Русский струльдбруг (сборник) - Геннадий Прашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Принесите коньяк.
– Как обычно? – спросила официантка.
Я никогда не заказывал у нее коньяк утром, но кивнул: «Как обычно».
Мне требовался полный апгрейд. Костенурка это поняла и откинулась в своем удобном кресле. Быстрым движением она коснулась пуговичек на кофточке. Самыми кончиками длинных пальчиков – весело и легкомысленно (как делала, наверное, и пятьдесят лет назад). Конечно, кофточка разошлась. На шее, на фоне чудесных, густо переплетающихся морщинок (ничего с этим не поделаешь) я увидел потемневшее серебряное ожерелье с подвеской из трех сплющенных пуль. Калибр 6,35. Подойдут к «Вальтеру» и к «Браунингу».
…засыпая, я вижу вновь,что балконная дверь чуть приоткрыта,и кисейную тюль в окно, где пыльный июль,выдувает капризный сквозняк…
Я молчал.
Ах, Рио-Рита!
– Возьмите конверт. В нем листы, выдранные из вашей тетради.
– Те самые? Но как? Почему они у вас?
Она внимательно, без улыбки, посмотрела на меня:
– Прошлой ночью я сказала вам, что мы больше не встретимся.
Я непонимающе смотрел на нее.
Она негромко рассмеялась:
– У меня не получилось.
И произнесла:
– Я – Кора.
Отступление
Апрель 1939: золотой фазан
(листы, выдранные из тетради)
* * *Сегодня, милая Альвина…
Майор Каганов не торопил события.
Он ждал телефонного звонка. Умение ждать – чувство профессиональное.
Ненавижу философов! Майор молча смотрел на профессора Одинца-Левкина. Говорят, раньше он носил семь длинных волос под шапочкой и каждый месяц менял кольцо на указательном пальце. Ну да, астральное влияние. Он и на вопрос о социальном происхождении ответил, что «происходит от Адама». На измождено-наглом лице огромные жемчужные пустые глаза. Как две склянки эфира. К черту философов! Они только объясняют мир, а мы хотим его изменить.
Ах, Рио-Рита!..
Кирпичные стены, мутные стекла, такие толстые, что железные решетки можно не ставить. Не должны решетки смущать прохожих. А музыке не укажешь. И вообще, зачем жалеть время, если оно в любой момент может кончиться? Оно как кровь. Майор Каганов ждал звонка. Чем скорей позвонят, тем проще будет принять решение. На самом деле профессору Одинцу-Левкину в голову не приходит, как сильно его жизнь сейчас зависит от некоего короткого телефонного звонка. Даже не стоит начинать игру с археометром. Заманчиво, но не стоит. Четкий круг вписан в пересекающиеся треугольники. Двенадцать окрашенных в разные цвета вершин образовывают еще один круг. Планетарные символы, музыкальные ноты, еще один круг, разбитый на двенадцать секторов по числу зодиакальных домов, обозначенных отдельными цветными щитами. Причудливые буквы ваттанского алфавита, а рядом буквенные эквиваленты на ассирийском, халдейском, самаритянском, латинском языках. Наверное, профессор ответил бы на любые вопросы, касающиеся будущего, но это же слабость – спрашивать о своем личном будущем. Не стоит перегружать сознание. Поскользнуться легче всего на пустяке, на арбузной корке, на выброшенных во двор картофельных очистках. Отправлюсь ли я в каменистую пустыню или поставят меня к стенке – как ни странно, ответы сейчас зависят исключительно от ожидаемого телефонного звонка. Нашим юристам стоило бы обдумать новую статью, подумал майор. Такую статью, которая не оставляла бы никаких лазеек врагам народа. Пятьдесят восьмая – она, конечно, достаточно емкая, и все же не охватывает всего многообразия вражеских уловок…
Майор с интересом следил за профессором.
В исключительных (необходимых) случаях виновным следует считать любого, кто хотя бы раз в жизни держал в руках сумму, превышающую некую, заранее определенную законом. Возраст и пол не должны иметь значения. Окончательный итог важнее частных ошибок. Начнут возникать проблемы у лиц, постоянно имеющих дело с большими суммами? Конечно. Но решение напрашивается. Всех кассиров следует объявить спецами, защищенными законом. Их можно одеть в специальную форму, поставить под постоянный контроль, обязать ежедневно отчитываться перед коллективом.
Мы будем есть паштет из дичи и пить французское клико.
Да, именно так! Мы! Будущее за коллективом. Это нужно разъяснять всем.
Ученый профессор, вечно колеблющийся, но ищущий и находящий опору в умном и дружелюбном сотруднике НКВД, – разве не к этому мы должны стремиться? Живой организм здоров и весел, когда охотно откликается на команду «смирно». В этом смысле профессор Одинец-Левкин, конечно, соцвред. Нужно подержать его в боксе, пусть подышит гнилой пылью, мертвой тишиной. Он привык к ветрам и к простору пустынь, гор, степей, пусть вдохнет ужас замкнутого пространства.
А из бокса его доставят кабинет.
«Раздевайтесь!»
«Совсем раздеться?»
Они всегда так спрашивают.
Удивительно, они всегда так спрашивают.
Сержант Дронов только пожимает плечами: конечно, совсем.
Два надзирателя передают сержанту вещи подследственного. Сержант просматривает каждый шов, каждую пуговицу, кромсает ножом наборные каблуки хромовых сапог. Может, в них спрятаны яды, шифры, инструкции иностранных разведок. Почему нет? Сержант Дронов аккуратно срывает с ремня внутреннюю кожаную прокладку, наконец, приказывает снабдить подследственного старыми кирзовыми опорками и списанным обмундированием, от которого тошнотворно несет хлоркой. Все большого размера. Но это обдумано. Пусть ноги соцвреда утонут в искоробленных опорках, а драная гимнастерка повиснет на плечах, свободная, как плащ-палатка. Пусть руки будут заняты не в меру длинными брюками. На интеллигентных людей такое действует.
Майор молча смотрел на профессора.
Умный ученый человек? Да нет, троцкист до мозга костей, японский наймит, шпион, хорошо замаскировавшийся. Куда хотел уйти? В Шамбалу хотел уйти? Ну надо же! В Р.С.Ф.С.Р – творческие порывы, не хватает рабочих рук, а профессор Одинец-Левкин отрывает людей от коллективного труда, внушает им мысли о личной несбыточной мечте, обучает верховой езде, держит где-то на заброшенном алтайском подворье сытых лошадей, собирает большие деньги на личные безумные цели. Ходит раскорякой, как настоящий кавалерист, самолично шьет перекидные сумы, учит монгольский язык. Морендоо! – поскакали. Почему нет? Зугээр – все нормально. Но нет, не все нормально. Мы твердо скажем профессору: хулээй! – подождем. И пусть он кивает седеющей головой и быстро бормочет: баярлаа, баярлаа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});