Три дня в Сирии - Михель Гавен

— Я знаю, — оборвал подчиненного Шаукат. — Только его здесь не хватало. Позавидуешь теперь уехавшему Абдулле. Надо было и нам ехать вместе с ним, — добавил он.

— Сейчас начнет скандалить. Он всегда недоволен. Будь с ним осторожен, Асеф. Махер способен на любую провокацию. Он наверняка не забыл своих поражений и, конечно, не простил, — заметил кто-то из помощников Шауката.

— Разберемся. Рожей еще не вышел мне указывать, — холодно откликнулся Шаукат.

Для беспокойства у помощников Асефа Шауката, безусловно, имелись веские причины, да и у него самого тоже. Джин это хорошо знала. Махер Хафиз аль-Асад, младший из сыновей некогда всесильного Хафиза Асада, славился своим неукротимым, вспыльчивым нравом и полной нетерпимостью ко всякого рода возражениям. Правым он считал только себя, и больше никого. К Шаукату Махер питал нескрываемую враждебность, видя в нем соперника в борьбе за расположение старшего брата, наделенного властью.

Кроме того, он считал Асефа и свою сестру Бушру непосредственными виновниками гибели его любимого брата Басиля, которого боготворил, как младшие частенько боготворят старших. Ведь именно после нервного разговора с Бушрой, касающегося ее брака с Асефом, Басиль и угодил в аварию, ставшую для него роковой. Махер полагал, возможно, и не без оснований, что если бы сестра не доводила старшего брата, главного противника ее брака, постоянными упреками, он мог внимательнее следить за дорогой и остаться живым.

Правда, Махер не учитывал и других обстоятельств, хорошо известных, например, американской разведке, а именно — реальные причины автокатастрофы. Скорее всего, ее подстроили агенты движения «Хезболлах» по прямому указанию их руководителей из Ирана.

Басиль действительно имел все основания стать достойным преемником своего отца, а то и пойти дальше. Он обладал острым умом, обширными знаниями, а главное, твердым, волевым характером. Иранские муллы вряд ли смогли бы подчинить себе строптивца. Еще неизвестно, в какую сторону он способен повернуть политику Сирии. Иранские руководители предпочли заранее избавить себя от необходимости вести долгий и трудный диалог, возможно, даже с негативным результатом, решив дело почти тривиальным на современном Востоке способом. Иранцы просто подослали террористов, которые искорежили взрывом дорогу перед проездом кортежа Басиля.

Причем сделали все так хитро, что виноватыми оказались дорожные рабочие, многих из которых незаслуженно казнили. Любовная история Бушры на самом деле не оказала на судьбу Басиля никакого влияния. Он стал жертвой тех самых иранских правителей, за союз с которыми теперь так рьяно выступал обожавший его брат Махер.

Башар аль-Асад устраивал иранцев намного больше. Он был куда сговорчивее по характеру, и правители заранее облегчили себе жизнь, проложив ему, без ведома Башара, дорогу к власти, хотя и последнее точно нельзя было утверждать. Вполне вероятно, Башар знал о готовящемся заговоре, но возражать, как частенько случается в правящих семействах, где братья скорее не родственники друг другу, а непримиримые соперники в борьбе за власть, не стал.

Махер аль-Асад, похоже, до сих пор не подозревал ничего подобного, хотя не понимать было опасно. В семействе аль-Асадов, судя по всему, просматривалась некая линия, по которой умственные способности потомков давали сбой. Так, один из братьев Башара и Махера, Маджид аль-Асад, неожиданно, уже во взрослом возрасте, вдруг заболел неизлечимым психическим расстройством, все время усугублявшимся. Его пришлось изолировать от общества и от семьи.

Башар из-за своих мягкости и непоследовательности тоже страдал депрессиями. Махер, будь он постарше на момент смерти отца, мог занять место Басиля и управлять страной. Его мучил факт политической неудачи. Может быть, мужчина вполне резонно полагал, что у него могло получиться лучше. Пока он управлял Республиканской гвардией, возглавлял четвертый механизированный корпус, который был расквартирован в районе Голанских высот, подчиненные Махера убили более пяти тысяч мирных демонстрантов в Даре, стреляя по ним с танков и бронетранспортеров, а затем вообще отказались предоставить медицинскую помощь. Конечно, у них имелись личные распоряжения их непосредственного руководителя.

На самом деле Дэвид правильно рассуждал, говоря о Бушре как о единственном члене семейства Асадов, способном мудро руководить Сирией в сложившейся на Ближнем Востоке современной обстановке. Ее братья принимали во внимание свою несостоятельность, поэтому всячески отталкивали и унижали, забыв о родственных чувствах.

