Остров вчерашнего дня - Антон Валерьевич Леонтьев

– А вы, мисс, не хотите поведать нам о смерти Глэдис Мартин?

Той самой, которая в романе звалась Беатрисой Тейлор, а в литературной вселенной – именем другой, также убитой, глупышкой-горничной из романа Кристи «Зернышки в кармане».

Экранизированного в Советском Союзе под названием «Тайна «Черных дроздов».

Поджав губы и гневно посверкивая пенсне, мисс Блор отчеканила:

– Не хочу! Я потрясена до глубины души тем, что Господь свел меня с вами, исчадиями ада и убийцами! А о трагической кончине моей горничной сказать мне нечего.

Брент грубовато заметил:

– Мисс, как судья верно сказал, мы тут все свои. Не кривляйтесь, раз вас сюда наш мистер Ю.Ар. Дадд пригласил, значит, вы тоже кого-то пристукнули. Что, горничная у вас что-то сперла и вы ее тесаком пырнули?

Мисс Блор, демонстративно глядя мимо него, заявила:

– Я знаю, что каждому воздается по его заслугам. И по грехам. Глэдис Мартин, к которой я была так добра, совершила грех – и сполна расплатилась за него. И вообще, я не намерена слушать это!

Она, прямая, как палка, поднялась, демонстрируя свое предельное возмущение, но к двери отчего-то не направилась.

Брент, хихикнув, спросил, обращаясь к судье Уоргрейву:

– Ваша Честь, такую старую ханжу вы бы с большим удовольствием приговорили бы к виселице, ведь так?

Судья, докурив одну сигару, вынул из кармана смокинга другую и ответил:

– Брент, в первую очередь я бы приговорил к виселице такого, как вы. Итак, мы все виновны…

Нина, понимая, что настал момент разоблачения судьи Уоргрейва, то есть мистера Eu. R. Dudd – заявила:

– Не все, Ваша Честь! Вы не виноваты!

Судья, уставившись на нее, крутил в руках сигару, и Нина вдруг поняла, что узловатые старческие пальцы мелко дрожат.

– Что вы хотите этим сказать, мисс Клейторн?

Нина, выступив вперед, сказала:

– А то, Ваша Честь, что если мистер Ю.Ар. Дадд собрал нас, убийц, в чем мы более или менее все признались…

– Мы не признались! – вставила миссис Олдрин, но Нина, игнорируя ее реплику, продолжила:

– Причем пригласил, чтобы, если верно интерпретировать его незамысловатый псевдоним, покарать нас за совершенные нами злодеяния…

Филипп Ломбард скрестил руки на груди и склонил голову, крайне внимательно слушая Нину.

– …то из общей картины выбивается то, что вы, Ваша Честь, по своему уверению, невиновны, ведь Леонарда Воула вы справедливо покарали за совершенное им убийство, то есть отправив его на виселицу, убийства, по крайней мере, по тайным личным мотивам, не совершили!

Судья молча засунул сигару в рот, а затем стал нервно копошиться в карманах смокинга, ища спички, которые никак найти не мог.

– А это, как ни парадоксально сие звучит, означает, что покарать нас, собранных на острове Альбатросов убийц, может только тот, кто доселе сам убийств не совершал, что и выделяет его из нашей общей, так сказать, убийственной массы и, согласно собственной извращенной логике, дает ему моральное право ликвидировать нас!

Руки судьи дрожали уже явно, и он, нащупав спички, ломал их одну за другой, но все никак не мог зажечь сигару.

– А так как вы заявили, что Леонард Воул виновен, то тем самым признались, что вы не убийца, следовательно, в отличие от нас, вы тут лишний. То есть вы и есть мистер Eu. R. Dudd.

Судья сломал очередную спичку и прохрипел:

– Чушь! Какая это чушь! Кто-нибудь поможет мне закурить эту чертову сигару?!

В полной тишине (все пялились на судью Уоргрейва) к нему подошел Филипп Ломбард и щелкнул зажигалкой. Судья, весь в клубах дыма, заявил странным утробным голосом:

– Мисс, ваша логика только на первый взгляд безупречна, и я сейчас объясню вам, почему я никак не могу быть этим самым мистером Ю.Ар. Даддом…

Он кашлянул. Потом еще раз. Затем несколько раз подряд. Наконец, уже даже не кашляя, а как-то судорожно хрипло лая, судья Уоргрейв поднялся из кресла, сигара выпала из его перекошенного рта, он пошатнулся…

И беззвучно повалился лицом прямо на стол.

Все в оцепенении смотрели за тем, как тело судьи еще несколько мгновений судорожно дергалось, словно через него пропускали электричество, а потом внезапно затихло.

Первым опомнился доктор Роджерс, который, подбежав к судье, осторожно поднял его голову со скатерти.

Нина увидела повторение своего кошмарного сна – и сцены с Александром Абдуловым из советского триллера. Мертвое лицо с осколками стекла, глубоко впившимися в щеки, лоб и подбородок.

Тони Марстенс завизжала, мисс Блор плюхнулась в кресло и закатила глаза.

Пока Брент и полковник пытались успокоить визжащую самую богатую невесту Британии, а миссис Олдрин вместе с Ломбардом приводили в чувство мисс Блор, Нина подошла к доктору Роджерсу, пытавшемуся нащупать пульс на сонной артерии судьи, и тихо спросила:

– Он мертв?

Доктор, хмыкнув, отчего-то с веселой улыбкой заявил:

– Мертвее не бывает!

Нина и сама видела, что судья вряд ли притворялся – с массивными стеклянными и фарфоровыми осколками, впившимися ему в лицо.

Но ведь в романе он инсценировал свою смерть, хотя и не так жутко, и именно доктор помог ему подтвердить факт кончины, дабы официально выйти из игры и втихую продолжить убивать.

А что, если и в этот раз доктор заодно с судьей, а окровавленное лицо, в которое впились осколки, это – резиновая маска?

Но кровь, которая капала из многочисленных ран на лице судьи Уоргрейва, была более чем настоящей.

Да и таких абсолютно реалистичных резиновых масок в тридцать шестом году еще не было.

Даже в литературной вселенной.

И все же Нина сама прикоснулась к шее судьи, пытаясь уловить сердцебиение. Но так и не смогла.

Выходило, что главный и, собственно, единственный подозреваемый на роль мистера Eu. R. Dudd, затеявшего всю эту катавасию с островом Альбатросов, «Ваша Честь» судья Лоуренс Роджер Уоргрейв, только что отдал концы.

Причем в полном соответствии с первым стишком считалочки: «Десять альбатросов слетелись пообедать, один вдруг поперхнулся, и их осталось девять».

Судья Уоргрейв в самом деле поперхнулся – и их теперь действительно осталось девять. Убийца стал действовать в обратном алфавитном порядке. Тогда, выходит, следующий – доктор Роджерс, он же Робертс? А затем – самая богатая невеста Британии Тони Марстенс, которая вообще-то и должна лежать с порезанным лицом на мятой скатерти?

Да, сердцебиения, как Нина не пыталась его нащупать, не было – судья не имитировал смерть, он действительно был мертв.

Зато она уловила весьма явственный запах – запах горького миндаля.

Цианид!