Магистр - Анна Одина

EdC широко раскрывает глаза от изумления, но все же на долю секунды позже, чем можно было бы ожидать. Негромко: Mon dieu, но это… весьма необычно, мистер Ратленд. Испытующе смотрит на гостя: Если я не сумею найти вам применения – грош цена мне и моим трудам. Прошу вас… кто-нибудь еще знает о том, что вы можете так?

VR проводит рукой по столу, оставляя его нетронутым. Поколебавшись: Да… знали. Это было очень далеко отсюда, очень… давно отсюда. И уверяю, я не занимаюсь подобными фокусами постоянно – просто надо же было предоставить вам вступительный взнос. Некоторое время они смотрят друг на друга. Затем Ратленд прерывает молчание: Как его звали, мсье де Катедраль?

EdC молчит. Через некоторое время это становится дискомфортным, и кажется даже, что часы тикают как-то неровно. Негромко: Давайте не будем торопить события, мистер Ратленд. Когда-нибудь я смогу точно сказать, понял ли ваш вопрос. А еще когда-нибудь, предполагая, что понял, возможно, сумею ответить.

VR поднимается. Оставим это, мэтр. Я сам все выясню. Улыбается почти радостно. Располагайте мной свободно. Я не стеснен в средствах, умею проходить через закрытые двери и запоминаю тексты любой длины после одного беглого прочтения. Давайте остановим лавину.

EdC также поднимается. Моя уверенность в нашем успехе возросла после этого разговора многократно. Я был счастлив познакомиться с вами, Винсент. Провожает гостя, затем закрывает за ним двери и прислоняется к ним с другой стороны. Его лицо выражает напряженную работу ума. Он садится за стол и быстро пролистывает потрепанный блокнот. Некоторое время смотрит на записи и закрывает книжку.

19. В лондонском тумане

«Каждый год весной даю себе зарок наблюдать за ростом листьев. Едва деревья даже еще не начинают зеленеть, а только напитываются мыслью о листве, и ветки наливаются розовым, в садах и лесах уже витает дымка будущего цвета. Где-то вычитал, что у китайцев есть для него обозначение, цвет… не помню. Похожим слогом назвала себя последняя императорская династия… нет! В общем, у них есть название для цвета молодой, зародышевой зелени, которую я год за год за годом мечтаю проследить в росте – от изумрудной дымки вокруг розовых ветвей до маленьких острых листков. И никогда не успеваю. Сейчас, зимой, когда еще и думать о весне рано и мечтать следует о том, чтобы дожить до нового года, даю зарок: если Бог даст мне увидеть следующий май, каждое утро буду ходить к деревьям и смотреть на рождающиеся листья. Где бы я ни находился».

То был долгий и откровенный разговор без свидетелей. Конечно, никто не стенографировал его, и в стенах кабинета не было записывающих устройств. Никто не наблюдал за Винсентом Ратлендом из глаз портрета Генриха VI, основателя Всех Душ. Мэтр действительно дожидался в ту ночь гостя и не спал, и Винсенту это понравилось. Похоже, судьба наконец-то свела его с правильным человеком, не сделав их врагами a priori (тут он опять вспомнил убийственных «эзотериков» из Кинты де Регалейра). Великий адепт обладал мягкой и тихой манерой человека, который знает, что делает, и привык к тому, что все осознают: де Катедраль знает, что делает.

По результатам ночного разговора, похожего на древний боевой танец, когда противники долго кружат друг против друга, не торопясь сделать решающий выпад, Ратленд вошел в совет Торн. Вскоре он познакомился с его членами и пустился в свободное плавание: никто не давал тут никому никаких заданий. Члены совета порой встречались для обсуждений, но все нити сходились к де Катедралю. В одну из следующих встреч великий адепт провел своего нового ученика в лабораторию, и Винсент с интересом оглядел уставленный стеклянной параферналией стол, разноцветные составы, блестящие змеевики и рабочий атанор мастера. Это было ужасно интересно и совершенно не походило на рабочее место китайского алхимика-даоса, обходившегося без реторт и разноцветных составов. Адепту было интересно узнать о Китае: осознавать, что китайская алхимия повлияла на развитие европейской, ему показалось недостаточно – надо было проследить путешествие идеи в подробностях. А Винсенту было интересно узнать о Европе: по свиткам, ради которых он некогда уничтожил драгоценный чайный куст, он кое-что проследил, но не знал, до чего дошли параллельные исследования де Катедраля.

Нам еще придется остановиться на деятельности героя в совете Торн, а пока вернемся к транзитной линии повествования.

