Отродье ночи (Шорохи) - Дин Кунц

Дилемма. И никакого решения. Но ей не хотелось думать об этом сейчас. Ей приятно было лежать с ним рядом и наслаждаться разлившейся по всему телу теплотой. Она припомнила детали, эротические переживания, ослабившие тело и сделавшие его почти невесомо-легким.

Тони повернулся набок, их взгляды встретились. Тони поцеловал ее в шею, щеки.

— О чем задумалась?

— Это не думы.

— А что?

— Воспоминания.

— О чем?

— О том, что мы делали сейчас.

— Знаешь, ты меня удивила. Ты такая чистая, как ангел, но в постели — опытная и искусная любовница.

— Я могу быть развратной?!

Тони засмеялся.

— Ты любишь мое тело?

— Прекрасное тело.

Они несли чушь — обыкновенное воркование любовников — тихо смеялись и обнимались. Все вокруг вызывало веселый смех, казалось праздничным и новым.

Вдруг Тони посерьезнел и тихо сказал:

— Ты, конечно понимаешь, я хочу всегда быть с тобой.

Она почувствовала в голосе Тони напряженное ожидание: он надеялся услышать в ответ обещание любить, ее признание. Но в том-то и беда, что Хилари не была готова на решительный шаг. Она не знала, сделает ли она его когда-нибудь. О, Господи, как она хотела его! Больше всего она мечтала и восхищалась мечтой, когда она и Тони будут жить вместе, обогащая друг друга своими талантами и интересами, но Хилари приходила в ужас при мысли о разочаровании и боли, которая последует при расставании, если окажется, что это не любовь. Хилари давно оставила за спиной страшные годы жизни в Чикаго, но память о жестоких уроках жизни не отпускала ее. Она боялась давать обещания.

Чтобы избежать прямого ответа, она попыталась продолжить разговор в шутливом тоне.

— Никогда не отпустишь меня?

— Никогда.

— Странно, как? Ты будешь работать, не выпуская меня из объятий?

Он пытливо смотрел ей в глаза, не зная, поняла ли она его ожидание. В отчаянии Хилари сказала:

— Не торопи меня, Тони. Мне нужно время. Немного подумать.

— Хорошо, я буду ждать.

— Сейчас я очень счастлива, мне не хочется думать ни о чем серьезном. Сегодня я буду глупой и веселой.

— Я тоже.

— О чем поговорим?

— Мне интересно все о тебе.

— Но это серьезная тема.

— Тогда вот что. Ты будешь наполовину серьезной, а я наполовину глупым. Мы дополним друг друга.

— Хорошо. Первый вопрос.

— Что ты больше всего любишь на завтрак?

— Кукурузные хлопья, — ответила она.

— На обед?

— Кукурузные хлопья.

— На ужин?

— Кукурузные хлопья.

— Минутку.

— Что такое?

— Первый ответ был честный. А потом ты дважды меня обманула.

— Я, правда, люблю хлопья, — сказала Хилари.

— За тобой два честных ответа.

— Давай.

— Где ты родилась?

— В Чикаго.

— Выросла там же?

— Да.

— Родители?

— Я не знаю своих родителей. Меня нашли в яйце. Утином яйце. Чудесное рождение. Не может быть, чтобы ты об этом не читал. В Чикаго еще есть католическая церковь, названная в честь божественного чуда. Божья Матерь Утиного Яйца.

— Очень глупо.

— Спасибо.

— Родители? — повторил он.

— Так не честно. Ты два раза задаешь один и тот же вопрос.

— Кто говорит?

— Я. — Это очень страшно?

— Что?

— То, что сделали твои родители?

Она попыталась перевести разговор в шутливый тон.

— Откуда ты взял, что они сделали нечто страшное?

— Я несколько раз задавал тебе вопросы. О прошлой жизни, о детстве. Ты постоянно уходишь от ответа. Тонко умалчиваешь то, о чем не хочется говорить. Ты думаешь, я не замечаю?

Он пристально смотрел ей в глаза пронизывающим взглядом. Хилари не выдержала, ей стало страшно.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть его испытывающего взора.

— Скажи мне.

— Они были алкоголики.

— Оба?

— Да.

— Злые?

— Да.

— Жестоки?

— Да.

— И?

— Не хочется вспоминать сейчас об этом.

— Может, тебе легче станет?

— Нет, пожалуйста, Тони, мне так хорошо. Если ты заставишь говорить о... них... тогда все исчезнет. У нас такая прекрасная ночь. Не будем ее портить.

— Рано или поздно я хочу все узнать.

— Хорошо, но не сегодня. Он вздохнул.

— Ладно. Тогда... Кто твой любимый киноактер.

— Лягушонок Кермит.

— А кто любимый герой из людей?

— Лягушонок Кермит, — ответила Хилари.

— Я спросил о человеке.

— Мне он кажется самым человечным из всех киногероев.

— Прекрасно. А шрам?

— Разве у Кермита есть шрам?

