Санаторий смерти - Эллери Квин

Гангстер с наигранным отчаянием привалился к полицейскому, облизнул губы и сказал:

— Ваша взяла, инспектор. Вы меня поймали. Но я… Я совершенно ничего не знаю про эту заварушку здесь, в театре. Честно. Я уже месяц как не видел Фильда. Не видел! Бог мой, уж не хотите ли вы повесить на меня это дело?

Он с опаской поглядел на Квина. Полицейский встряхнул его и поставил прямо.

— Эх, Пастор, Пастор, — сказал Квин. — Как ты любишь делать преждевременные выводы. Мне всего-то нужна от тебя маленькая информация. Нет, если ты, конечно, желаешь признаться в убийстве, то я приглашу своих людей, мы снимем твои показания и отправимся по домам спать. Звать?

— Нет! — закричал гангстер и отчаянно махнул рукой. Полицейский умело поймал ее и заломил за спину. — Как это вам только в голову такое пришло? Мне вообще не в чем признаваться. Я ничего не знаю. Я не видел Фильда сегодня вечером, я даже не знал, что он здесь. Признаться… как же! У меня есть несколько очень и очень влиятельных друзей. Вы ничего не сможете мне пришить, это я вам обещаю, инспектор!

— Весьма сожалею, Джонни, — вздохнул инспектор, беря понюшку табаку. — Ну, хорошо. Ты не убивал Монти Фильда. Во сколько ты сегодня пришел сюда и где твой билет?

Пастор повертел в руках шляпу.

— Я до сих пор ничего не говорил, инспектор, потому что мне казалось, что вы под меня копаете. Я могу объяснить, как и когда я здесь появился, — комар носа не подточит. Это было примерно в половине девятого. Я прошел по контрамарке. Вот она, надорванная билетершей.

Квин взял протянутую Пастором синюю контрамарку и, бегло осмотрев, сунул к себе в карман.

— А откуда вы взяли эту контрамарку, Джонни?

— Я… Мне дала ее моя подруга, инспектор, — нервно ответил гангстер.

— Ага! На сцене появляется женщина! — довольно сказал Квин. — И как же зовут эту юную Цирцею, Джонни?

— Кого-кого? Ну, в общем, она… Эй, инспектор, послушайте! Ведь вы не устроите ей никаких неприятностей? Она — приличная девушка, а кроме того — тоже ничего не знает. Честное слово, я…

— Ее имя? — перебил Пастора Квин.

— Мадж О’Коннел, — жалобно произнес Джонни. — Она работает тут билетершей.

Квин быстро обменялся взглядом с Джонсоном. Детектив вышел из кабинета.

— Та-ак, — проговорил инспектор и снова откинулся на спинку кресла. — Мой старинный друг Пастор Джонни, оказывается, ничего не знает про Монти Фильда.

Знать не знает и ведать не ведает. Славно, славно. Поглядим, насколько эго сойдется с рассказом твоей пассии.

Говоря это, инспектор пристально смотрел на шляпу в руках у гангстера. Шляпа была дешевая, фетровая и очень подходила к скромному костюму Джонни — именно такие обычно носят настоящие пасторы.

— А ну-ка, Пастор, — внезапно сказал инспектор, — дай сюда шляпу.

Он почти выхватил ее у Пастора, несмотря на его нежелание отдавать, и принялся рассматривать шляпу. Оттянул вниз кожаную полоску внутри, критически осмотрел ее и, наконец, вернул шляпу владельцу.

— Мы кое-что позабыли, Пастор, — сказал он. — Офицер, как насчет того, чтобы обыскать мистера Казанелли?

— Оружия нет, — вскоре доложил полицейский. Продолжив обыск, он извлек из кармана брюк Пастора толстый бумажник. — Хотите взглянуть, инспектор?

Квин взял бумажник, быстро пересчитал деньги и вернул полицейскому, а тот положил бумажник обратно в карман Пастора.

— Сто двадцать два доллара, Джонни, — негромко сказал инспектор. — Что-то попахивает от этих денег шелком «бономо», ох, попахивает! Ну, да ладно.

Он усмехнулся и спросил полицейского:

— Бутылки никакой у него нет?

Полицейский покачал головой.

— А где-нибудь под жилетом или под рубашкой?

Снова отрицательный ответ.

Обыск кончился, и Пастор Джонни вздохнул с облегчением.

— Хорошо, Джонни, можешь считать, что у тебя сегодня удачный день. Входите! — крикнул инспектор, заслышав стук в дверь. На пороге появилась стройная девушка в форменной одежде билетерши — та, с которой он уже говорил сегодня. Следом за ней вошел Джонсон и закрыл за собой дверь.

