Путь слез - Дэвид Бейкер

Фридрих вздрогнул и проснулся. Он сел, озираясь в предрассветной мгле. Его карие глаза стали круглыми от страха, и он тревожно посмотрел на очертания спящих товарищей.

– Проснись, Карл, – прошептал он, настойчиво дергая спящего мальчика за тунику. – Пробудись же, прошу тебя.

Карл слабо внимал отчаянным рывкам и мольбам беспокойного друга. Он потер глаза и поднялся, озадаченно уставившись на грязное лицо соратника, которое с трудом проглядывалось в темноте.

– Что с тобою сталось?

– Деревья снова со мной говорят.

Некоторое время Карл сидел беззвучно, обдумывая столь странное заявление, потом ответил, позевывая.

– Хорошо, Фридрих, несомненно. Расскажешь мне все это утром.

В Нет-нет, – взмолился Фридрих. – Послушай-ка меня. К нам близится беда, и мы должны разбудить остальных.

Он повысил голос, и Лукас с Фридой всполошились со сна.

– Прощу тебя, Карл, верь мне. Скажи им, что надо уходить!

Но теперь не было нужды будить остальных, ибо потревоженные крестоносцы стали сами собираться около беспокойного товарища. Встал и Петер, изможденный, с мутными глазами. Он, спотыкаясь, прошел в круг детей и безмолвно сел, чтобы выслушать страхи Фридриха.

– Когда я был маленьким, – сказал восьмилетний мальчик, – vati, отец мой, сказал мне, что деревья говорят друг с другом шелестя листьями на ветру. Он говорил, что не знает наверняка то ли это лесные духи, то ли сами деревья ведут разговор между собой. Он говорит, что листья – это их языки, и в каждую пору они разносят вести с севера на юг и с запада на восток, повинуясь направлению ветра.

Петер лишь поднял левую бровь, но Томас не преминул открыто высмеять юнца:

– Ты совсем обезумел, раз веришь подобной чепухе. Да еще и будить остальных своей сказкой! Ну да, ты либо безумец, либо просто глупец. Точно-точно! И папаша твой рехнулся, ежели верит в эту чушь.

– Послушайте меня! Неужто вы не видели, как тревожно ведут себя деревья, когда надвигается буря? И как они после успокаиваются.

Многие согласно закивали.

– Конечно, – поддакнул Петер. – Мы наблюдаем, как они весело трепещут в легком летнем ветерке, и как безмолвно роняют листья осенью.

Вил внимательно прислушивался. Он вспомнил, как старушка Эмма из Вейера плела подобные небылицы про деревья и все такое. Он решил вступиться:

– Видать Фридрих и впрямь верит, что деревья предупредили его об опасности, и будь они духами или деревьями, мы внемлем им, кто бы они ни были, поэтому мы выступаем – сейчас же!

Исполнительные крестоносцы придержали свои языки и наспех приготовили похлебку из замоченного овса и проса. И вскоре они уже торопливо уходили от пределов Дюнкельдорфа.

Небо просветлялось, но вопреки яснеющему свету воинов стал обуревать томительный ужас. Он подгонял их на пути, и дети с опаской оглядывались по сторонам дороги, словно их преследовали неведомые тени сумрачного леса. Быть может, на их воображение так подействовал увлеченный рассказ искреннего Фридриха, а может, это было следствие спешного завтрака, или же деревья, на самом деле предупреждали их о чем-то важном. Что бы там ни было, страх теперь разделялся всеми детьми, и строй, как по команде, принялся бежать, пока, выбившись из сил, они с облегчением не заметили, что на горизонте слева от них прорезался долгожданный край солнечного диска.

Петер ничуть не меньше остальных обрадовался свету нового дня. Прошедшей ночью ему снились собственные злодеяния в Дюнкельдорфе: воровство и поджег, жажда лишить жизни губителей Лотара, дикая ненависть. Но той же поздней ночью он смиренно исповедал слабость своей людской природы и поручил себя на милость Бога, Который не поддавался его уразумению. А этим днем Петер решил оставить прошлое далеко позади себя.

Когда солнце полностью показалось на свежем утреннем небе, священник взглянул на Карла, и в его голубых глазах зажегся слабый огонек.

– Мой славный мальчик, я не смог отгадать твоей загадки.

Карл просиял.

– Однако, должен с прискорбием признаться тебе, сын мой, – продолжал Петер, – что и ты не смог представить мне загадку, достойную твоих способностей, ибо эта была легчайшая из всех, которую я не смог отгадать, но легко вспомнил с прошлых лет.

– Ладно, Петер, раз уж ты так много знаешь – говори отгадку.

– Отлично, вот она: осужденные души по самой своей природе корыстны и себялюбивы, и думают лишь о том, что может им дать окружающий мир. Они схватили длинные вилы и попытались насытиться с них. Поступив так, они заплатили за свое тщеславие. И остались голодным, пустыми и к тому же жутко разозлились.

