Запретные цвета - Юкио Мисима

В примыкавшей к прихожей гостиной размером около двадцати татами стояла в центре рождественская елка, украшенная миниатюрными электрическими свечами, — и это было все освещение. Из репродуктора, спрятанного где-то в лапах елки, звучала мелодия с долгоиграющей пластинки. В зале уже танцевали около двадцати приглашенных.

В этот вечер, кстати, родился на свет из непорочного материнского лона невинный младенец. Подобно святому Иосифу, танцующие здесь мужчины праздновали Рождество Христово. Короче, они праздновали свое освобождение от ответственности за будущее распятие рожденного в этот день младенца.

Вот так шуточка — танцующие друг с другом мужчины! Во время танцев сияющие на их лицах мятежные улыбки как будто говорили: «Мы здесь ни при чем, нас принудили! Мы просто разыгрываем друг друга!» Танцуя, они смеялись. Это был смех, убивавший дух. На открытых танцплощадках мужчины и женщины сближаются в танцах, чтобы высвободиться от своих импульсов; однако эти же импульсы, казалось, принуждали сплетающихся руками мужчин к тяжелым оковам зависимости. В чем причина того, что мужчины вопреки своей воле должны выказывать свою любовь друг перед другом? Что, разве их любовь, переполошенная этими импульсами, не может осуществиться, если она не имеет горького привкуса рока?

Музыка сменилась ритмичной румбой. Танцы стали разнузданными, непристойными. Одна парочка якобы под предлогом «всему виной музыка» прилипла губами друг к другу и закружилась в таком темпе, что стала валиться с ног.

Эйтян — он пришел пораньше — подмигнул Юити из-под локтя маленького толстого иностранца. Мальчик то ли улыбался, то ли хмурился. Танцуя, этот толстячок непрерывно покусывал мочки его ушей. Своими усами, почерненными карандашом для бровей, он вымазал все лицо паренька.

Здесь Юити впервые понял, какая предначертана ему судьба. Вся правда его жизни предстала перед ним наглядно, в конкретной форме. Эйтян выглядел по-прежнему великолепно — и губами, и зубами. Его испачканное лицо сохраняло невыразимую привлекательность. В красоте его, однако, уже не было заметно ни единого штриха абстрактности. Тонкие бедра его извивались под волосатыми руками. Без малейшего волнения Юити отвел от него глаза.

На софе и на диване возле очага в дальнем углу комнаты простиралась куча из пьяных и вожделеющих тел, причмокивая и хихикая. Эта глыба напоминала темный огромный коралл. Вовсе нет! По меньшей мере семь или восемь мужчин переплетались своими телами — всеми их частями. Двое обнимали друг друга за плечи, предоставив свои спины для нежностей третьего мужчины. Еще один типчик облапил своими ляжками ноги другого, при этом его левая рука шарила в паху соседа слева. Плыли низкие сладострастные шепоты, словно вечерняя дымка. Один сидящий внизу на ковре солидный джентльмен, выпростав из рукавов манжеты с золотыми запонками, стащил с ноги мальчика носок — мальчика тем временем зажимали на диване трое других мужланов — и прилип всем лицом к его ступне. Когда он стал целовать его пятки, мальчик вдруг захихикал очаровательным голоском, откинулся назад на своих захватчиков и затрясся всем своим тельцем. Остальные, однако, едва пошевелились; они молча отсиживались, словно живность на дне моря.

Джеки подошел к Юити и предложил ему коктейль.

— Веселенькая вечеринка получилась у нас! Я так счастлив, что не могу сказать как! — признался он.

Даже эти слова выдавали в нем инфантильность.

— О Ютян! Сегодня придет человек, который непременно пожелал увидеть тебя. Он мой старинный друг, поэтому будь поласковей с ним. Его псевдоним Поп или принц Гэндзи[26].

Он повернулся в сторону входа, и глаза его засияли.

— А вот и он!

В темном проеме дверей появился пижонистый господин. Его рука, перебирающая пуговицы на пальто, сверкнула своей белизной. Развинченной, как у механизма, походкой он направился к Джеки и Ютяну. Одна танцующая парочка прошмыгнула мимо него. Он скривил физиономию и отвернулся от них.

— Это мистер Поп. Это Ютян.

Поп протянул холеную ручку Юити в ответ на его приветствие.

— Здравствуйте!

Юити пристально посмотрел в лицо визави, расплывшееся неприятным глянцем. Это был граф Кабураги.

Глава тринадцатая

ВЕЖЛИВОСТЬ

Поп — этим чудаковатым именем стали называть Нобутаку Кабураги в шутку за его пристрастие к поэзии Александра Попа[27]. Нобутака слыл давним другом Джеки. Они познакомились лет десять назад или более в Кобэ в отеле «Ориентал», где останавливались вместе раза два-три.

