Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помню, что через несколько дней после обнародования этого указа, я встретился у Нарышкина (обер-камергера Эмануила Дмитриевича) с Борисом Николаевичем Чичериным (известным профессором государственного права, ученым публицистом, бывшим Московским городским головой), братом жены Нарышкина. Чичерин напал на меня за этот указ, указывая на то, что это явное нарушение конституции Финляндии и Царских обещаний ряда Императоров, говоря, что мы дурные советники Государя и ведем Его к бедам. Я заметил, что не принимал никакого участия в этом указе, тем не менее приводил мотивы, его отчасти оправдывающие, и главный мотив – практическая необходимость.
Конечно, этот указ был вызван предстоящим рассмотрением сеймом проекта военного министра генерала Куропаткина, переданного сейму на обсуждение. Заключение сейма по проекту Куропаткина было отправлено в Государственный Совет.
Я, в качестве министра финансов, должен был написать свое заключение по проекту Куропаткина и по принятому порядку представил свой отзыв в печатном виде для раздачи всем членам Государственного Совета. Ранее обсуждения дела в стенах Государственного Совета оно обсуждалось в частном совещании под председательством генерал-адъютанта Ванновского, в котором участвовали Куропаткин, Бобриков, Плеве, Сипягин (министр внутренних дел), я и еще несколько человек. Куропаткин, поддерживаемый Бобриковым, защищал свой проект; я защищал свою точку зрения. Моя же точка зрения была такова.
Государь, как неограниченный в то время Самодержавный Император Российский и Великий Князь Финляндский, имеет долг принимать меры, посколько они вызываются существенною необходимостью для общей всех Его подданных государственной пользы, хотя бы они касались и Финляндии. Таким образом, существо вопроса, по моему убеждению, лежало не в праве, а в действительной необходимости проектируемых Куропаткиным мер. По моему же мнению, меры эти в значительной своей части не вызываются существенными интересами Империи, а между тем рождают существенные неудобства для Финляндцев.
Поэтому, не соглашаясь всецело ни с проектом Куропаткина, ни с отрицательным отношением к нему сейма, я предлагал такие изменения в проекте Куропаткина, которые, удовлетворяя, по моему мнению, действительные интересы Империи, не представляют излишних и тягостных требований к Финляндии. При этом в своем отзыве я касался общих суждений относительно действий умерших Самодержцев, которые потому, что умершие, подвергались довольно развязной критике, и специально останавливались на Александре III, которому был приписан сказанный проект, т. е. говорилось, что будто бы он был одобрен Императором Александром III. Тогда Александр III имел еще большой авторитет в глазах своего Царствующего Сына, а потому, с одной стороны, ссылка на Александра III была до известной степени гарантией твердости в данном деле Николая II, а, с другой, в глазах финляндцев тот odium, который, правильно или неправильно, возбуждал в них проект Куропаткина, слагался с благополучно царствующего на умершего Императора. Что же касается моих предложени, то в смысле большого объединения финляндских войск с русскими они шли дальше того, что в свое время было предложено гр. Милютиным и что не было принято Александром II во внимание к ходатайству финляндского генерал-губернатора генерал-адъютанта гр. Адлерберга, подкрепленному ходатайством финляндского статс-секретаря.
Это произошло тогда, когда было утверждено Александром II положение о финляндских войсках. После сказанного совещания под председательством П.С. Ванновского я получил от генерала Куропаткина копию всеподданнейшего письма его, в котором он докладывал Государю, что мой отзыв в Государственном Совете по проекту закона о финляндской воинской повинности поставит его и его единомышленников в Государственном Совете в крайне неловкое положение, так как в этом отзыве я дезавуирую ссылку на Александра III и вообще представляю соображения, крайне неудобные для проведения его проекта. В результате этого письма я должен был просить Плеве уничтожить все экземпляры моего отзыва и взамен его разослать другой, вновь ему препровожденный, в котором были пропущены все наиболее сильные места против соображений военного министра Куропаткина.
В моем архиве имеется отзыв в первоначальной редакции и затем в последующей, одобренной Государем, в которой выкинуты нежелательные места, ввиду возможности их распространения, в особенности на западе. Скоро открылось заседание по сказанному делу в Государственном Совете в силу упомянутого указа о рассмотрении общеимперских финляндских дел. Как в департаменте, так и в общем собрании голоса разделились. Решение сейма никто кроме финляндских сенаторов не поддерживал, но громадное большинство членов не согласилось также с проектом военного министра, а поддерживало мои умеренные предложения, которые, как я сказал, шли дальше того, чего в свое время добивался бывший военный министр.
Во время обсуждения дела в департаментах, когда оба мнения обрисовались, некоторые члены обратились к присутствовавшим финляндским сенаторам и спросили их, как они думают, если будет принято мнение большинства, поддерживавшего мои предложения, и затем передано на вторичное обсуждение сейма, то сейм присоединится ли к нему или будет продолжать настаивать на своем проекте, на что сенаторы заявили, что они не имеют полномочия на решение этого вопроса, но что они лично уверены, что сейм будет настолько благоразумен, что присоединится к мнению большинства, как оно выяснилось в департаментах. При обсуждении дела в общем собрании Государственного Совета громадное большинство также присоединилось к умеренному проекту, мною представленному (более 50 голосов, в том числе Великий Князь Михаил Александрович, Владимир и Алексей Александровичи, а также принц Ольденбургский), а за проект Куропаткина голоса подали только около 15 человек (в том числе Великий Князь Михаил Николаевич и, конечно, Плеве и Бобриков).
Присоединение Великого Князя Михаила Николаевича к меньшинству для меня было ясным указателем, что Государь колеблется и что именно ввиду этого Плеве прибег к Великому Князю. Михаил Николаевич всегда жил умом покойной жены Великой Княгини Ольги Феодоровны и его ближайшего сотрудника. После смерти жены – умом только ближайшего сотрудника. Человек же он добрый, достойный и Великий Князь, т. е. человек благородный. Плеве был в то время государственный секретарь, т. е. его секретарь, как председателя Государственного Совета. Великий Князь Плеве не любил, но часто находился под его влиянием.
Если бы тогда Его Величество утвердил мнение большинства, то конфликт бы кончился; военный финляндский вопрос получил бы решение, соответствующее действительным русским потребностям, и такое благополучное для взаимных интересов решение наиболее существенного дела укрепило бы, дало бы, так сказать, право политического гражданства указу, который по способу его появления являлся довольно произвольным. К сожалению, это сделано не было.
Когда Государю в установленном порядке были представлены оба мнения, Он собрал частное совещание из следующих лиц: Вел. Кн. Михаила Николаевича, Куропаткина, Бобрикова, Плеве и Сипягина; приглашенные советовали Государю утвердить мнение меньшинства, впрочем, Государь отлично знал, что они другого совета не дадут и потому именно их и пригласил. При таком положении дела Сипягин, который мне рассказывал, что происходило, в совещании, видя, что
