Воспоминания - Сергей Юльевич Витте

Государь с мнением большинства не согласится и находя опасным утверждение крайнего мнения меньшинства, как могущее внести смуту в окраину, которая была спокойна и лояльна, поставил вопрос о том, чего собственно опасаются в утверждении мнения большинства и почему вообще вопрос о военном устройстве в Финляндии был поднят с такою горячностью. На это последовал ответ, что опасение заключается в том, чтобы эти войска в случае каких-либо неожиданностей не революционировались и не пошли против своего Монарха и Империи. Сипягин ответил на это, что хотя он такой возможности не верит в силу того, что вся предыдущая история со времени образования Великого Княжества Финляндского показывает обратное, но тем не менее, если делать такие невероятные предположения, то мнение меньшинства также не устраняет предполагаемую возможность, что раз предполагать возможность такой случайности, то нужно совсем уничтожить финляндские войска и призыв финляндцев в войска.

Соответственно всему изложенному Его Величество принял такое сложное решение. Он утвердил мнение меньшинства, но одновременно особым актом объявил, что впредь до последующих Его распоряжений мнение это не приводить в исполнение, а уничтожить все финляндские войска, за исключением финляндского гвардейского баталиона, всегда находившегося в Петербурге, и одного конного драгунского финляндского полка, недавно только учрежденного усопшим Августейшим Отцом Его Величества.

Причем о том, чтобы взамен уничтожения финляндских войск, предпринятого совершенно неожиданно для Финляндии, брать с финляндского казначейства какое-либо денежное вознаграждение в пользу общеимперской казны, не было и речи и не могло быть речи, так как решение об уничтожении финляндских войск последовало вопреки мнению и желанию финляндского сейма и не согласно ни с мнением большинства, ни с мнением меньшинства членов Государственного Совета. Это решение крайне обострило финляндский вопрос. Финляндия пришла в брожение. Бобриков и Плеве начали русифицировать Финляндию, т. е. принимать целый ряд, с точки зрения финляндцев, незаконных мер, вводить русский язык, наводнять Финляндию русскими агентами, увольнять сенаторов и ставить вместо них людей, ничего общего с Финляндией не имеющих, а также высылать из пределов Финляндии лиц, которые так или иначе протестовали против подобного произвола. Плеве, чтобы угодить Государю, пустил в ход свои полицейские порядки вовсю.

При приведении этой политики в исполнение начались трения и в силу общемирового закона, что действие вызывает противодействие, а затем это противодействие – новое действие впредь до того или другого рода катастрофы, и пошла история с различными инцидентами Бобринского и ген. – губ. Финляндии, кончившаяся печальным убийством ген. Бобрикова сыном одного бывшего финляндского сенатора, пострадавшего во время этих треволнений. Убийца сейчас же покончил с собой. Бобриков, как я слышал, умер с честью, т. е. как должен умереть в подобных случаях государственный деятель, себя уважающий.

Припоминаю, что во время обсуждения дела о воинском устройстве в Финляндии, Плеве себя держал в заседании крайне сдержанно и осторожно, хотя он, в сущности, вел все дело и довел его до указанного конца. Что же касается Куропаткина, то после мне пришлось от него несколько раз слышать неодобрение действиям Бобрикова, причем он высказывал, что заходит в финляндских делах чересчур далеко. Я в финляндских делах после решения воинского вопроса через Государственный Совет, но вопреки высказанным им мнениям, никакого участия не принимал, так как дела финляндские до министерства финансов не касались за это время.

Затем в Государственный Совет более никаких общеимперских дел не вносилось, так что сказанный указ, так удивительно появившийся на свет, более не применялся. Да и едва ли удобно было его применять после сделанной пробы. Решили подвергать решения сейма, так сказать, контрольному суждению Государственного Совета, а в конце концов принимать неожиданно решение по обсуждению в частном совещании, несогласное ни с проектом военного министра, ни с решением сейма и, наконец, не согласное ни с мнением большинства, ни с мнением меньшинства Государственного Совета. Зачем же в таком случае потребовалось выслушивание суждения высшего законодательного учреждения Империи?..

Политика Бобрикова и Плеве привели к убийству Бобрикова. Нужно заметить, что во все время русской революции было только два политических убийства в Финляндии – Бобрикова и одного прокурора. Оба убийства совершены не анархистами, не революционерами, а финляндцами за национальные идеи.

Финляндцы по натуре корректные люди, чтущие законы, и им чужды безобразнейшие убийства, ежедневно совершаемые в России на политической почве революционерами, анархистами и отчасти «истинно русскими» людьми. Очень жаль, что нашлись два финляндца, которые совершили эти два политические убийства и запятнали Финляндию политическою кровью. Убийство – есть всегда все-таки убийство – самое ужасное, антирелигиозное, антигосударственное и античеловеческое преступление.

После убийства Бобрикова явился вопрос назначения нового финляндского генерал-губернатора. В это время уже в России бродила внутри «революция», окончательно выскочившая наружу в 1905 году, благодаря безумной и несчастной русско-японской войне. Приблизительно в это время отличился харьковский губернатор, шталмейстер князь И. Оболенский тем, что он произвел сплошное и триумфальное сечение бунтовавших и неспокойных крестьян вверенной его попечению губернии, затем на него за это анархист (невменяемый) сделал покушение, но, к счастью, неудачное, и после всего этого он сейчас же был сделан сенатором. То, что он так лихо выдрал крестьян, было аттестатом его молодечества и решительности. «Вот так молодец – здорово». «Кому же как не ему быть финляндским генерал-губернатором?»

Тогда был лозунг: «Нужно драть – и все успокоится», как впоследствии явился лозунг: «Нужно расстреливать – и все успокоится». Одно из главных обвинений, до сих пор мне предъявляемых, это то, что я, будучи председателем совета, после 17 октября мало расстреливал и другим мешал этим заниматься. Кого я должен был расстреливать, до сих пор мне никто не ответил. «Витте смутился, даже перепугался, мало расстреливал, вешал – кто не умет проливать кровь, не должен занимать такие высокие посты».

Таким образом, кн. Оболенский был, к всеобщему удивлению, назначен финляндским ген. – губернатором, но, что особенно всех поразило, это то, что он вдруг был сделан и ген. – адъютантом. Он только в молодости и очень недолго служил в моряках, в чине лейтенанта вышел в отставку и с того времени был статским, не имея никакого отношения к военному делу. Такие назначения ген. – адъютантами делались только при Павле Петровиче. Кн. Оболенский был не глупый и хороший человек, но не особенно серьезный и страшный балагур, причем для балагурства готов был часто фантазии смешивать с истиной. Его даже в семействе Оболенских иначе не звали, как Ваня Хлестаков. Когда он стал ген. – губернатором, то был у меня и просил моих советов. Я ему советовал не вести столь резкую политику, какую завел Бобриков, и вообще вернуться к прежним традициям, которых без существенных изменений Самодержцы держались около столетия, но одновременно постепенно добиваться большого объединения финляндских интересов