Через мост и дальше - Олег Федорович Соловьев

Если бы у тебя была возможность изменить что-то в твоей жизни, допустим, какую-то одну вещь, ты бы изменил? Нет-нет, не отвечай! Я знаю, что ты ответишь. Что тебе нечего менять. Все так отвечают. Все люди либо боятся признать, что они совершили ошибку и чего-то лишились, либо не понимают, что именно нужно было изменить, чтобы добиться чего-то важного, либо просто довольны своей жизнью и не знают, что она могла бы быть лучше, если бы они что-то изменили в прошлом. Я бы точно изменил. Я не доволен своей жизнью и я точно знаю, какую ошибку я совершил, и что мне нужно было бы исправить. Я бы давно уже это изменил. Если бы мог. Но я не могу. И вообще, знаешь, мне кажется, что вся моя жизнь – это череда ошибок и неверных выборов. Все, что можно, я сделал неправильно. Начиная с рождения – я ведь не должен был родиться. Моя родительница не хотела, чтобы я рождался, ей это было не нужно, но почему-то она никак об этом не позаботилась. Я не знаю, почему, не могу понять до сих пор. Зачем я ей был нужен? Был я ей вообще нужен, или это была случайность, которая в итоге привела к тому, что я фактически убил другого человека? Того человека, которого я любил, и люблю до сих пор. У меня столько вопросов, на которые я не могу найти ответы, ты не представляешь. Миллион. Два миллиона. Я боюсь их себе задавать, я боюсь, что я настолько бесполезный, что мне не хватит всей моей жизни, чтобы найти ответы. Которых, скорей всего, просто нет. О, черт, как же это все отвратительно!

Все это он выпалил на одном дыхании и, видимо, сейчас оно закончилось. Он остановился, опустил глаза, потер их, потом снова поднял на меня.

– Ты знаешь, а ты ничего. Я уверен, что мы с тобой больше никогда не увидимся, но я также уверен, что мы могли бы стать друзьями. В какой-нибудь другой вселенной, обязательно стали бы. В другой вселенной все было бы по-другому, ведь так? Почему я не живу в другой вселенной? В этой все так скучно! Ты бы знал, как мне скучно, почти всю жизнь мне было скучно и как я ни пытался избавиться от этой скуки, она так никуда и не исчезла. У тебя есть еще пиво?

Я протянул ему свой стакан.

– Спасибо. Я уже не ощущаю вкус этого пива, но почему-то все равно продолжаю его пить. Ужасно. Посмотри на меня – мне почти тридцать лет. Я всегда считал, что тридцать лет – это возраст, когда человек уже должен понять, зачем он живет. Когда у него должны сформироваться ценности и цели – у меня ничего этого нет. У каждого человека разные ценности, верно? И разные цели. Они могут быть как самыми низменными, так и невероятно возвышенными, но все они оправданы, потому что именно они двигают человека вперед и не позволят ему стоять на месте. У меня нет ничего. Я стою на месте всю жизнь. Пару раз я с этого места, конечно, сдвигался, но это был просто переход на новое место, на котором я снова застревал надолго. Все, что я успел попробовать, все эти занятия, они не помогли мне понять, что мне нравится. Они лишь показали мне, что мне не нравится. Я не понял, чем бы я хотел заниматься, я понял только то, чем я заниматься не хочу. Какие уж тут цели, никаких. Может быть, я их найду, может быть. Но что-то мне подсказывает, что ничего я уже не найду. Вот такая жизнь. Весело, правда? Так весело, что хочется умереть, да. Но мы с тобой, вроде как, договорились, что сегодня мы не умрем. Скорее всего, завтра мы не умрем тоже, как-нибудь попозже. У них тут есть крепкий алкоголь?

Я покачал головой.

– Нет? Что это за бар-то такой, почему сюда вообще люди еще ходят? Бургеры – невкусные, пиво – обычное, крепкого алкоголя нет, музыка – отвратительная. Зачем ты меня сюда привел?

– Я вообще-то вел не сюда, но, видимо, заблудился.

– А. А это бар вообще чем-нибудь отличается от других баров на, где мы находимся вообще, на Цветном Бульваре?

– Не знаю, все бары похожи. Ты хочешь уйти?

– Да. Пора. Давай походим, мы как будто сидим весь вечер. Сколько можно сидеть уже? Да-да, я знаю, что мы ходили, но мне кажется, что мы сидим уже вечность. Пойдем на… на Проспект Мира! Тут недалеко, я знаю, нужно пройти под эстакадой, а потом подняться наверх, и почти пришли.

Я согласился, мы вышли на улицу и пошли в сторону Садово-Сухаревской эстакады. Мой спутник, очевидно, достиг такого состояния, в котором очень сложно держать свои мысли при себе и ругался на все подряд: на проходящих мимо людей, на их внешний вид, на пиво, которое мы выпили за сегодняшний вечер, на барменов, на уличное освещение, на дома вокруг, на проезжающие мимо машины. Он никак не мог остановиться, но когда мы уже прошли под эстакадой вдруг остановился буквально. Он стоял рядом со светофором и шарил по своим карманам. Потом громко выругался.

– Кажется, я забыл ключи в этом поганом баре. Нам придется вернуться.

– Как ты вообще умудрился забыть там ключи? Мы же даже не раздевались, как тебе это удалось?

– Откуда я знаю? Это все это чертово пиво. Эти сволочные бармены, не знаю. Черт, знаешь, как меня раздражают люди, ты просто представить не можешь. Я так их не люблю, они такие убогие и отвратительные!

– Мне кажется, что совсем не обязательно любить всех людей, ведь нет? Достаточно любить некоторых, этого вполне достаточно. Зачем тебе любить всех?

– Зачем вообще кого-то любить, а? Можем мы уже дойти, он же не был так далеко. Я не хочу остаться без ключей и ночевать на улице, это самый отвратный вариант из всех возможных.

Мы дошли до бара. Мой приятель забежал внутрь и полез под стол, за которым мы сидели. Там ничего не было. Ругаясь, он вылез оттуда, подошел к бару и кликнул бармена. Тот лениво повернул голову в его сторону, ожидая услышать какое-нибудь наименование, но услышал просьбу вернуть ключи. У него их не было, он спросил у своих коллег, те тоже ничего не знали.

– Может, ты выронил их где-то по дороге?

– Может, ты их у меня украл, а? Я не выронил их по дороге, это абсолютно