Улыбка Горгоны - Лариса Соболева

Злил, злил. Об этом можно догадаться, зная сестру, не выносившую людей, надевающих чужую шкуру. Георгий обиделся на покойную Зинулю, Вероника определила это по дернувшемуся уголку губ, однако он рассмеялся:

– Конечно, злил. Когда занимался воспитанием вашей сестры, она же была взбалмошной, неуемной, а иногда… грубоватой. Вы с ней совершенно разные.

О, как много вложил он смысла в последнюю фразу, еще чуточку – и Георгий в безумном порыве кинется к ее ногам умолять о любви. К счастью, официант принес салаты и вино, тем самым оттянув безумные порывы с падучей.

Лайма под псевдонимом Кристина блистала, как всегда, зал бесновался. Ревякин с хладнокровным спокойствием к женским прелестям пил томатный сок, надеясь, что хотя бы этот напиток не подделка, а просто налит из пакета. Джулай так и вовсе не изъявил желания выпить здесь что бы то ни было, несмотря на приличную репутацию клуба.

– А она талантливая, – наклонившись к уху Пети, сказал Сема.

– Кто? Лайма?

Ревякин вроде как спал с открытыми глазами, после восторженного (в меру) отзыва заинтересовался, что же нашел в ней Джулай. Но интерес проявил от скуки, устав от впечатлений за сегодняшний день.

– Нет, правда, в ней что-то есть, – любовался Лаймой Сема. – Но популяризация у нас не та, здесь она не добьется ни славы, ни денег. Ей бы махнуть в столицу…

– Чтоб стать проституткой? – промямлил Петя. – Слышал, она и тут этим занимается. Втихаря. Ну, хотя бы не на панели, а в столице ее ждет улица или трасса.

Кнопка привел вышибалу, тот бухнулся на свободный стул, а охранник встал рядом, доложив Пете:

– Он дежурил с двадцать девятого на тридцатое.

– Хорошо помнишь тот день? – осведомился Джулай.

– А что именно? – недоумевал вышибала. – Всего не упомнишь.

Сема достал фотографию, заготовленную давно и не в единственном экземпляре, отдал парню:

– Она была здесь с двадцать девятого на тридцатое сентября?

– Подруга Лаймы? – узнал на фото он Зину. – Была, кажется…

– Кажется или была? Нам нужна точность.

– Была, была. Вспомнил. Это был будний день, а в будни у нас скромнее. Зал сняли полностью, это не часто случается, что-то отмечали, поэтому шеф втулил всю программу, за нее ж отдельные деньги. И подруга Лаймы пришла.

– Как приглашенная или сама по себе?

– Сама по себе. Ее не хотел пускать дежурный, да с ней лучше не связываться, она же стерва известная, как раскроет варежку… В зале повстречалась с кем-то, ну, здоровалась, посидела немного за одним из столиков и подалась к Лайме.

Пока Джулай обдумывал следующий вопрос, настала очередь Пети:

– А когда она ушла?

– Вот этого не помню. Потому что не видел.

– Может, дежурный вспомнит?

Охранник отрицательно покачал головой, дополнив:

– Вряд ли. Когда пьянка в разгаре, народ шатается туда-сюда, то курить им хочется только на воздухе, то просто подышать, то поговорить или друг другу морду набить. Это я старожил, поэтому помню тот день и ее, а дежурные у нас часто меняются, где уж им запомнить, кто и когда выходит.

У Семы, внимательно слушавшего охранника, готов был следующий вопрос, но задавать его было бессмысленно, со вздохом он проговорил его, не обращаясь к парню и не рассчитывая на ответ:

– Значит, ты, естественно, не помнишь, с кем сидела Зина за столиком.

– Естественно, помню, – ухмыльнулся тот, мигом притянув к себе внимание. – Не смотрите на меня, как на подарок. Этот мужик тоже часто к нам заходит, вернее, к Лайме. И с вашей Зиной заходил, и без нее, и с друзьями.

– Как он выглядит? Приметы есть? Описать сможешь? – почти в унисон спросили Джулай и Петя, подозревая, что «этого мужика» они не раз встречали, а может, он неплохо знаком им.

Охранник растерялся, пожимая плечами, вымолвил:

– Приметы? Обыкновенные. Не высокий и не низкий, в общем, средних размеров. Он вообще усредненный. Волосы у него темные, очки… Вы у Лаймы спросите, она его лучше меня опишет.

Джулай сунул ему купюру с пожеланием, чтобы беседа осталась в тайне, – за все надо платить, тем более за полезную информацию. К Кристине-Лайме заходить не планировали, а разъехаться по домам мечтали давненько. Но у выхода их нагнал все тот же вышибала, решивший отработать сто баксов по полной:

– Стойте! Стойте! Раз не хотите справляться у Лаймы, то, может, вам пригодится… Тот мужик держится по-особенному… немножко смешно… э… напыщенно, и это заметно. – Видя, что его описание не разбудило ассоциации, он сосредоточился, опустив глаза в пол, поднял ладонь, будто ею предупреждал: не подгоняйте меня. – Щас, щас… Как бы это сказать… Вертится в голове слово, а не могу найти… Есть, нашел! На нем крупными буквами написано: «Я тащусь от себя».