– С другой стороны, милый отрок, – добавил Петер, – души усопших святых познали бесплодность служения собственному «я» и обрели радость служения и общения с другими. Они воспользовались вилами, чтобы накормить друг друга, и каждый из них получил благословение жизни, которая посвящена служению и любви к ближним.

Карл недовольно кивнул.

Крестоносцы двигались решительным шагом аж до самого полудня и вышли на вершину небольшого подъема, где они остановились, чтобы передохнуть.

Дети, – объявил Петер, – посмотрите, мы находимся на краю восхитительного леса.

Дети безмолвно стояли, пока Петер рассказывал им о высоких деревьях, напиравших со всех сторон.

– Сей хвойный лес тянется насколько видит глаз, а под благовонным пологом игольчатых деревьев простирается чудная страна оленей и лисиц, зайцев и белок. То тут, то там вы можете встретить дровосеков с руками как дубовые стволы, которые рубят и пилят древесину для всей Империи.

Однако живут здесь также ведьмы, колдуньи и злые духи из мира призраков. Полог леса столь плотен, что луна не может ночью уронить и одного серебряного луча на лесную землю, а днем солнце пытается пронзить зеленую бездну хотя бы наитончайшими нитями своих золотых потоков, изливаемых на окружающие земли. На востоке этот лес зовется Черным.[iv]

Петер поднял брови, увидев, как заворожено внимали ему крестоносцы.

– Эти лесные места служат убежищем равно святым и грешникам, а для нас оно окажется либо безопасной гаванью, либо ужасным логовом сатаны.

Петеру самому стало не по себе от собственного рассказа. Он напряженно вытянулся, суетливо оглядываясь по сторонам. Все утро напролет он беспокоился, как бы магистрат Дюнкельдорфа вместе со своей армией не начал преследовать их по дороге. А теперь его устрашал огромный лес, который лежал у них на пути. Не в состоянии тут же решить, что для них безопасней – угроза открытой дороги или зловещий бор, – он сел у большого дерева, пока дети сварили немного капусты на обед.

Пока остальные занимались своими обязанностями, Вил прошел немного вниз по дороге и свернул в лес, где он неожиданно вышел на поляну. Он медленно шел в густых травах, доходивших ему до колена, потом остановился, дабы подставить лицо под палящее, ослепительно-желтое солнце. Его светлые волосы мерцали в свете ясного дня. Он медленно повернул к северу и снова подумал о старушке Эмме, мудрой Фрау-Бабочке. «Она и эти все ее цветы!..» – пронеслось у него в голове. Он сорвал цветок и положил его в котомку. Он вспомнил брата Лукаса, как тот тайком выбирался из кельи, чтобы под летним солнцем вдоволь насмеяться и повеселиться вместе с ним, Карлом и их отцом. Мысли его перескочили на воспоминания об отце, и он со злостью сжал зубы. Он представил себе далекое окровавленное поле битвы, где, верно, и было похоронено тело отца. Вил мысленно нарисовал себе, как он встречается с ним в Судный день, и засмеялся про себя. «С каким удовольствием я схвачу его за горло и брошу наземь, на раскаленные камни, – подумал он. – Как смел он оставить меня одного!»

Мальчик подумал о матери Марте. Он стал размышлять, в какой день она могла умереть, и кто похоронил ее. Вил гневно подавил комок, подступивший к горлу. «Больше ей ничего не надо будет от меня», – подумал он. Он вспомнил отца Пия и с отвращением плюнул под ноги. При воспоминании об ужасном дяде Арнольде он вздрогнул, а потом покачал головой, вспомнив назойливую Анку. Ему захотелось узнать, кому досталась их крохотная семейная лачуга, земля, кто отобрал у них пекарню. В памяти возникли иные лица, и снова волна ужаса сковала его мысли. Он словно узрел призрак Анселя, и чувство вины стало невыносимым. «Все. Хватит,» – решительно тряхнул он головой.

Мальчик неторопливо вернулся назад на дорогу и успел, потехи ради, запустить парой камешков, когда его вдруг напугал рокочущий гул. Он резко развернулся и вперил взгляд в облако пыли, поднимающееся на расстоянии от него. Когда чрез тонкие подошвы ботинок он почувствовал, как дрожит земля, на дороге показались трое конных рыцарей, несущихся на него во весь опор, тесно державшихся друг друга, словно одно воинственное целое из стали, кожи и конской плоти.

Вила так захватило зрелище, что он застыл как вкопанный. Сердце его билось в такт стучащим железом копытам и громыхающим доспехам. Затем, словно по чьему-то веленью, всадники осадили лошадей, и поднятая ими пыль окутала завороженного мальчика.