Шло время. Осознав, что Агнес исчезла, Винсент потерял покой и сон. Сон он потерял окончательно еще в России, а как обходился без него с тех пор, нам неизвестно. По крайней мере, в лаборатории мэтра де Катедраля он что-то успешно придумывал. Мэтру было ясно как божий день, что его новый рекрут не одобряет всю эту химию, причем не одобряет как-то неожиданно… свысока. Использует лабораторные занятия то ли как развлечение, то ли открывая для себя новую отрасль знания. А может, он изготавливал в его лаборатории какие-то составы, о назначении которых умалчивал? Впрочем, обоих такое положение дел устраивало. После первого разговора с главой совета будущий магистр держал свои соображения о «нашем искусстве» и своих способностях при себе. Он убеждался: подобных способностей больше не было ни у кого, и дело было даже не в том, что они были у него велики, а в том, что они у него были.

Их не было даже у Адепта. У последнего алхимика были золотые руки, блестящие способности и полная голова знаний, у него были связи, которые большинству заменяли способности или дополняли их, но даже он не умел созидать и преобразовывать. Продемонстрировав главе совета свое «умение», Винсент более нигде не показывал его, и обычно ему прекрасно удавалось скрывать свою сущность – так было куда спокойнее в мире нормальных людей. Он не умел обманывать лишь животных: со времен Лао Е все собаки от него шарахались (только некоторые подходили и с понимающим видом смотрели в глаза), а кошек он избегал сам. Впрочем, животные, признавая его, ничем его не выдавали, будто хранили какой-то одним им внятный секрет. Винсент с сочувствием относился к ним, памятуя о Старом Пастухе и его белоснежном потомке, но их узнавание его раздражало, потому что он не мог понять его природы. Кого они видели в нем? Зверя? Хозяина? Что за чушь.

Винсент как-то обходился без сна, но чтобы не превращать ночи в бесконечное сидение над книгами, часто уезжал в экспедиции – искать Агнес. Он был эффективным следопытом – если уж ему удавалось находить в Китае китайцев, то найти Агнес… Однако ему то ли не везло, то ли внутреннее око застили те же слепые пятна, что мешали ему искать родителей, – все было тщетно. В какой-то стылый момент Винсент решил, что Агнес все-таки привела в исполнение старый план и, написав пару сотен писем, оставила их какому-нибудь доброму человеку, чтобы пересылал домой, а сама свела счеты с жизнью. «Что ж ты не проследил за ней? Не поехал за ней сразу, хотя бы, как только оказался в Европе?» – спросил он себя и не смог ответить. «Потому что тьма», – коротко ответил второй, справедливый Винсент, никогда не дававший первому спуску, пусть в уме. «Ты хотел, чтобы с ней все было хорошо без тебя. Ведь там, где ты, хорошо не бывает».

Винсент Ратленд отправился искать Агнес в очередной визит в Лондон, который полюбил с первого же взгляда и насмерть, почувствовав в нем тот же нескончаемый запал преобразования, что жил в нем самом. Уже не надеясь найти ее в приличных местах, он отправился в Уайтчепел. О да, скажет читатель, конечно. Опозоренная Агнес пошла на панель. Да не на какую-нибудь, а на самую ужасную: ту, где серийный убийца, так и не идентифицированный не только в 1906-м, но и в 2020 году, длинным хирургическим ножом вершил правосудие среди бедных ирландских проституток. До какой степени Винсент должен был потерять веру в моральные ориентиры Агнес, чтобы допустить..? Но нет. Просто он так сильно хотел найти ее, что искал везде.

В Англии бывший маэстро Ратленд открыл для себя табак. Наверное, курение входило для него в общий фронт борьбы с отсутствующим сном. Знает ли читатель, что в Китае не понимают кофе? Конечно, Китай – чайная страна, это же не Турция и не арабский Восток. Винсенту везло: в Китае он нашел опиум, в Португалии и России к нему прибавился кофе, а когда в России закончился опиум, в Англии остался спасительный кофе и образовались сигареты.

Впрочем, все это был самообман. Никто не может обходиться без сна – пусть хоть плавает в кофейных озерах, питаясь кофейной кашей и закусывая кофейные волны печеньем из кофейной муки, а все равно умрет скорее раньше, чем позже, от отсутствия сна… и передозировки кофеина.

Винсент же не спал и не умирал, а тщательно обманывал себя потреблением кофе и «прочищал голову» сигаретами – не так давно и появилось это «Sobranie», но оно привлекло его русскими коннотациями, элегантным видом и хорошим вкусом[118]. В определенном смысле он даже поспособствовал введению курения этих длинных черных сигарет в моду в противовес вечным трубкам. И, хотя вопросы моды не имели для Ратленда никакого значения, все-таки, если посмотреть на улицу Гулстон, почти не освещаемую неверным светом фонарей (потому что это бедный, даже нищий район), именно прозрачное облако дыма подскажет: наш герой находится на этой улице.