Кола - Борис Поляков

А судно новое Кир назовет в честь Нюшки. «Анна» – назовет судно. Так оно в аккурат ладно будет.

Настал, наконец, час – вышли в море на промысел.

С вечера еще уложили и увязали в шняке все аккуратно, на носу фонарь с двумя свечками укрепили так, чтобы свет вперед больше шел, на воду. А теперь поднялись в раннюю рань. Вышли – небо пасмурное, облаками укутанное, ни звезд, ни луны. Темнота тихая, дождь по воде сечет мелкий. Андрей с Афанасием гребут веслами молча. Наука эта Андрею понравилась еще как из Колы шли. Когда не против ветра идти, так труда в ней большого нет, и при деле. Греби себе ровно, сиди, думай про что хошь.

Намедни Сулль говорил, в становище, мол, работы надолго хватит, а тут заспешил со сборами: погода-де скоро кончится, поспешать надо...

Андрей со Смольковым, встревоженные, насторожились: выходило, слышал Сулль разговор. А коль так, зачем в море? Какую каверзу он удумал? Почему Афанасию не рассказывает услышанное? Уж тот бы не удержался, настроение не стал бы утаивать. По Суллю черт не поймет, что он думает. Ровный всегда, характер умеет прятать.

Андрей все это тяжко воспринял.

— Захворал, что ли? – вглядывался Афанасий.

Андрей пытался отговориться:

– Душа не на месте.

Афанасий понял так, что предстоящий лов гнетет Андрея.

– Ништо! – успокаивал. – Бог не выдаст— свинья не съест.

Смольков уловил момент вечером, шепнул:

– Не в Колу же повезет нас?

– За что?

– И я говорю, за что?

Помолчали. Андрей сомненьями поделился:

— Если слышал – должен бы что-то сделать, защиту придумывать, а не в море идти.

– Я уж всяко тут гадал, – тихо вздохнул Смольков. – Вот если меня поставит на руль, тогда и в голову не бери: ничего не слышал. Бывает так: слушает, а не слышит.

– А коль сам сядет?

Тогда уж как сложится. В руки лишь не даваться. – И забегал глазами. Я-то думал, сходим в море еще разок, подучусь ладом с парусами. А то пойдем одни – не управиться. Море ведь. Погода вон тут какая...

С погодою оно, правда, беда чистая. Ветер то дует подолгу – ну, думаешь, друг-приятель, то возьмет да и спрячется. Припадет где-то рядышком, за волной, еле-еле дыхание слышно. Но держи востро ухо. Подымется он внезапно, заиграет с волнами, начнет взбивать белые барашки да так потянет-подует – успевай держать парус: не ровен час, забежит сбоку и опрокинет.

Несмотря на темень и дождь, Сулль Смолькова к руно приставил. Даже в тусклом свете Андрею видно: Смольков готов плясать от радости. Оттого и делает невпопад многое, но Сулль около, поправляет его придирчиво.

Дождь, мелкий, холодный и въедливый, заливает лицо, делает скользкими весла, но тепло и приятно в брезентовых просмоленных дождевиках. Андрей загребает ровно, весла опускает неглубоко в воду, как и Афанасии. Слаженно получается. И, может, потому, что сбылось смольковское предсказание – поставил его к рулю Сулль, тревога отодвинулась куда-то вдаль. Андрею покойно грести, поглядывая на Сулля, ругающего Смолькова, покойно чувствовать рядом гребущего Афанасия, хотя и молчит он, проявляет свое недовольство.

Вчера еще, как погрузку шняки закончили, он вдруг на вараки, на море обеспокоенно стал поглядывать, а потом к Суллю:

– С выходом-то лучше бы повременить...

Сулль молчал.

 Слышь, что говорю, Сулль Иваныч?

– Да, слышу...

— Ветер, говорю, нехороший. Тихий, а нажимной.

Сулль смолчал, не ответил, знай работает не спеша, Афанасий постоял, поглядел и докучать не стал больше. Андрею только почудилось – Афанасий в сердцах отошел: непривычно как-то смолчал Сулль Иваныч, неуважительно. А давеча, перед выходом, Афанасий опять к нему.

– Непогодье нас не застало бы, Сулль Иваныч.

– Нет. Все хорошо.

– Смотри, твоя воля. Одно скажу: негоже это, когда нет совета.

— Не надо совет. Надо послушание. Все хорошо, —

Сулль вроде бы мягко так говорит, а слова как каменные, не сдвинешь.

Афанасий, недовольно посапывающий у весла, рассмеялся вдруг негромко и сбился с ладу, грести перестал. – Чего ты? – поднял весло и Андрей.

– Наука вспомнилась, – хохотнул Афанасий и мотнул головой Суллю. – Ты ругай его осторожней. Как бы он, часом, за борт не прыгнул.

У Афанасия незлобивый характер, отходчивый.

— Да да. Осторожно, – засмеялся и Сулль, и глаза потеплели, глянули на Андрея, словно в нем поддержки искали.