— Я говорю о твоем шраме.

— Я противна из-за него? — спросила Хилари, подавляя волнение.

— Нет. Ты кажешься еще прекраснее.

— Правда?

— Конечно.

В полночь они пошли на кухню и поужинали сыром, оставшимся с обеда цыпленком, запивая его холодным белым вином. Они смеялись, кормили друг друга, как маленьких детей, потом вернулись в спальню.

Тони и Хилари были как юные любовники, молодые цветущие тела которых жаждали любви и чувственность искала выхода. Наслаждаясь друг другом, они ощущали не только физическое удовольствие, но и нечто большее. Так для Хилари эта любовь стала священнодейством, в процессе которого она изгоняла мучившие ее страхи. Она отдалась полностью и без остатка другому человеку, неделю назад Хилари и подумать о таком не могла. Она забыла гордость и неприступность, подавляя себя, предлагая себя, рискуя быть униженной и отвергнутой, имея хрупкую надежду на ответное чувство. Тони ощущал ее беспокойство и понял все без слов. Хилари не могла сказать о любви вслух, словами, но то же она выражала в постели, когда полностью отдавалась любимому, всем существом.

Ненависть к Эрлу и Эмме усилилась в ее душе, так как Хилари поняла, что это из-за них ей так трудно теперь признаваться в любви. Она не знала, что нужно сделать, чтобы спали оковы, которые родители наложили на нее.

В половине первого Хилари сказала:

— Мне пора домой.

— Останься.

— Ты хочешь еще?

— О, нет, я выпотрошен. Я хочу, чтобы ты осталась, и мы уснули.

— Если я останусь, мы не уснем.

— Ты хочешь еще?

— К сожалению, дорогой, нет. Но сегодня у меня, кстати, как и у тебя, дела. Мы возбуждены и слишком счастливы, чтобы успокоиться, находясь рядом.

— Хорошо, — сказал он, — в дальнейшем мы успокоимся. Я хотел сказать, впереди у нас много ночей, правда?

— Много-много. Когда любовь уйдет, мы привыкнем друг к другу. Я буду ложиться спать в бигуди...

— А я буду курить в постели и смотреть телевизор.

— Бр-р-р.

— Конечно, пройдет некоторое время, пока чувство потеряет свежесть.

— Совсем немного времени.

— Лет пятьдесят.

— Или шестьдесят.

Им не хотелось расставаться, но Хилари пересилила себя, поднялась и оделась.

Тони надел джинсы и рубашку.

Проходя по гостиной, Хилари остановилась и, взглянув на одну из картин, сказала:

— Я хочу взять несколько лучших работ и показать их Стивенсу на Беверли-Хиллз.

— Он не возьмет их.

— Я хочу попробовать.

— Это одна из лучших галерей.

— Зачем начинать с плохих?

Он пристально смотрел на нее и думал о чем-то.

Наконец, Тони сказал:

— Может, я брошусь.

— Бросишься?

Он рассказал ей о встрече с эмоциональным Юджином Такером, бывшем торговце наркотиками, а теперь — дизайнере женской одежды.

— Такер прав, — сказала она. — Но тебе не надо никуда бросаться. Достаточно слегка подпрыгнуть. Ты ведь не оставляешь ни работу, ничего. Все остается с тобой.

Тони пожал плечами.

— Стивенс, конечно, поставит меня на место, но я, точно, ничего не потеряю, разве что он посмеется надо мной.

— Перестань, Тони. Отбери несколько лучших, на твой взгляд, картин, и я встречусь со Стивенсом либо сегодня вечером, либо завтра.

— Выбери сама. И покажи Стивенсу, когда увидишься с ним.

— Но я думаю, он захочет встретиться с тобой.

— Если картины ему понравятся, тогда и встретимся. В таком случае я сам буду рад встрече.

— Тони...

— Я не хочу присутствовать, когда он скажет, что картины, конечно, хороши, но это дилетантизм.

— Ты невыносим.

— Осторожен.

— Пессимист.

— Реалист.

На рассматривание всех холстов ей не хватило бы времени. Она удивилась, узнав, что еще полсотни картин лежали в шкафу, вместе с рисунками и карандашными набросками. Хилари выбрала шесть картин из висевших на стенах. Они завернули их в старую простыню. Тони обулся, помог снести полотна вниз и положить в багажник. Хилари закрыла багажник на замок. Они стояли, глядя друг другу в глаза, не хотелось прощаться. Свет от фонаря падал на асфальт: Тони и Хилари стояли на грани света и тьмы. В ночном небе сияли звезды. Тони нежно поцеловал Хилари. Ночь была холодна и тиха.

— Скоро рассветет, — сказал он.

Они еще раз поцеловались, потом Тони открыл для нее дверцу.

— Ты сегодня идешь на работу?

— Нет... после Фрэнка. Я должен только написать отчет, но это займет не более часа. Я взял несколько дней. Теперь у меня много свободного времени.