Юити уже поднаторел в интрижках настолько, чтобы не удивляться неожиданным встречам на таких вечеринках. Эти маргиналы крушат порядки большинства; они встряхивают алфавит общества, а затем составляют его в замысловатом сочетании — как, например, CXMQA — перетасовывают и перестраивают его с виртуозностью фокусника — уж на это они мастера!

Метаморфоза бывшего графа Кабураги тем не менее застала Юити врасплох. На мгновение рука этого Попа зависла в воздухе без рукопожатия. Нобутака был потрясен еще больше. Будто пьяный, тупо глядящий в одну точку, он уставился на Юити.

— Это ты! Это ты!

Он снова взглянул на Джеки и сказал:

— За многие годы только этому юнцу удалось надуть меня. Во-первых, он самый молодой женатый мужчина. Я встретил его впервые за столом на свадебном банкете. Юити оказался тем самым знаменитым Ютяном!

— Ютян женат! — воскликнул на заграничный манер Джеки. — Впервые слышу!

Вот так запросто раскрылся один из секретов Юити. Не потребовалось и десяти дней, чтобы эта новость разлетелась среди общества геев. Он струхнул, что все его секреты, утаиваемые до сих пор от двух мирков, в которых проходило его двоедушное обитание, будут, неровен час, преданы огласке.

Отныне из предосторожности перед худшими опасностями Юити старался видеть в бывшем графе Кабураги только господина Попа.

Этот блуждающий вожделеющий взгляд был одержим поисками очередного смазливого единомышленника. Эти отвратительные ужимки на лице Кабураги — словно грязные несмываемые пятна на одежде; это неприятное смешение жеманности и нахальства; этот натужный, будто придавленный, мрачноватый голос; эта всегда тщательно рассчитанная естественность, — все это, вместе взятое, было отмечено клеймом гомосексуального братства и потугами мимикрии. Все оставшиеся в памяти Юити разрозненные впечатления вдруг разом соединились в одну цепочку, в один образ. Из двух характерных для общества процессов — деконструкции и конвергенции — по складу своего мышления он был привержен последнему. Нобутака Кабураги скрывал под публичной маской свое лицо, подобно разыскиваемому преступнику, вынужденному прибегнуть к пластической операции. В этой скрытности особенно преуспела аристократия. Их склонность к пороку предшествует их тяге к злодеянию. Нобутака Кабураги, можно сказать, постиг это счастье родиться аристократом.

Он подтолкнул Юити в спину. Джеки проводил их к незанятой софе.

Пятеро мальчиков, одетых, как официанты, в белое, прошли сквозь группку людей, неся фужеры с вином и тарелки с канапе. Все пятеро были любовниками Джеки. Вот так курьез! Каждый из них чем-то смахивал на Джеки. Все они выглядели как братья. Один был похож на Джеки глазами, другой носом, третий губами, четвертый был вылитый Джеки со спины, пятый унаследовал его лоб. Если соединить их всех, то получился бы превосходный портрет Джеки в юности.

Его настоящий портрет стоял на каминной полке вместе с преподнесенными цветами, листьями остролиста и двумя свечами. На картине в обрамлении роскошного позолоченного багета торжествовала фигура обнаженного юноши — весьма чувственная благодаря тусклой оливковой палитре. Этот портрет написал некий англичанин, боготворивший Джеки. Это было в пору его расцвета, в девятнадцать лет. Он изображал юного Бахуса с поднятым кубком шампанского в правой руке и озорной улыбкой. Его лоб увивал плющ; на голой шее небрежно висел зеленый галстук. Примостившись на краешек стола, юноша изящно подпирал левой рукой свое опьяневшее — под стать золотой ладье — тело. Рука его, словно весло, силой сдерживала белые волны на скатерти, которую слегка всколыхнули его бедра.

Проигрыватель заиграл самбу. Все танцующие отступили к стене; за парчовой занавеской над лестничным входом вспыхнул свет. Сильно зашатались кулисы. Вдруг появился полуобнаженный мальчик в одежде испанского танцора. Небольшой, узкобедрый, очаровательный, лет восемнадцати-девятнадцати. На голове его возвышался лиловый тюрбан, грудь закрывал расшитый золотом лиловый бюстгальтер.

Он стал танцевать. Его чистая чувственность отличалась от нерешительности вожделеющей женщины. Грациозность, блеск, лаконичность его движений покоряли сердца присутствующих. Во время танца мальчик запрокинул голову; возвращая ее в прежнее положение, он бросил жгучий взгляд в сторону Юити. Тот подмигивал ему в ответ. Так был заключен между ними негласный договор.