«Додж» по имени Аризона - Андрей Уланов

Интересно, думаю, а есть у них хоть чего-то, что у нас побольше. Кроме, понятно, авиабомб. А то все эти яблочки, волы, горы бродячие, теперь вот тулупы… прямо в тоску вгоняет. Не знаю уж, в какой комиссии этот мир проектировали, но кто-то в ней определенно гигантоманией страдал.

Тот тулуп, который меня чуть не завалил… Его на кузов «Аризоны» можно было вместо тента натянуть – хватило бы с лихвой и еще бы полами землю подметало. А та круглая штуковина, которую я за спальный мешок принял – это, оказывается, рукав такой был.

– Интересно, – спрашиваю, – кто ж это у вас в таких тулупчиках щеголяет? Великаны?

– Великаны тут ни при чем, – заявляет рыжая. – Эту одежду надевают рыцари поверх доспехов.

Ну-ну.

Ладно, думаю, чего там поверх кого – это мы как-нибудь потом разберемся. Главное – одежа есть, и накрыться, в случае нужды, будет чем. А то время уходит, а оно нынче дорого. На войне время всегда дорого, и цена у него всегда одна.

– Хорошо, – говорю. – С тулупами разобрались. Патроны взяла?

– Так точно.

– Еще лучше. Давай, загружаем все это в кузов и поедем. С божьей, как говорится, помощью. А святой отец пусть нам пух без перьев пожелает.

Я, вообще-то, во все эти приметы не очень-то верю, да и по должности не положено, но, с другой стороны, после того, как в немецкий тыл десяток раз на брюхе сползаешь, и не таким суеверным заделаешься. И гимнастерочку заветную, счастливую, по десять раз штопать-перестирывать будешь, и фляжку недопитую оставлять – чтобы было к чему вернуться, – и креститься в уголке втихомолку. А у одного парня у нас совсем заковыристая примета была – он перед каждым выходом фигурку какую-нибудь из дерева выстругивал: то самолетик, то танк, то кораблик. Чушь, конечно, полная, но вот только не вернулся он как раз в ту ходку, когда палатку нашу вместе с очередной фигуркой прямым попаданием накрыло.

– Желать, – говорит поп, – вам я могу только то, что вы сами пожелаете себе. А божья помощь… Будем надеяться, что Светлые боги отзовутся на мои молитвы и не оставят вас – ведь то, что вы собираетесь совершить, должно быть угодно им.

Ах да, соображаю, они же тут язычники, вместо одного Верховного Главнокомандующего – целый… как же это слово-то, на «дивизион» похоже… во – пантеон. С другой стороны, чем черт не шутит – если тут и в самом деле чего-то наподобие существует и на поповские молитвы отзовется, то я лично возражать против этого никоим образом не стану, а с атеизмом своим буду разбираться как-нибудь в сторонке, без свидетелей, как говорил старший лейтенант Светлов: «с тету-на-тет».

– Абгемахт, – соглашаюсь. – Можете передать вашим богам – если задание выполним и живые вернемся, всенепременно к ним в храм загляну и пару-тройку свечей поставлю.

– Надеюсь, – серьезно так заявляет Иллирий, – что тебе суждено будет выполнить этот обет, – и начинает посох подымать.

Я аж моргнул.

Договорились.

– Не понял, – говорю. – Что, прямо здесь проход и откроете?

Кара меня вместо ответа в бок локтем пихнула.

– Не мешай, – шипит. – Ему нужно сосредоточиться.

Гляжу – поп посох наперевес перехватил и начертил им в воздухе чего-то вроде прописной буквы «зю» с кривым хвостиком. При этом еще треск раздался, будто материю разорвали, и – дзынн – как фарфоровые тарелки друг о дружку. И – все.

Я моргнул, глаза протер – ровным счетом ничего не изменилось. Только Иллирий, когда посох свой опустил, пот со лба утер и вздохнул так, будто не деревяшкой в воздухе махал, а мешки с углем полчаса разгружал.

А Кара меня снова локтем толкает:

– Что ты сидишь? Поехали!

– Куда?

– Как куда? – удивляется рыжая. – В проход.

– Какой еще проход?

– В Травяной Мир. Ты что, Малахов, заснул? Он же прямо перед тобой.

Присмотрелся внимательно – вижу, стена замкового дворика перед машиной чуть колышется, словно в пруду отражается.

– Это, что ли, проход? – уточняю. – Вот эта рябь на стене?

– Да, да, да, это и есть проход, – орет на меня рыжая. – Скорее, он же затягивается.

Ладно, думаю, сквозь стену, так сквозь стену. В крайнем случае, постараюсь битыми фарами отделаться.

– Пристегнись! – командую.

– Проход – есть!

– Да верю я, что он там есть, – говорю. – А по ту сторону что? Вдруг там стадо бизонов пасется, а мы с разгона прямо в них?

– Быстрее!

Я педали до упора вдавил, передачу рванул – «Аризона» мотором взвыл и так вперед скакнул – меня чуть по сиденью не размазало. Влетели мы в стену, и последнее, что я еще услышать успел – как позади нас, в облаке бензина и пыли, отец Иллирий чихать принялся. Еще даже подумать успел – ну и могучий же у него чих… И тут нас как шмякнуло!

