Три дня в Сирии - Михель Гавен

А сколько времени? Джин повернулась, чтобы взглянуть на часы и охнула, почувствовав острую боль в плече.

— Ты проснулась?

Алекс пил кофе перед телевизором и, услышав, что она пошевелилась, подошел к ней. Поставил чашку с кофе на тумбочку. Поддержав под руку, помог сесть.

— Тебе нельзя резко двигаться. Вчера Маша обработала твою рану, заклеила ее, но предупредила, при любом неаккуратном действии кровотечение может возобновиться. Так что будь осторожна, — он наклонился и поцеловал ее в нос.

— Я и сама все это знаю ничуть не хуже Маши, — она с нежностью обняла его за плечи. — Просто я очень плохо помню, что происходило. Мне сделали какой-то укол. Сколько сейчас времени?

— Два часа дня.

— Два часа? Но удар должны нанести в четыре, и я слышала, что его уже нанесли, — она растерянно пожала плечами.

— Сейчас два часа уже следующего дня, — с улыбкой ответил Алекс. — Ты проспала почти сутки.

— Но как это случилось? Я ничего не помню.

— Хочешь кофе? — предложил он. — Только что принесли, еще горячий.

— Да, спасибо, — кивнула она.

Он потянулся к подносу, стоявшему на столе рядом с компьютером, взял чашку кофе, передал ей.

— Ты потеряла сознание в машине, когда мы возвращались от границы, — продолжил Алекс мягко, гладя ее по распущенным волосам. — У тебя начался бред. Ты все время твердила, что тебе что-то срочно надо сообщить Дэвиду в Эль-Кут. Маша ввела тебе успокоительное. Я связался позднее с Дэвидом, он совершенно не в курсе насчет того, что ты хочешь ему сообщить. Но сказал, что будет на связи, так что можешь звонить или писать ему в любое время.

— Это насчет тех пятерых демонстрантов, которые остались в резиденции Бушры аль-Асад, — вспомнила Джин. — Они все получили тяжелые ранения в столкновениях, Бушра в политических целях разрешила оказать им помощь, но теперь я очень волнуюсь за их судьбу. Да мне надо срочно написать Дэвиду, — подтвердила она озабоченно. — Чтобы их взяло под опеку наше посольство в США, а также сообщить о них маме в Швейцарию, чтобы Красный Крест тоже как можно скорее заявил свою в них заинтересованность. Тогда сирийским властям будет не так-то просто избавиться от этих людей. Но смогу ли я печатать текст? — Джин пошевелила раненой рукой, — эти сирийцы на несколько дней, похоже, вывели меня из строя. Во всяком случае, как практикующего доктора, это точно.

— Ты продиктуешь, а я наберу, — предложил Алекс. — Надеюсь, это все не так секретно, что мне нельзя знать?

— Это совсем не секретно, — улыбнулась Джин. — Спасибо. Так и сделаем. Так значит, меня перевязала Маша? И она сделала мне укол? — Джин прищурилась, глядя на него. — Ты мне изменял здесь?

— Но я же не спрашиваю, что ты делала там, в борделе у Мустафы, как мне красочно описала Снежана, — Алекс отвернулся, чтобы она не заметила его иронии.

— В борделе у Мустафы я была только один день, — Джин искренне возмутилась, — это все глупые россказни. Он даже не успел толком познакомиться со мной, как приехал генерал Шаукат, а за ним объявился Махер аль-Асад, и они так славно поговорили друг с другом, что закончилось это стрельбой, и генерал Шаукат был тяжело ранен. Тут уж все забыли, что рассчитывали на мою сексуальную привлекательность, очень потребовались другие мои способности — медицинские, — она улыбнулась, отпила кофе. — И с этого самого момента я встала у операционного стола, от которого, можно сказать так, все время и не отходила. Очень много там больных скопилось, в Сирии, и никто их толком не лечит, — пошутила она. — Ко мне даже хотела приехать жена самого Башара аль-Асада на консультацию с дочкой, но вот израильтяне нанесли удар и не довелось познакомиться.

— Это зря, — иронично заметил Алекс. — Ты бы там стала главным лечащим врачом правящего семейства.

— Они уже предполагали это, — согласилась Джин. — Но я бы не хотела, даже если бы моя легенда позволяла мне это. К врачам, даже очень компетентным, как, впрочем, и к другим специалистам, они относятся так же, как к девушкам в борделе, то есть как к своей собственности. Ты не имеешь никаких прав, ровным счетом, вещь, игрушка. Поиграли и выбросили. Со всеми твоими знаниями и способностями.