— Асеф, я тебя четко предупреждал о невозможности вмешательства в политические дела! — дверь в номер с шумом распахнулась и громкий голос Махера аль-Асада заставил Джин вздрогнуть. — Сколько будет продолжаться вся эта либеральная трескотня? — он подошел к столу и толкнул стул, который тут же упал на пол. — Сколько ты будешь лезть не в свои дела! Я приказал расстрелять дезертиров. Кто тебе позволил отменить мой приказ? Они бросили оружие и перешли на сторону мятежников. Дезертиры должны быть расстреляны, и все их семьи тоже. Хватит цацкаться с предателями!

— Не горячись, Махер, а лучше присядь. Вот угощайся, если хочешь. Что касается дезертиров, как ты их называешь, то эти люди вовсе не бросали оружие, а просто оказались совсем в другом месте. Не там, где мы их ждали. Надо разобраться, как произошли недавние события. Возможно, они сбились с дороги или получили не совсем точный приказ. Зачем же сразу стрелять по живым людям? — голос Шауката прозвучал миролюбиво.

— Они солдаты и должны быть там, где я их жду, а не там, где им захочется или где они случайно оказались! — коротко ответил командир Республиканской гвардии.

Джин покачала головой. Махер говорил, как избалованный ребенок, который играет в игрушечную войну и переставляет картонных солдатиков. В закрытой элитной школе, в которой учатся дети высокопоставленных сирийских чиновников, ему не объяснили, какова ценность человеческой жизни. Он вообще считал всех, не принадлежавших к его клану, пешками, чем-то вроде отбросов общества, рабов, безропотно выполняющих волю хозяев и так же безропотно погибающих по их приказу.

Шаукат, как помнила Джин, вырос в крестьянской среде. Он с детства познал тяжелый труд на иссушенной палящим солнцем земле, испытавший нищету и бедность, когда дети ложатся спать голодными, мечтая о куске хлеба, как Махер мечтал о самых современных «стрелялках» и развлечениях. Асеф, занявший высокий пост не по приказанию своего папочки, а сам всего добившийся в жизни, конечно, по-другому относился к жизни и хорошо испытал ее горькую ценность, пропитанную соленым потом тяжелого ручного труда. Он узнал ее с детства, и в этом была главная разница между мужчинами. Один твердо стоял на земле и мыслил реально, другой, избалованный родителями и обществом, витал в облаках, выдавая собственные капризы за политические решения.

— Мне кажется, Махер, ты перегибаешь палку, — резко возразил Шаукат.

— Я перегибаю?! — младший аль-Асад понизил голос. Теперь он напоминал шипение разъяренной змеи, которое Джин недавно пришлось услышать в горах, когда она переходила границу. — Да я давно говорю, ты предатель, Асеф. Вы с Бушрой спите и видите, как вам свалить Башара и захватить его пост, обойти меня. Этого не получится, так и знай. Все будет по-моему. Ты вступил в сговор с Израилем! Мне доложили!

— Кто тебе доложил? Твой придворный шакал, полковник Биляль? Глава твоей так называемой личной разведки? Он науськивает тебя на меня и доносит на меня всякую чушь, которую ты сразу же передаешь своему брату? — голос Шауката тоже стал гневным.

— Ты считал, я буду молчать и так просто пропущу тебя? Не бывать этому. Ты меня знаешь. Я ненавижу тебя, ненавижу Бушру, хоть она мне и сестра. Вы никогда не будете править, пока я жив! Никогда! — визжал Махер.

Послышался какой-то резкий скрип. Видимо, сдвинули стол.

— Держите его! Он с ума сошел! — прокричал кто-то из помощников Шауката.

Снова какая-то возня, шум падающей посуды, а потом… прозвучал выстрел. Джин распахнула дверь, появившись на пороге спальни.

— Кто это?

Махер, повернувшись, с усмешкой взглянул на молодую женщину. Внешне он был очень привлекательный, даже красивый. Так казалось даже по фотографиям. Пожалуй, самый привлекательный и красивый из всего семейства Асадов. В этой красоте, в правильности черт, во взгляде больших зеленоватых глаз под черными густыми бровями прослеживалось что-то жестокое, отталкивающее.

— Хорошенькая, даже очень. Вот я скажу Бушре, чем ты тут занимаешься, Асеф, она тебе все волосы вырвет. Ни за что не потерпит соперницу, — саркастически заметил Махер, убирая пистолет в кобуру.

Окинув Джин взглядом с ног до головы, он как-то неприятно усмехнулся и направился к двери, словно ничего и не произошло. Семейство Асадов, как поняла женщина, пользовалось возможностью пострелять друг в друга. Шаукат неподвижно лежал на ковре. Его поддерживал за плечи адъютант, а рядом на ковре расплывалось темное кровяное пятно. Махера содеянное явно не волновало. Открыв дверь, он остановился на пороге, еще раз взглянул на Джин. Похоже, она занимала его гораздо больше, чем мысль о том, жив муж его сестры или уже мертв.