В тот день еще был случай.

Как подготовку шняки закончили, Сулль удумал место каждому указать загодя: кто и где на лову находиться должен и какое дело как делать. Веревку принесли длинную. Сулль одним концом привязал Смолькова за опояску, другой себе взял, пояснил:

— Акула есть ты. Иди, сопротивляйся...

Шняка в отлив стояла на берегу. Забрались в нее все по местам стали. Смольков привязанный посуху бегает упирается. А Сулль выбирает веревку умеючи, подтягивает Смолькова к шняке, показывает Андрею и Афанасию, как оно в море должно все быть. Андрей с кротилкой, Афанасий с ляпом стоят наготове, ждут, наблюдают.

Как ни хитрил, ни упирался Смольков, подвел его Сулль к борту, приказал замереть и Андрею рассказывал как стоять правильно, как акулу по носу бить, как Афанасию ляп заводить и владеть им. Все показал Сулль.

Решили попробовать. Смольков не успел и глазом моргнуть, как заарканенный ляпом втащен был в шняку Суллем и Афанасием... А дальше пошло неожиданное – Афанасии не стал ждать Суллевых пояснений: только Смольков на лежбище оказался, он ляп не мешкая бросил, схватил секач в обе руки и замахнулся им высоко. Лицо жестким стало, вот-вот топор с широченным лезвием опустится, распластает Смолькова надвое...

Смольков всем телом взбрыкнулся – только кости ног по настилу стукнули – и рывком, по-собачьи сиганул за борт вместе с ляпом. Андрей подобрался, готовый схватить топор, похолодел. «Началось», – мелькнуло. И тут же вовремя спохватился: вдвоем Сулль с Афанасием не оставались. Ничего Афанасий не мог знать. Дурит, значит.

Смольков за бортом крестился на Афанасия:

— Сатана! Сдурел, что ли? Отшибешь голову...

Сулль, будто не было ничего, внушал Афанасию:

— Очень хорошо. Надо быстро-быстро. Бить что есть сила. Хорошо.

Сейчас можно вспоминать с улыбкой, а тогда Андрею присесть захотелось, до того слабость в ноги ударила. А тут еще сборы начались в море, странные какие-то, в спешке.

Андрей, загребая веслом, нет-нет да с глазами Сулля встретится. Глаза у него добрые, располагающие. Но на миг вдруг почудилось: в них, как в окне за шторкою, прячется настороженность. А что, если слышал Сулль разговор?

На веслах долгонько шли. Серою пеленой занимался день. Берега уже скрылись, дождь перестал, ветерок поднимался студеный, северный. Взводень пошел крупнее, шняку заметно покачивало. Афанасий стал чаще оглядываться.

– Погодка не разгулялась бы, а, Сулль Иваныч? Не по нраву она мне нынче...

Сулль щурит глаза и вглядывается на север.

– Будет тихо еще.

– Ага! А потом что?

– Ни-че-го! – улыбается Сулль.

– Может, парус поднять? Скорее дойдем.

– Нет. Скоро есть место.

Но Афанасию, видимо, надоело грести, он настаивал:

– Может, оно есть уже. Вели смерить.

Сулль пооглядывался кругом, подумал.

– Хорошо.

Грести перестали. Афанасий достал веревку, грузило подцепил и бухнул его за борт. Сулль следил, как веревка виток за витком исчезала в море.

– Ну как? – спросил Афанасий, когда веревка остановилась. – Может, тут и начнем? – И кивнул на север. – А то ишь как оно там захмарилось...

– Да, начнем, – согласился Сулль.

Хотя они и отошли недалеко от берега, он не стал возражать Афанасию, где начать. Коли так погода тревожит, не стоит разлад вносить. Пусть по его будет. Спокой нужен. Главное Суллем сделано: в море они. А в непогоду и тут всем достанется. И ничего, если акул здесь не будет. Больше всякой добычи Суллю нынче нужны ветер, дождь и хорошие волны.

Достали бочонок, весь в круглых дырках, заполнили ворванью, прикрепили к нему пунду – грузило чугунное, и на веревке все – в море. Сулль раньше еще пояснил им: только ворвань пойдет по воде – акула ее, как собака, по запаху враз учует.

На лебедке веревка толстая саженей на сто, конец заплетен в цепь двухсаженную, с вертлюгом. На цепи крюк длиной в треть аршина и толщиной с вершок. Сулль на крюк насадил кусок мяса, загодя обжаренный в печи, цепь в руках, крутанул на вертлюге мясо, спросил Афанасия:

– Ни-че-го? Да?

– Давай бласловясь, – Афанасий перекрестился. Смольков и Андрей последовали его примеру.

Крюк с мясом и грузилом пошел в воду. Сулль травил с барабана веревку медленно, и она уходила и уходила в воду. Рукоять у лебедки вращалась сама, непривычно, одиноко. Потом Сулль закрепил чеку на лебедке, оглядел всех, предупредил:

– Теперь каждый свой место быть. Надо ждать.