Глава 11

Поп, как выяснилось, все-таки просчитался. Точнее, недосчитал. Потому что влетели мы в этот Травяной Мир – как там его Иллирий обозвал, Невсклертиш, что ли? – где-то в метре над землей. Будь скорость поменьше – запросто могли бы скапотировать.

Повезло. Хотя посадочка – я уж другого слова не подберу – была еще та. Шмякнулись, подскочили – это на «Додже»-то, – обратно плюхнулись и только после этого мало-помалу затормозили.

Отпустил я руль, мотор заглушил, потянулся за пилоткой – пот со лба утереть, – да так и замер, не дотянувшись.

Черт!

Вокруг машины, от горизонта до горизонта, – море. Синее море. Море травы. Я даже в первый миг и не сообразил, что это трава – решил, что и в самом деле в океан угодили и сейчас на дно пойдем. Цвет – точь-в-точь, и волны ветер колышет.

А небо – зеленое.

В том мире, сквозь который мы с рыжей за «языком» ходили, тоже зеленое небо было. Но там другое. Там цвет густой был, и в нем еще пузырьки какие-то проскальзывали.

А тут – яркий-яркий.

И на этом убийственно-зеленом небе горело огромное косматое малиновое солнце.

Зрелище, что называется, на раз. А также на два, три и четыре. Словно кто-то взял, да и перевернул… Все.

Да уж, думаю, как бы от такого в голове шестеренки с шариками не перепутались.

Очнулся я оттого, что рыжая рядом тихонько так вздохнула.

– Здесь красиво.

– ?!

Я только головой мотнул. Не знаю, как насчет красоты, но я бы это зрелище немного по-другому охарактеризовал. Апо… Опо… тьфу, не помню, какое слово старший лейтенант говорил, специально для таких вот случаев предназначенное. Сногсшибательное, короче говоря, зрелище. Вроде рыжих ножек. Слабонервных и детей просят не смотреть. Хотя… детям можно.

И тут мне еще одна мысль в голову пришла.

– Слушай, – говорю, – госпожа Карален. Помнится мне, Иллирий говорил, что в этом мире никаких аборигенов, то есть местных народностей, не наблюдается? Так?

– Да.

– А почему же тогда вы, – спрашиваю, – такое роскошное местечко до сих пор не колонизировали? Такая ширь кругом – пахать, не перепахать.

– Здесь нельзя жить!

– Что?

– В Травяном Мире, – устало так говорит Кара, – человек не может выжить больше недели. Мы… убедились в этом. В этой траве, в земле, в свете солнца… есть что-то, что убивает.

– Весело.

Ах да, вспоминаю, что-то в этом роде и поп говорил. На тему – почему это в таком приятном месте до сих пор никакая сволочь не завелась.

Посмотрел я еще раз на здешнюю красоту. По-другому. Да, красиво, да, дух захватывает. Но вот только всю эту роскошь на хлеб не намажешь и голодного ею не накормишь. И в автомат не зарядишь.

А вот экскурсии, думаю, сюда водить – это, пожалуйста. После победы.

– Ладно, – говорю. – Куда ехать-то?

– Прямо на солнце.

Солнце местное уже довольно низко опустилось. Здоровенный малиновый шар, раза в три побольше нашего. Но потусклее. Смотреть на него, по крайней мере, невооруженным взглядом можно не в пример спокойнее.

Я в голове прокачал – солнце это, если относительно Кариного мира считать, восходит на юго-западе, а заходит, следовательно, на северо-востоке. Уж не знаю, лучше от этого или хуже… Да и кому?

– На солнце так на солнце, – говорю. – Главное, чтобы оно нам на голову не свалилось.

Завел мотор, сцепление выжал, газанул – и понеслись. Местность эта для поездок на колесном транспорте просто идеальная. Не асфальтовое шоссе, конечно, но по сравнению с фронтовой рокадой, танками разбитой, – автобан в натюрлихе.

Я «Аризону» по этой травке-муравке до восьмидесяти разогнал, а мог бы, пожалуй, и больше. Ну да береженого меня и боги местные поберегут.

А вокруг – такой простор. Я даже снова начал песенку под нос мурлыкать. Нашу, ротную.

Был у нас такой сержант Дьяченко – коренной сибиряк с тридцать третьего года, погиб два месяца назад, во время поиска, – и вот он ее «спивав»:

Ехали казаки, ехали казакиСорок тысяч сабель, сорок тысяч лошадей,И покрылось поле, и покрылось полеСотнями порубанных, пострелянных людей.

А припев мы уже на свой лад немного переиначили:

Любо братцы, любо, ой, любо братцы жить.С нашим капитаном не приходится тужить!

Проехали так часа полтора. Солнышко косматое уже совсем низко опустилось, краешком за горизонт цепляется. И кажется, еще чуть-чуть, самую малость поднажать, на педали надавить – и в самом деле влетим мы с разгону прямиком в него, точь-в-точь как давеча в стену замковую.