В годы большевисткого подполья - Петр Михайлович Никифоров

днем, в рощице, недалеко от казарм. Казаки считали, что жаркий полдень — самое безопасное время для нелегальных собраний. Офицеры в это время сидят по своим квартирам, спят или дуются в карты.

Казаки внимательно вслушивались в мои рассказы и задавали мучивший их вопрос:

— Отберут революционеры землю у казаков или не отберут?

— У кого много, у тех отберут, — отвечал я, — и передадут тем, у кого земли нет или мало.

— А говорят, что «иногородним» отдадут нашу землю. Не отдадим! Драться будем с оружием в руках, а не отдадим!..

Долго и упорно пришлось разъяснять казакам политику партии по земельному вопросу.

Работа с казаками отнимала у меня немного времени, и я познакомился с рыбаками. Почти все они наряду с рыболовством занимались контрабандой, ладили с пограничниками и враждовали с полицией, которая их весьма побаивалась.

Долго работать среди рыбаков мне не пришлось. Я получил от Крымского комитета вызов в Симферополь.

Здесь мне сообщили, что по решению комитета я должен отправиться в Керчь, в распоряжение местной партийной организации.

На этот раз я надолго простился с Симферополем. Зайцева я больше никогда не встречал, но слышал, что он был осужден и сослан в Киренск.

Керчь — уютный городок, он мне понравился. Над тихой бухтой высилась скалистая гора Митридат. Дома располагались на ее склоне уступами. Часть города раскинулась по равнине. Там, вдали, за домами, виднелся металлургический завод. Порт придавал городу специфический приморский колорит.

Хозяин явочной квартиры рабочий-металлист Горн встретил меня дружелюбно. Он жил с женой и маленькой дочкой. Жена накормила меня обедом, а сам он пошел сообщить товарищам о моем приезде.

Поместили меня в квартире литейщика Василия Петрова, в одной комнатке с токарем Авивом Михно.

Авив еще до 1905 года отбывал в Архангельске ссылку, а теперь работал на механическом заводе Золотарева. Это был человек лет двадцати восьми, высокого роста, плечистый, с русой небольшой бородкой, такими же шелковистыми усами. Принял он меня хорошо.

Дня через два после моего приезда состоялось решение городского комитета РСДРП направить меня в порт, на землечерпательный караван, где сильно укрепились черносотенцы.

Когда после заседания комитета мы с Авивом шли домой, он сказал мне:

— Нелегкая у тебя будет работа: черносотенцы крепко засели на землечерпалках и среди грузчиков. Особенно трудно будет у грузчиков: там хозяйничает их старшина Бескаравайный, глава здешних черносотенцев. Никто из наших к ним проникнуть до сих пор не мог. Выгоняли, а то и били. Тебе придется держать ухо востро!

Социал-демократическая партия в Керчи была представлена главным образом меньшевиками. Рабочие обоих механических заводов, табачной фабрики Месаксуди, портовые грузчики и значительная часть кустарей находились под их влиянием.

Целыми днями толкался я на пристанях землечерпательного каравана, среди матросов, рабочих землечерпалок и шаланд, среди грузчиков, присматривался к жизни портовиков, прислушивался к их разговорам,

Все погрузочно-разгрузочное дело захватили в свои руки подрядчики, которые были связаны с портовой и судовой администрацией. Подрядчики жестоко эксплуатировали разрозненную массу грузчиков, спаивали их водкой и обсчитывали при расчетах. Опорой подрядчиков был Бескаравайный.

Мои скитания по пристаням и разговоры с рабочими ни у кого не вызывали подозрений: меня принимали за безработного, ищущего работу. И я мог стать грузчиком, но решил пробраться на землечерпательный караван: там было больше квалифицированных рабочих, и оттуда, как мне казалось, будет легче влиять на всех рабочих порта.

Землечерпательная кампания еще не начиналась; на судах шел ремонт. Однажды, слоняясь по пристани, я услышал голос с землечерпалки «Виктор Шумский»:

— Эй ты, парнюга, иди-ка сюда!

Я поднялся на палубу. Меня встретил боцман.

— Ты что, работу ищешь?

— Да. Ищу.

— Что умеешь делать?

— Всю черную работу могу делать.

— За что уволили?

— За выпивку, — ответил я смущенно.

— Ладно. На работу приму, но если будешь прогуливать или пьяный попадешься мне на глаза — прогоню. Эй, Беспалов! Вот тебе помощник, принимай!

Беспалов устанавливал и ремонтировал трубопроводные системы на судах. Работал он вместе с сыном. Был угрюм и молчалив и, видимо, основательно попивал, но работал споро, хорошо, крепко и чисто.

С работой водопроводчика я был знаком и потому оказался помощником сметливым. Это с первых же дней расположило старика в мою пользу. Я таскал трубы, подавал тяжелые цепные ключи и очищал от грязи места, где предполагалось прокладывать новые трубы.

Проработав на землечерпалке несколько дней, я решил осторожно «прощупать» старика, выявить его настроения. Я завел разговор о Государственной думе:

— В газете Пишут, что скоро в думу выбирать будут. Мы что, тоже?

— Не нашего ума дело. Много будешь думать — без головы останешься, — мрачно ответил Беспалов.

— А как же в газете пишут, что рабочим тоже выбирать надо?

— Кому пишут, а кому и пропишут, — проговорил старик многозначительно.

На этом пока наша беседа и закончилась.

Постепенно знакомясь с рабочими, с их экономическим положением, настроениями и отношением к недавним революционным событиям, я пришел к выводу, что работу надо начинать с молодежи.

Кадровые рабочие порта и землечерпательного каравана работали здесь с молодых лет. Они обычно имели свои домики с огородиками, коровенкой или козами. Администрация создала для рабочих сложную градацию служебных степеней. По этой лесенке двигались те, кто были покорны воле хозяев. Семьи наследственных портовиков жили замкнутой узкоцеховой жизнью. Старики держали молодежь «в ежовых рукавицах» и строго относились ко всякому «вольнодумству».

Администрация порта старалась держать себя с рабочей массой «по-родственному». Стариков нередко приглашали на совещания по разным техническим вопросам. Мне было ясно, что со стариков работу начинать нецелесообразно. Я стал тщательно изучать молодежь.

Сын Беспалова, Андрей, учился на вечерних технических курсах и мечтал стать судовым механиком. С ним я скоро сдружился. Мы часто сидели на берегу и беседовали на разные темы.

Я осторожно вводил его в курс политической жизни, рассказывал о революции, о восстаниях во флоте. Андрей спрашивал, зачем существуют тайные партии и почему они идут против царя. В присутствии отца я отвечал на такие вопросы сдержанно и туманно. Старик вставлял свои реплики, вроде: «Кто от нужды, а кто и от жиру в революцию идет… А нам что, была бы работа».

В разговорах с Беспаловыми иногда принимал участие кочегар Данило. Это был украинец, добродушный парень, служил в армии и немного не доехал до Маньчжурии; мир с Японией вернул его в Россию. Захваченный революционной волной в дороге, он был выброшен на берег Черного моря, в Керчь. Веселый, непосредственный, Данило вносил в наши беседы большое оживление. Старик Беспалов ругал его: «Болтун ты! Болтаешь, а сам не знаешь — что к чему».

Во