Аромат крови - Антон Чижъ

Проведя ночь на стульях, сомкнутых в скамейку, Родион не нашел бока, который окончательно не отлежал. В окно лезла серость утра, а он не сомкнул глаз. Как тут заснешь, когда снизу жмет пружина, а в уши стучится барабанная дробь храпа. Сладко продавив диван, туша друга выдавала настоящий концерт. Тухля храпел мастерски, даже виртуозно. Первый час Родион помышлял, чем бы его прикончить: кухонным ножом или сковородой. Но кровавый туман схлынул: слушать рулады тоже своеобразное развлечение. Не сказать что приятное, но бодрящее – точно. Логике понравилось. Разогнав жалкие лоскутки сна, она принялась вертеть свое веретено, строить цепочки и тут же их рвать. Храп соседа по комнате стимулирует умственную деятельность. Только начнешь терять нить, как очередная волна выносит к оставленным мыслям. Так что Родион провел ночь с определенной пользой: сложные вопросы открылись простыми ответами. Только нужны еще факты, чтобы из логического заключения убийца попал в тюремное.

С философского ложа Ванзаров восстал полным сил и кое-каких идей. Мстительно метнув тапку в спину друга, отправился на кухню, где принял душ по-холостяцки: встать в корыто, обильно натереться мылом «Брокар», три ведра ледяной воды сверху.

От стола манили ароматы домашней кухни. Матушка Тухли наготовила столько, что даже этот бегемот не справился. Остатков пира хватило бы, чтобы накормить ночлежку. Быть может, позавтракать? Организм вежливо, но твердо отказал и насытился стаканом воды из крана, пахнущей чем-то железно-рыбным. Разводить самовар было лень. И вообще несправедливо, если Тухля проснется к горячему чаю. Зато чистая сорочка и костюм – обязательны. Без свежего белья юный чиновник ощущал себя неуютно в этом мире. Словно чистота материи берегла ясность мышления.

В такое славное утро рыцарскому сердцу захотелось сделать что-то хорошее, совершить какой-нибудь подвиг. Родилась блестящая идея. Тихонько, чтобы не разбудить, он занес в комнату корыто и прислонил к дивану. Так аккуратно и точно, что пятки Тухли непременно уйдут в ледяную воду, стоит ему слезть. Мысленно пожелав другу веселого пробуждения, крайне довольный собой, Родион энергично захлопнул дверь и выскочил на улицу, встретившую колючим снегом. Но вместо того, чтобы отправиться в участок, повернул в другую сторону.

Скромный особняк на Екатерининском канале отличался лишь высокими окнами с круглыми арками, но хранил в себе неисчерпаемые сокровища. Многие десятилетия сюда свозились, нумеровались и отправлялись на вечное хранение все дела, заведенные Департаментом полиции. Здесь заканчивали путь крупные преступления, ставшие знаменитыми, и мелкие случаи вроде семейной драки или поножовщины. Не было такой бумажки, родившейся в недрах полиции, чтобы она с любовью не была положена в папку, завязана на тесемочки и поставлена на полку хранения. Архив департамента берег каждый след деятельности и высокого чиновника, и мелкого коллежского регистратора. На всякий случай. Или для поучения потомкам. Документы сохранялись в идеальном порядке, так что разыскать любое дело не составляло большого труда.

Дежурному архивариусу, больше похожему на замшелого гнома, Ванзаров заказал дело, которое наверняка было заведено год назад во 2-м Литейном участке. И хоть номера не знал, быть ему полагалось непременно. Смерть в ванне требовала полицейского протокола и краткого дознания. Утопление мещанина Агапова, известного на всю Россию, не могло не встревожить участок. Родион убивал время, теребя ярлычки каталожных ящиков.

Старичок пропадал излишне долго, но появился с тонкой папкой. Такой и затеряться легко меж увесистых дел. Устроившись за читальным столом, Родион неторопливо развязал тесемки. Внутри оказалось три документа. Первый: осмотр тела потерпевшего. Во втором изложены результаты экспертизы. Последний из подшитых листков составлен за подписью подполковника Бранденбурга: пристав закрыл дознание по причине естественной смерти. Ванзаров принялся разбирать корявый почерк чиновника, осматривавшего место происшествия.