— Значит, у меня к тебе нет претензий, — Алекс ласково провел пальцем по ее обнаженной ключице. — У тебя ко мне тоже не должно быть, — признался он. — Мне было не до Маши. Не до кого. Все это время, три дня и три ночи, я провел в офисе, ожидая звонка от Светланы, есть или нет от тебя весточка, удалось или не удалось передать? И Дэвид тоже все время был на связи, никуда не денешься.

— А что Светлана? — поинтересовалась Джин. — Как ее дела с разводом?

— Готовится, — ответил Алекс, — завтра у них первое слушание. Но с таким адвокатом, как Эхуд, оно скорее всего окажется и последним. Пока она живет здесь же, в гостинице, на первом этаже. Твой номер мы решили не занимать. А уже послезавтра она наверняка сможет собрать вещи и вместе с сыном отправиться в Тель-Авив. Там уже для нее подготовлена квартира, ее возьмут офис-менеджером в одну из крупных компаний, мальчик пойдет в школу, я договорился.

— Это хорошо, я рада. А что моя Снежана? Что у нее с ногой?

— Ничего особенного. Маша сказала, самый обыкновенный вывих. Наложила ей повязку. Пока прописан постельный режим, ноге нужен покой. Она в соседнем номере, — сообщил Алекс. — Спит, наверное. Очень устала. Все твердила мне о каком-то Абдуле, что он просто с ума сойдет от того, что она сбежала.

— Это тот ее покровитель, о котором рассказывала Светлана, помнишь? — ответила Джин. — Кстати, Снежана — это следующий клиент для Эхуда, — вспомнила она. — Ведь ее развод с мужем здесь на Голанах так и не оформлен, она просто сбежала, и все. Так что придется Эхуду помочь и ей.

— Он поможет. Я так понимаю, она заслужила.

— А потом я возьму ее с собой в Америку, это еще один будущий доктор. Если после всех приключений такое желание у нее не пропало.

— А меня ты возьмешь с собой в Америку? — Алекс осторожно притянул ее к себе, глядя в глаза, — я тоже хочу в Америку, мэм. Почему только Снежана? Я хочу познакомиться с твоими родителями и поговорить с твоим отцом о нашей с тобой будущей жизни. Ты не возражаешь?

— Это предложение?

— Пока еще предположение.

— Но я и на предположение согласна. Там, в Сирии, я называла себя Зоей Красовской, — призналась она. — Ничто теперь не мешает мне добавить эту фамилию к отцовской на самом деле. Так что если хочешь, поедем, — добавила она негромко. — Только надо уладить все вопросы по службе.

— Это не проблема. Все решится быстро. Я уже узнавал. Это же в Америку, не на Луну. И не в Сирию, — он усмехнулся.

Зазвонил телефон.

— Наверное, твоя Снежана, — Алекс недовольно поморщился. — Проснулась. Она тут уже звонила пару раз, проснется, позвонит, потом, видимо, опять засыпает. Не хочу подходить.

Осторожно обняв, он прижал Джин к себе. Телефон звонил. Она отстранилась.

— Послушай, — попросила Алекса. — Уж очень настойчиво. А вдруг что-то серьезное?

Алекс нехотя встал с постели, подошел к столу, взял трубку. Лицо его мгновенно изменилось, на нем промелькнула растерянность.

— Вот это да… — прикрыв трубку ладонью, он повернулся к Джин. — Сказали, сейчас будет говорить Госсекретарь Хиллари Родэм Клинтон. Хочется отдать честь.

— Не стоит. Хиллари не терпит официоза. А ты не хотел подходить, — Джин отбросила одеяло и, не обращая внимания на боль в плече, потянулась за одеждой.

— Честь отдавать не обязательно, а вот одеться надо, конечно, — заметила она с улыбкой. — А то как-то неловко разговаривать с Госсекретарем нагишом.

— Я слушаю, — произнес тем временем Алекс очень официально. — Слушаюсь, мэм. Одну минуту, мэм.

Он протянул трубку Джин. Она подошла. Взяла трубку.

— Подполковник Джин Роджерс, мэм, — сказала она просто. — Я рада слышать вас, мэм.

Потом, повернувшись, к Алексу, прошептала.

— Открой переписку с Дэвидом. Сейчас нам надо будет написать ему письмо. А указание сверху я ему обеспечу, это точно, — она постучала ногтем по трубке. — Выше некуда.

— Да, куда уж выше, — Алекс с иронией покачал головой, направляясь к компьютеру. — Во всяком случае, за этих сирийцев в резиденции я теперь не волнуюсь, это точно. Если их судьбой займется Хиллари, определенно им нечего бояться.