Иранская мина - Александр Александрович Тамоников

Раненый не ответил, только судорожно сглотнул.

Глава 7

Сосновский прекрасно знал, что Франк Хартман является офицером абвера. Хартман давно работал на Востоке. В 1936 году он работал в Польше, потом переключился на Болгарию. Турция и Иран стали для него наказанием, как посчитал сам разведчик. Хартман мечтал работать с Советским Союзом, у него был даже свой план, который он вынашивал и разрабатывал. Реализация этого плана позволила бы Германии получить сведения не только о новейших советских самолетах, но и о готовящихся разработках и направлениях в военной авиации. Но приказ есть приказ.

Так что, когда в конце лета текущего года Хартман оказался в Тегеране и ему сообщили, что он включен в состав резидентуры абвера, он понял, что это его шанс, взлетная полоса в карьере. Хартман готов был работать день и ночь, заводить свою агентуру, добывать сведения, хитрить, лгать, убивать – только бы его оценили в штабе Канариса. И он все это делал, даже собственноручно убил двух ненадежных иранцев, которые сначала согласились работать на Германию, а потом начали юлить. А может, и не стали юлить, а просто повели себя излишне осторожно. Но Хартману не хотелось рисковать. И подумаешь, какие-то иранцы!

А вот с Майклом дело другое. Он, конечно, немец, фольксдойче, они там у себя в Аргентине, в немецкой колонии, далеки от идей фюрера, но Германию поддерживают всей душой. Этого не скрыть. Но порой понять этих аргентинских немцев бывает непросто. Вроде бы Майкл имеет контакты с советским посольством, даже приятельские отношения завел кое с кем из журналистов из Советской России. Сам Хартман играл роль немецкого предпринимателя-переселенца в третьем поколении. Он усердно разыгрывал из себя человека, ужасно соскучившегося по немцам. Поэтому так часто якобы и появлялся в немецком клубе в центре Тегерана.

– Вы там, за океаном, оторвались от реалий жизни! – подняв вверх палец, заявил Хартман. – Здесь, в Европе и в Юго-Западной Азии, жизнь бежит быстрее, она как кипящая в жилах кровь. А у вас в Аргентине в жилах течет сок фруктовых деревьев.

– Э нет! – пьяно засмеялся Сосновский, изо всех сил стараясь не показывать, что он пьянее Хартмана. – У нас там горячие «латиносы», там жизнь кипит, только успевай поворачиваться. Это у вас здесь в жилах пиво! Вот ты говоришь, что немецкий клуб – центр вселенной в Тегеране. А я тебе скажу, что у спесивых англичан в их журналистском клубе веселее. А еще веселее у русских! Только ты… никому!

Сосновский прижал к губам указательный палец и стал озираться по сторонам. Локтем он задел стакан, и тот бы грохнулся на пол и разлетелся вдребезги, если бы его не подхватил Хартман. Сосновский не подал виду, что заметил это, хотя действие было вполне сознательное. Так Михаил часто проверял, насколько его собеседник пьян, а насколько изображает пьяного.

– Майкл, ты обещал мне рассказать про русских, – напомнил Хартман, навалившись грудью на стол. Но потом с силой сжал локоть Сосновского и прошептал: – Только не здесь…

«Так, он хочет меня вывести отсюда, – понял Сосновский. – Любопытно, что за этим кроется? Уж не появление ли вон того араба в приличном костюме возле барной стоки сподвигло моего пьяного друга на прогулку на свежем воздухе? Надо ему подыграть. Тем более здесь уже делать нечего, все расходятся. С французами бы его познакомить, но пока не получится».

Сосновский поднялся, буквально стаскивая со стола вцепившегося в его рукав немца. Он пошел к двери, отметив, что араб встретился взглядом с Хартманом. «Что это? Они знакомы или араб бросил на нас взгляд просто потому, что мы пьяны и шумим сверх всякой меры?… Хм, араб не спешит, хотя уже получил упаковку ветчины. Для кого эта ветчина? Арабы свинину не едят, они мусульмане. Ему прикасаться к ней грех, а он взял… Ладно, через упаковочную бумагу не возбраняется».

Когда Сосновский и повисший на нем Хартман вышли на улицу, было уже темно. Неподалеку от бара стояла машина, судя по номерам, из английского посольства. Но не из дипмиссии, а для низшего персонала или службы безопасности. Мысль пронеслась в голове, а взгляд скользнул по улице. Здесь, в этой части города, было людно. Скоро комендантский час, но приличная публика пока еще гуляет. «Интересно, куда меня потащит Хартман, что ему нужно?»

– Что-то меня мутит, Майкл, – признался немец.

– Остановить такси, Франк?

– О нет! – взмолился немец. – Только не такси! В машине, в духоте салона, в котором еще и пахнет чем угодно, но только не восточными пряностями, меня стошнит. Будь другом, Майкл, проводи меня до гостиницы. Свежий воздух, душ… это лучше всего…

Сосновский пошатывался, усиленно жестикулировал, но успевал следить за тем, куда и как смотрит Хартман. «Какого черта он меня сюда вытащил? Не надо мне голову морочить тошнотой, он трезв как стеклышко… Есть! Вот оно! Вон та молодая женщина. Они с немцем обменялись взглядами. Кто она, откуда? Одета опрятно, по моде, но не богато. Это не леди из общества. Черт, не рассмотреть!.. Ага, Хартман меня перехватил под другую руку. Покачивается, пьяно толкает прохожих. Так он и ее толкнет… Есть! Мгновенный контакт! Лучше бы они разыграли извинения… Нет, это оплошность. Оба никак не отреагировали на столкновение. Это ваша ошибка, господа! Ты ее засветил, Хартман, ублюдок!»

Коган приехал поздно ночью. Группа была в сборе. Сосновский отпивался горячим душистым травяным чаем и держал на лбу мокрую тряпку. Буторин лежал на диване, положив руку на глаза, чтобы яркий свет не мешал спать. Шелестов колдовал возле карты города, в который уже раз пытаясь понять, куда радисты уходят сразу после передачи. Одну рацию взять удалось, и радист, которого взял Буторин, начал давать показания. Но этого мало. Пока вторая рация не под контролем разведки, ситуация может измениться в корне. Конференция еще идет, вероятность покушения все еще велика, что бы там ни говорили информаторы из Берлина.

– Ага, не спится? – рассмеялся Коган, войдя в комнату.

Шелестов оживился и бросил на стол карандаш. Сосновский посмотрел на Бориса тоскливыми глазами и отхлебнул еще чая. Только Буторин никак не отреагировал, продолжая лежать и ровно дышать, как младенец.

– Вот, ребята. – Коган положил на стол картонную папку с завязками и погладил ее рукой. – Неожиданный подарок судьбы. Уломал американцев, чтобы дали возможность поговорить еще раз с этой самой Зухрой, которая как-то была связана с попытками диверсий на трассе перегона. Никакого отношения она к подготовке покушения, конечно, не имеет, ее вообще использовали