По наблюдениям штабс-капитана Звержинского, картина была следующей. На полу ванной комнаты довольно много воды. Халат господина Агапова аккуратно сложен на стуле. Сам он целиком помещался в ванне, ноги прямые, вода закрывала рот. Других беспорядков не имелось. Никаких внешних признаков насильственной смерти не найдено. Тревога была поднята госпожой Агаповой: мужа слишком долго не было, она пошла выяснять, постучала в ванную, но никто не ответил. Тогда стала громко звать, но опять никаких звуков. На ее крики прибежали дочки Ольга и Влада. Вместе они кое-как взломали дверь, закрытую на ключ изнутри, и обнаружили уже бездыханное тело. Попытались его поднять, но сил не хватило. В доме больше никого не было. После чего швейцаром была вызвана полиция и санитарная карета.

Отложив листок, вызвавший смутные сомнения, Родион углубился в результаты вскрытия. Участковый доктор Пестриков не жалел латинских терминов и специальных оборотов, так что понять смысл было нелегко. Однако итоговый вывод не вызывал сложностей. Родион прочел и не поверил глазам своим. Чтобы не горячиться, сравнил данные осмотра места происшествия с результатами вскрытия. Все верно: или доктор подписал заведомо ложный документ, или ему посоветовали это сделать. Никаких сомнений: преступный сговор. Но как пристав Бранденбург, видя такие чудовищные противоречия, посмел закрыть следствие? Да за это мало лишить чина. Тут такое!..

Распаляясь все больше праведным гневом, Родион в последний миг удержался от похода к прокурору за ордером на арест, решив на всякий случай получить окончательные гарантии своей правоты. Последний вердикт, так сказать.

Сунув тонкое дело под защиту сюртука, он заявил обомлевшему архивариусу, что документы изымаются властью полицеймейстера. И пока архивные гномы не устроили за ним погоню с топорами и кольями, выскочил из хранилища. Извозчик на углу Львиного переулка оказался весьма кстати. Родион приказал ехать очень-очень быстро. И не зря. Архивисты только с виду тихие и мирные. А чуть тронь их сокровища, даже для важных целей, – звереют и требуют крови. Такие жадины, честное слово! Ну да ладно…

Кто ходит в гости по утрам, тот поступает опрометчиво. Можно остаться без друзей, честное слово. Да и что это за привычка: являться ни свет ни заря. Хозяева только глаза продрали, зевают во весь рот, а тут надо демонстрировать радушие и гостеприимство, беседовать на разные темы, чай наливать и вообще быть милыми и обходительными. А какое, к бесу, радушие, когда от сна еще помутнение рассудка и смятение чувств?! Нет, господа, чем раньше час, тем нежеланнее гости.

Этот завет свято соблюдали в доме на Моховой улице. Раннего визитера швейцар обдал таким презрением, что разве только вслед ему не плюнул, да и то пожалел персидский ковер. А не его пальтишко. Эстафету ненависти приняла горничная. Ванзарова окатили столь горячей любовью, что будь наш герой из воска – осталась бы от него хилая лужица. Впускать Лизавета не спешила, стояла в проеме и створку держала. Буквально грудью в передничке защищала дом. Потребовалось напомнить, что визит сыскной полиции в любой час суток – счастье, не меньше. Особенно когда гость пришел к хозяйке дома. Придержав яд под языком, Лиза обещала узнать, примет ли госпожа, и захлопнула дверь. Даже усы слегка шевельнулись. Такого обращения сыскная полиция не любит. Но приходится сносить.

Лизка нагло задерживалась. Потеряв всякое терпение, Родион уже собирался звонить или колошматить ногой в лакированную дверь, но тут створка распахнулась. Горничная мстительно наблюдала за мучением гостя, который опять не мог найти место для пальто со шляпой. Убедившись, что вещи пристроены рядом с калошами, там, где грязнее, изволила проводить. И эту барышню он буквально носил на руках! От гостиной до самой кухни! И где благодарность? О, женщины, ну и всякое такое…

Из комнаты госпожи Агаповой раздавалось странное жужжание. Словно у нее там домашняя пасека. Прислушавшись, Родион не понял, что это может быть. Вроде зубодробительной машины в кабинете дантиста. Отчего-то сразу заныл давний зуб. Сообщив: «Вас ждут», Лиза предоставила неприятному гостю бороться с дверной ручкой самостоятельно. Готовый ко всему, Ванзаров вошел. И все-таки оторопел.

Клавдия Васильевна пребывала в халате скромной роскоши. Но не это поразило юного чиновника. Лицо ее буквально ходило ходуном. Кожа поднималась буграми, превращая красавицу в перекошенного уродца. При этом голова мелко вибрировала, так что выпавший локон дрожал, что лисий хвостик. Складки кожи двигались и опадали под ударами резинового валика, приделанного к хитрой рукоятке, по виду трубки от телефонного аппарата. Тонкий шнур тянулся от нее к электрическому моторчику, нервно зудевшему.