Мадж О’Коннел хмуро поглядела на своего любовника. Тот уставился в пол. Потом она удостоила кратким взглядом Квина. Складки вокруг ее рта стали жестче, и она бросила гангстеру:

— Что, они тебя все-таки поймали, бестолочь! Я же тебе говорила — не пытайся бежать!

В знак глубокого презрения она повернулась к Пастору спиной и принялась ожесточенно пудриться.

— Почему вы не сказали мне прямо, дитя мое, — мягко спросил Квин, — что вы позаботились о контрамарке для своего друга Казанелли?

— Я никогда не рассказываю всего, что знаю, мистер коп, — ответила она. — Почему я должна все рассказывать? Джонни не имеет никакого отношения к этому делу.

— А об этом и речь не идет, — сказал Квин, поигрывая табакеркой. — Что я хотел бы сейчас узнать от вас, Мадж, — так это одно: не улучшилась ли ваша память со времени нашей прошлой беседы?

— Что это должно означать? — осведомилась она.

— Это означает следующее: вы сообщили мне, что находились на своем обычном месте перед началом спектакля, что указали множеству людей их места, что не можете припомнить, провожали ли вы Монти Фильда, то есть убитого, на его место или не провожали и, наконец, сказали, что на протяжении всего спектакля стояли у начала левого прохода. На протяжении всего спектакля, верно, Мадж?

Девушка волновалась все больше и больше, но постаралась взять себя в руки.

— О, Мадж, — вдруг взорвался Пастор. — Не стоит делать все еще хуже, чем оно есть. Рано или поздно он докопается, что мы были вместе, и тогда у него будет козырь против тебя. Ты не знаешь, что это за птица. Давай, выкладывай, Мадж.

— Так, — сказал инспектор, приходя в хорошее настроение. — Пастор, с годами ты когда-нибудь и вправду поумнеешь. Я не ослышался, вы были вместе? Почему и как долго?

Лицо Мадж О’Коннел то бледнело, то краснело. Она наградила своего дружка уничтожительным взглядом, а потом снова повернулась к Квину.

— Ладно, лучше уж я сама расскажу, на что намекает этот глупец. Но уж это-то будет все, что мне известно, инспектор. И горе вам, если вы расскажете обо всем этому выродку-директору!

Брови Квина удивленно полезли на лоб, но слушал он, не перебивая.

— Да, я раздобыла контрамарку для Джонни, — с вызовом продолжала девушка, — потому что он любит такие страсти-мордасти со стрельбой, и в тот вечер он был свободен. Стало быть, контрамарку я для него достала. Она — на два лица, все контрамарки на два лица, и место рядом с Джонни все время оставалось свободным. Это было угловое место на левой стороне — лучшее, что мне удалось устроить! Во время первого акта я была слишком занята, чтобы сидеть с ним рядом. Но после антракта, когда поднялся занавес, все шло своим чередом и без меня, так что я смогла присесть. Ладно, признаюсь, почти весь второй акт я просидела рядом с ним. А почему бы и нет, собственно? Могу я себе позволить время от времени небольшую передышку?

— Понимаю. — Брови Квина вернулись на прежнее место. — Вам не пришлось бы тратить столько времени и нервов, юная дама, если бы вы откровенно рассказали мне об этом сразу. Вы не вставали во время второго акта?

— Нет, вставала, и, кажется, даже несколько раз, — сказала она осторожно. — Но поскольку все было в порядке, а директор поблизости не появлялся, я возвращалась назад.

— Вы обращали внимание на этого Фильда, когда проходили мимо?

— Нет… нет, сэр.

— Не заметили, сидел ли кто рядом с ним?

— Нет, сэр, я и представления не имела, что он в театре. Я, вероятно, даже ни разу не поглядела в его сторону.

— Тогда я предполагаю, — холодно проговорил Квин, — что вы не можете вспомнить, не провожали ли вы кого-нибудь во время второго акта к угловому месту последнего ряда?

— О, я знаю, что мне не следовало делать того, что я сделала. Но за весь вечер я не заметила ничего необычного.

С каждым вопросом девушка нервничала все больше и больше. Украдкой она поглядывала на Пастора, но тот тупо смотрел в пол.

— Вы очень помогли нам, юная дама, — сказал Квин, внезапно поднимаясь., — А сейчас марш отсюда!

Когда девушка подошла к двери, гангстер с самым невинным видом направился следом. Квин сделал знак полицейскому. Пастор тут же оказался в исходной позиции.

— Не спеши так, Джонни, — сказал Квин ледяным тоном.

— О’Коннел!

Девушка обернулась и попыталась придать лицу независимое выражение.

— На сей раз я ничего не скажу мистеру Панцеру. Но советую впредь думать о своих поступках и быть более сдержанной, когда общаетесь с людьми выше себя по общественному положению. Идите. Но если случится что-нибудь еще, пеняйте только на себя.