После небольшой паузы Джулай неожиданно расхохотался, Петя улыбнулся, вышибала довольно крякнул, так как, кажется, удовлетворил любопытство щедрых посетителей полностью. Когда, поблагодарив за ценную примету, сели в машину, Сема, все еще смеясь, произнес:

– Сдается мне, мы с тобой про одного и того же мужика подумали.

– Я про Гошку, – сказал Петя.

– Так и я про него. Но как точно! В десятку. И все же найду фотографию Гоши и привезу на опознание, чтоб уж быть уверенным.

– У меня дома должны быть с банкетов, утром заедешь.

– Надо же, – успокоился Джулай, став серьезным, – все новые и новые лица выявляются, самое любопытное, лица эти нам неплохо знакомы. Многовато на три трупа.

Петя был краток, ставя задачу:

– Мне нужны все: заказчики, исполнители, сообщники.

– А говорить с ними буду я, – пообещал с переднего сиденья Кнопка. – У вас подхода нет, а у меня есть. Меня почему-то слушают и слушаются.

Да уж, на «разговорах» Кнопка собаку съел.

Вечерок проходил мило, слово за слово, помянули Зину. Вероника слегка всплакнула, без наигрыша выкатилась слеза, да и сестра явилась всего лишь поводом, как ни прискорбно это звучит. Ну, не было между ними взаимопонимания, доверительных отношений, родственной любви, отчего Веронике стало горько. А ведь они могли стать опорой друг другу, тем монолитом, который уважают и побаиваются раздробить; могли встречаться, делиться планами, навещать тетку, про которую забыли, а она их не сдала в интернат, сама тянула; могли плакаться в жилетку, ведь каждому бывает трудно – в этом и есть сила родных людей. Разве с Зинкой случился бы этот кошмар, если б обе не напялили по короне на глупые головы? В результате Вероника стала заложницей каких-то бумаг, чужих денег, следствия, посторонних и, судя по всему, опасных людей.

– Поплачьте, слезы приносят облегчение, – со знанием дела сказал Георгий.

– Вы на практике это знаете или теоретически? – вытирая нос платком, уже улыбалась Вероника, играть-то надо до конца.

– Теоретически.

– Все прошло. Иногда как накатит… Зиночка меня любила, мы были привязаны друг к другу…

– Но о вас ни разу не упоминала.

– Наверное, были причины. О ее любви говорит завещание, хотя я и так единственная наследница, зачем было писать, тратить время и деньги? Тем более за три дня до трагической гибели…

– Завещание? – вытаращился Георгий. – И что же она вам оставила?

– Квартиру, счет в банке…

– А как она могла оставить вам чужую квартиру?

– То есть? – в свою очередь вытаращилась Вероника.

– Зина была прописана временно, я это точно знаю, мы же дружили. Странно, что вас до сих пор не попросили оттуда.

Вот это новость! У Вероники челюсть отвисла до колен, одновременно бросило в жар. Нет, это невозможно!

– Меня туда поселил следователь, – сказала она.

– Следователь? – выпятил губу Георгий. – Тем более непонятно. А вы видели завещание?

– Да. Там так и написано: «Все свое имущество…»

– Но у вашей сестры не было имущества, – не дослушал он и говорил очень убедительно. – Разве что фотографии на стене и счет в банке. Ну, канапе в прихожей, Зина при мне покупала, я отговаривал ее…

– А у кого она снимала квартиру? И сколько платила?

Вопросы задала не из любопытства, завтра придут хозяева и выставят ее за дверь, неплохо бы было заранее с ними договориться, ведь неизвестно, сколько предстоит прожить в городе. Ответ едва со стула ее не свалил:

– Хозяин Петр Ревякин. Зина ему ничего не платила, наоборот, он ей приплачивал за услуги.

– Сексуальные?

– Нет. У них был словесный договор, ваша сестра ему помогала, но я не знаю, чем именно. Пытался расспрашивать, она – ни слова.

– А кто такой Ревякин?

– У-у, – протянул Георгий явно с завистью. – Махина. Его отец в девяностые весь город держал в кулаке, а в начале века погиб в перестрелке, в общем, столкнулись две группировки в лесу и пах-пах…

– Угу, бандитом был. И Петр Ревякин бандит?

– Не знаю, как там в прошлом, папе наверняка помогал, а сейчас он легальный бизнесмен. Крыша у него мощная, высоко-высоко над головой, у папы связи были большие. Всем бы иметь такую крышу. Давайте выпьем?