Спорнем на пару рваных! - Вовка протянул свою лапищу. Ромка хотел было поспорить, но, двинувшись, застонал и убрал руку. Вовка понял по-своему:

- Боишься, очко работает, значит, уважаешь. Пошел торговать. Сколько, говоришь: тридцатка? За сорок уйдет. Гадом быть. Ну, лежи спокойно, я тебе вкусненького приволоку.

- А за сколько ты ту, на пергаменте, продал?

- Какую? Про Петра? - Вовка удивленно пожал плечами.- Я разве не говорил? За сотню.

Ромка врать не умел. Кроме того, что вранье не нравилось ему по существу, у него была вдобавок плохая память и, когда он пытался соврать, через два-три дня забывал, что врал, и чувствовал себя от этого совсем дураком. Дома врали много и часто, врал отец, врала тетя Оля, Танька врала, мать тоже врала с Сахалина, и, когда их вранье вылезало, Ромке становилось за них стыдно.

Синяк врал мастерски. Сколько лет они были знакомы, столько и врал. Сначала врал про отца, погибшего под Сталинградом, и даже когда был разоблачен Ромкой, каким-то образом отвертелся. Потом врал, как плавает на самодельной подводной лодке по деревенской речке. Ромка недоверчиво морщился, но тут Вовка вдруг доставал из чулана кислородный аппарат, натягивал резиновую маску на морду и показывал, как он это делает "под водой. Позднее он врал, что старший брат его работает генеральным конструктором, но, что самое интересное, однажды Ромка собственными глазами видел, как к подвалу Синяков подкатила черная "Волга" и немолодой мужчина, очень похожий на Вовку, почтительно целовал Татьяну Ивановну, называя ее мамой. Под Сталинградом, оказывается, погиб его отец, а не Вовкин, Вовке он был как бы отчим наоборот. Врал Вовка, что в Севастополе на Малаховом кургане, куда он каждый год ездит тайком от матери, он находит гранаты, пистолеты и мины.

- Не ври! - бесился Ромка.

- Спорим на два рваных,- Вовка спокойно тянул к нему белую лапищу.

Двух "рваных", то есть двух рублей, как обычно, не было, и Ромке приходилось глушить недоверие и слушать дальше. А Вовка, чтобы до конца добить друга, вдруг вел его на задний двор, где поджигал "севастопольскую" дымовую шашку. Лет через десять только Ромка узнал происхождение этой шашки. Они продавались в магазине "Природа", чтобы дымом обогревать сады во время заморозков. Редко, но продавались. Поймать Вовку было практически невозможно, и Ромка перестал замечать неправдоподобие его рассказов и просто с увлечением их слушал, как раньше слушал тетю Олю.

Поступление после восьмого класса в ПТУ, где он должен был учиться на сантехника, Вовка объяснял бесхитростно: задание уголовного розыска. Даже спустя годы, начиная довирать какую-то давным-давно начатую ложную линию, Вовка, не путаясь, продолжал именно с того места, где остановился тогда. И давние его сюжеты не сталкивались, не налезали друг на друга, они аккуратно пересекались в удобном его повествованию месте.

...За Цветаеву Вовка выручил сорок рублей. Сказал, что дали пятьдесят, но червонец прострелял в тире. Небрежно добавил, что книгу купил у него лауреат грузинской Ленинской премии по литературе Константин Гамсахурдиа. Он сочиняет здесь, в Адлере, роман "Десница великого мастера". Про историю.

- Чего ты врешь опять? - стонал Ромка.- У меня книжка такая в детстве была. Ты ее у меня видел! Что ты все врешь?..

- Не хочешь - не верь. На два рваных? Пойдем, познакомлю. Он здесь в горах живет. На шашлык меня звал. Я специально из-за тебя не пошел. Думаю голодный.

,..3а курение в курятнике бабка-сторожиха их выгнала. Спина зажила. От Юли остались легкие нетревожные воспоминания.