Через мост и дальше - Олег Федорович Соловьев

сегодняшний вечер служил именно этой цели. Я не мог знать, удасться ли ему встреться с его братом, и что ему даст эта встреча, но я был уверен в её необходимости и, наверное, неизбежности. И если мне удалось убедить в этом его, то мой вечер точно не прошел впустую.

Мы еще немного посидели, допили свое пиво. Говорить сил уже совсем не было, я чувствовал себя так, будто только что пробежал марафон. Когда мы вышли на улицу, начало светать.

– Ну что? Ты в метро?

Я кивнул.

– Ну, значит, мы расстаемся! Вечер был интересный, занятный, спасибо за компанию. Не уверен, что в моей жизни будет еще один такой вечер, поэтому, давай запомним его на всю жизнь.

Я кивнул еще раз. Мы обнялись, он три раза похлопал меня по спине, потом развернулся и не оборачиваясь пошел куда-то в сторону Трех вокзалов. Я перешел дорогу и спустился в метро.

Вечер закончился.

III

На озере было безлюдно – лето уже давно закончилось, осень тоже подходила к своему концу. Лодки лежали на траве вверх брюхом, как выброшенные на берег огромные рыбины. Они были накрыты брезентом, во впадинах которого скопилась вода от прошедшего недавно дождя. К этим впадинам прилетали птицы: голуби, воробьи и утки – чаек здесь отродясь не водилось. Они семенили по краю лужиц, будто раздумывая, стоит ли им пить эту воду, или взлететь и попробовать найти другую, более вкусную. Как правило, оставались только воробьи. Им было все равно, какую воду пить. Иногда они прыгали в центр лужицы и купались, размахивая крыльями и быстро-быстро вращая шеей. После таких купаний воды в лужице почти не оставалось, а воробей, весь мокрый, улетал куда-то через озеро, по своим воробьиным делам. Утки и голуби обычно брезговали таким занятием. Голуби летели куда-то в сторону поселка, где у них, очевидно, были хлебные места, а утки – утки проходили мимо лодок, заходили в озеро и горделиво покачивая головой плыли вдоль берега. Откуда-то, будто из под воды появлялись утята, они присоединялись к своей матери и плыли за ней, точно так же покачивая своими маленькими головами, все как один. Утки с этого озера никогда не улетали на зиму. За последние пару лет оно замерзало, может быть, один раз – в этом случае они находили на его поверхности полынью и пережидали холод в ней. Холода в последнее время редко стояли долго, максимум они продолжались неделю-две, а потом снова теплело. Сейчас холода наступить еще не успели – был конец октября, но погода стояла, на удивление, теплая. Как будто бабье лето посчитало, что негоже ему быть таким коротким, и решило остаться на месяц. Периодически шли дожди, и, хоть они и были довольно сильные, это были настолько летние дожди, настолько теплые, что жаловаться на них не могло прийти в голову никому. Даже воробьям.

Песок на пляже, не смотря на теплую осень, уже стал зимним. Он как будто съежился и стал в три раза меньше, как будто ему уже было холодно и он не мог найти снег, чтобы спрятаться под ним и согреться. По нему ежедневно бегали собаки, весь пляж был усыпан их беспорядочными следами. Они разрывали в песке ямы, в которых можно было найти остатки минувшего лета: шелуху от семечек, бычки, крышки от бутылок, фантики. Песок принимал все это в себя с решимостью гладиатора, выходящего на арену. Так происходило из года в год. К новому лету он каким-то образом очищался. Возможно, ему помогали люди, которые много лет назад выкупили землю на озере и построили здесь кафе, лодочную станцию и несколько деревянных срубов, которые приспособили под бани и места для различных праздненств. Иногда люди привозили новый песок и рассыпали его по пляжу. Старый совсем не жаловался на такое вторжение в его личное пространство, он любезно принимал новичка на своем пляже, и уже через неделю сливался с ним настолько, что нельзя было с уверенностью сказать, кто провел тут годы, а кто появился неделю назад. Чем дальше оставалось лето, тем меньше людей ходило по пляжу. Им становилось незачем появляться здесь – вода все охлаждалась, точно так же как и воздух, и уже нельзя было провести на пляже весь день, как можно было, с удовольствием и легкостью, сделать еще несколько месяцев назад. Люди уезжали в город, в котором они жили и работали, замыкались в четырех стенах и им было незачем приходить на пляж. Те, кто приходил, жили в окрестных домах, они приходили сюда распить бутылку водки в вечер выходного дня, или пройтись вокруг озера в его утро. Их было немного. В этот день на пляже не было никого, кроме двух мужчин, сидящих на одной из стоящих рядом с водой скамеек. Они были примерно одного возраста, но тот, который сидел слева, был на несколько лет старше. У него были средней длины волосы, небольшая, четырехдневная щетина, на носу сидели очки в бесцветной оправе. Он был одет в черный коуч джекет, синие брюки с белыми полосками и массивные черные ботинки. Он курил и смотрел куда-то вдаль, на противоположный берег, а, может быть, еще дальше – куда-то, куда все смотрят, но никто не может ничего увидеть. Его сосед был на голову ниже, но такой же худой. Волосы падали ему на плечи, он был гладко выбрит. На нем был черно-белый бомбер, узкие черные джинсы и белые поношенные кеды. Вокруг его шеи был обмотан клетчатый шарф. Он тоже смотрел вдаль, но немного ближе – его взгляд блуждал по воде примерно в центре озера. Глаза у обоих были одинаковые. Серые с едва уловимым оттенком синевы.

Они сидели так уже долго, где-то полчаса, но за все время не произнесли ни слова. Просто сидели и смотрели вдаль, как будто пришли сюда только для того, чтобы сидеть рядом друг с другом, молчать, и глядеть на воду. По воде шла небольшая рябь от ветра, около берега плавали пожелтевшие кленовые листья. Человек в очках докурил свою сигарету, выкинул бычок в стоящую рядом с лавкой мусорку, поднялся и подошел к краю воды. Он сложил руки над головой, расправил их и от души, с хрустом, потянулся. Какое-то время он оставался стоять так: с поднятыми над головой руками и устремленным куда-то в неизвестность взглядом, пока второй человек оставался на лавке. Потом первый резко опустил руки, присел на корточки и окунул правую ладонь в озеро, а второй встал