Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он мне дал это слово, которое он в точности и исполнил, то я ему сказал: «Как раз только вчера я получил от Его Величества проект основных законов, составленный помимо совета министров, для обсуждения его в совете». Там есть только одна статья, касающаяся Финляндии, которая гласит: «Великое Княжество Финляндское, состоя в державном обладании Российской Империи и составляя нераздельную часть Государства Российского, во внутренних своих делах управляется на особых основаниях» и затем более ни слова. Мехелин видимо успокоился, но просил меня продиктовать ему эту статью. Я ее продиктовал, затем он мне сказал, что статья эта вследствие неопределенности своей редакции может вызвать впоследствии недоразумения, а потому просил меня разрешить ему представить к этому предмету соображения. Я это разрешил, и он мне представил краткую записку с проектом своей редакции (находится в архиве совета министров). Я почел нужным, как статью проекта основных законов о Финляндии, так и записку Мехелина с предложенной им редакцией сейчас же переслать Герарду и просить его прибыть на заседание совета министров, в котором обсуждалась, между прочим, статья о Финляндии. Это был второй раз, когда я видел Герарда с тех пор, как он стал ген. – губернатором, и на этот раз обсуждал с ним вопрос, касающийся Финляндии. На заседаниях совета, в которых рассматривался проект основных законов, имея в виду Финляндию, кроме ген. – губернатора Герарда я пригласил вице-председателя Государственного Совета Фриша и члена Государственного Совета известного профессора Таганцева, как лиц, которые в последние 10–15 лет до 17 октября участвовали во всех комиссиях, имевших целью большее объединение Финляндии с Империей, и которые (в особенности Таганцев) считались большими партизанами мысли наибольшего объединения хотя бы с нарушением некоторых данных или присвоенных Финляндией конституционных вольностей. На этом заседании была единогласно отвергнута редакция Мехелина и взамен вышеприведенной редакции была принята следующая, приобретшая силу основного закона:
«Великое Княжество Финляндское, составляя нераздельную часть Государства Российского, во внутренних своих делах управляется особыми установлениями на основании особого законодательства».
Редакция эта была установлена в полном согласии с Герардом. Указывая, что, будучи премьером, все дела, касающиеся Финляндии, решались помимо меня, я этим нисколько не хочу сказать, что Н.Н. Герард сделал какую-либо ошибку в своем управлении. Напротив того, я уверен в том, что он вел по тому времени вполне разумную политику, что благодаря ему Финляндия тогда начала успокаиваться. Я думаю даже, что если бы он остался, то Финляндия вполне успокоилась бы. Все упреки в том, что он будто бы мирволил финляндцам, что он вел Финляндию почти к полному отъединению от Империи, – все подобные упреки черносотенной и рептильной печати (особливо «Нового Времени») представляют сплошную ложь и клевету.
Конечно, Н.Н. Герард и умнее, и патриотичнее, и государственнее всех его подобных критиков. Но, может быть, действительно новый выборный закон в Финляндии пошел более, нежели это было осторожно, в сторону демократическую, точно так и другие законодательные меры пошли более, нежели это было осторожно, в левую сторону. Но едва ли Герард здесь в чем-либо грешил; это было осуществление манифеста по Финляндии от 22 октября, именно того манифеста, о котором я говорил ранее и в появлении коего на свет Герард не принимал никакого участия. Герард стоял строго на почве законности и конституционных начал так, как они понимались по отношении Финляндии вплоть до наступления Бобриковского режима.
То, что дано и получило историческою давностью права гражданства, он защищал и в этих пределах строго поддерживал интересы Империи и в особенности права Великого Князя Финляндского, Императора Всероссийского.
Такою лояльною политикою он внушил к себе уважение финляндцев, и следует думать, что этим путем он достиг бы желательного объединения, скажу более, отожествления интересов Финляндии с интересами всей Империи. Это путь медленный, но зато прочный и бескровный… Затем я виделся с Герардом лишь после того, как он оставил пост финляндского генерал-губернатора в 1909–1910 году.
На мой вопрос о том, как к нему относился Государь Император во время его генерал-губернаторства и при оставлении поста этого, он мне ответил, что, принимая место финляндского генерал-губернатора, он подробно докладывал Его Величеству свои взгляды и план своего управления и что Его Величество вполне все это одобрил, что затем он все время пользовался благоволением и одобрением Государя и что, таким образом, он не может сказать, что его уход был вызван Государем, но что у него являлись постоянные скрытые несогласия не столько с мнениями министерства, сколько с его действиями или, вернее, с кликою бывших сотрудников Бобрикова и Плеве, которыми себя окружал Столыпин…
На мое замечание, что ведь Столыпин-то действует не без одобрения Государя, он мне заметил: «Но вы же знаете Его Величество?» Затем у нас перешел разговор на Столыпина. Тогда я искренно считал Столыпина честным политическим деятелем, т. е. за человека с убеждениями, не могущим действовать иначе как по убеждению; иначе говоря, я его не считал политическим угодником, действующим из-за карьеры и из-за положения, и приписывал многие его странные действия неопытности и государственной необразованности. Я это высказал Герарду, резюмируя мое мнение словами: «Столыпин человек ограниченный, но честный и бравый», на это Герард мне заметил: «Поверьте мне, что Столыпин не так ограничен, как вы думаете, и, в особенности, далеко не так честен, как вы воображаете. Это я вам говорю на основании моих с ним отношений во время моего генерал-губернаторства, и в доказательство сего я имею много фактов».
Зная, что Н.Н. Герард зря таких слов не скажет, я все-таки первое время после этого свидания не хотел верить Герарду, говоря себе: «Нет, он ошибается». К сожалению, после мне часто приходило на мысль: «А ведь Герард был более нежели прав…»
Вместо Герарда был назначен начальник дивизии в Финляндии генерал-лейтенант Бекман. Когда Бекман был назначен, он почему-то счел нужным ко мне явиться в мундире с лентой. Я был очень удивлен такою непривычною в последние годы (после моего ухода с премьерства, когда Его Величеству было угодно выказывать мне на каждом шагу знаки своего пренебрежительного неблаговоления) любезностью.
Я его в первый раз видел, и он произвел впечатление прямодушного и честного генерала. Я его спросил, в каких отношениях он находился с Герардом; он мне ответил – в самых лучших, и отлично отозвался о Герарде. На мой вопрос, какой же политики он намерен держаться, он мне ответил: «Той, какой мне мой Великий Князь укажет». Я
