Комната спящих - Фрэнк Тэллис

– Ну, мне пора, Майкл. Постарайтесь отдохнуть.

– Умоляю, – прохныкал он, – оставьте свет.

– Вы же не сможете заснуть, – возразил я.

– Ради всего святого, доктор Ричардсон. – У Чепмена дрожал голос. – Пожалуйста, не выключайте свет.

На следующее утро я первым делом снова начал звонить Мейтленду. Ни дома, ни в клубе его не оказалось, зато он звонил секретарше из больницы Святого Томаса. Та сказала, что миссис Мейтленд сделали успешную операцию на шее, и муж ни на шаг не отходит от супруги. Мейтленд обещал позвонить, как только состояние жены стабилизируется.

Когда я пошел навестить Чепмена, он продолжал нервничать, но вел себя уже спокойнее. При помощи сестры Брюэр я накормил его. Таблетки Чепмен выпил безо всяких жалоб.

– Кажется, вам сегодня лучше, Майкл, – рискнул сказать я.

Чепмен едва заметно кивнул.

– Мне и самому хочется как можно скорее перевести вас обратно, но вы должны пообещать, что больше не будете щипать себя и биться головой о решетку. Поняли?

Оживившись, Чепмен кивнул.

– Посмотрим, каково будет ваше состояние днем, и тогда уже примем решение.

Я поднялся с пробкового пола, на котором сидел рядом с Чепменом. Когда подошел к двери, обернулся, и взгляды наши встретились.

– До свидания, доктор Ричардсон, – хрипло произнес Чепмен. Отчего-то прощание прозвучало трогательно.

– Увидимся днем, – ответил я.

– До свидания, – произнес он зловещим тоном.

Мне сразу стало не по себе. Я много о чем в своей жизни жалею – подозреваю, у других сожалений гораздо меньше. Я искренне раскаиваюсь, что в тот момент не прислушался к голосу интуиции. Ведь все могло бы сложиться совсем по-другому.

В половине двенадцатого я зашел в комнату сна. Всем пациенткам снились сны. Продолжалось это около часа. Я задерживался возле каждой кровати, вглядывался в лица пациенток, вспоминал их истории, до этого мне неизвестные. У всех в жизни была какая-то трагедия – осиротела, отвергнута, всеми забыта, брошена. Я убрал прядь со лба Мариан Пауэлл и пожалел девочку, видевшую в жизни столько зла. Дотронувшись до руки Элизабет Мейсон, представил, как несчастная девушка с разбитым сердцем упорно отказывается снимать свадебное платье. Этим женщинам не помогла ни семья, ни благотворительные организации, ни больницы. Уилдерхоуп для них был последней надеждой. Если Мейтленд не сумеет им помочь, они так и проведут всю жизнь в различных учреждениях. Но неужели здесь они и правда выздоравливают? Я не знал. Мейтленда больше интересовал сам процесс, чем результат. Палмер ставил под сомнение эффективность терапии глубокого сна. Я подумал о Розенберге, о спортивном Страттоне и бумаге из ЦРУ в папке Мариан Пауэлл. Вспомнил, как Джейн рассказывала об американском полковнике, посещавшем комнату сна в больнице Святого Томаса. И эти слухи, что Мейтленд связан с британской разведкой…

Я как раз размышлял над этим, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату ворвалась сестра Макаллистер. Она явно всю дорогу бежала со всех ног. Шапочка упала, лицо у нее было испуганное.

– Скорее! – прокричала она. Сестра Макаллистер едва могла говорить. – С мистером Чепменом случилось что-то ужасное.

Перепрыгивая через ступеньки, я поспешил в башню, а достигнув комнаты с обитыми стенами, увидел, как Лиллиан Грей заглядывает в открытую дверь, зажав рот рукой. Ужас на лице медсестры заставил меня замедлить шаг. Но я пересилил страх и приблизился к двери. То, что я увидел, заставило меня остановиться на пороге и ухватиться за косяк.

Чепмен сидел на полу, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. Разорванная смирительная рубашка валялась в противоположной стороне комнаты. По лицу из пустых глазниц лилась кровь. Одно глазное яблоко лежало рядом с моей правой ногой. Его явно кинули с большой силой. Второго нигде не было видно.

– Господи… – выдавил я. – Майкл, что вы натворили?

Он повернулся в мою сторону. Форма его лица показалась мне странной, слишком вытянутой.

Я велел Лиллиан:

– Не смотрите. Отвернитесь.

Чепмен открыл рот, и на пол упало второе глазное яблоко. И тут Чепмен запел:

– Лодочка, лодочка, плывем при луне, гребем мы на лодочке, красиво, как во сне…

– Позвоните в скорую помощь, – не оглядываясь, велел я Лиллиан Грей. – И скажите сестре Макаллистер, чтобы принесла морфин, антисептик и бинты.

Лиллиан ушла, и Чепмен снова запел: «Лодочка, лодочка, плывем при луне…» Так он повторял одну и ту же строчку, пока не подействовал морфин и несчастный не заснул.

Больше я Чепмена не видел. Его увезли в Ипсвич. На следующий день позвонил хирург-ортопед и сообщил, что Чепмен вдобавок сломал ногу и вырывал себе волосы по всему телу.

– Надо же… до такой степени… – проговорил хирург.

Но я вспомнил о книгах с треснувшими корешками.

Глава 17

На следующий день позвонил Мейтленд. Я спросил о самочувствии его жены, и Мейтленд ответил, что ей гораздо лучше. Когда миссис Мейтленд только доставили в больницу, подозревали, что у нее кровоизлияние в мозг, но теперь эту опасность исключили. Но были серьезные проблемы с позвоночником. Мейтленд явно тревожился за здоровье жены, но теперь голос его звучал намного спокойнее, чем перед отъездом из Уилдерхоупа. Я набрал в легкие воздуха и произнес:

– Хью, у нас было чрезвычайное происшествие…

– Да? – спросил Мейтленд, судя по всему не слишком встревожившись. – Какое?

– Одного из больных пришлось перевести в Ипсвич.

– Надеюсь, не пациентку из комнаты сна?

– Нет, – ответил я.

Мейтленд, не перебивая, выслушал рассказ об обострении болезни Чепмена. Когда я закончил, приготовился, что на меня обрушится град упреков в халатности. Но Мейтленд молчал.

– Я пытался до вас дозвониться, – прибавил я, пытаясь как-то оправдаться, – но не смог.

Я продолжал бормотать что-то неубедительное, но потом сдался и умолк.

– Почему вы не увеличили дозу успокоительного? – спросил Мейтленд.

– Боялся рисковать. Он же принимал неопробованное лекарство. Я и так уже дал Чепмену четыреста миллиграммов амитала натрия, но ничего не помогало.

Я тактично напомнил Мейтленду, что у меня и раньше были сомнения относительно этого препарата. Я всегда относился скептически к новым американским антидепрессантам. Мейтленд обычно не терпел возражений, и я уже приготовился к сердитому ответу. Но Мейтленду, кажется, было не до споров – его слишком занимали мысли о жене. Вместо того чтобы сделать мне выговор, Мейтленд хотя и неохотно, но признал: на этом этапе нельзя исключать «непредвиденных реакций». А потом задал вопрос, которого я боялся:

– Кстати, Джеймс, а каким образом Чепмен высвободился из смирительной рубашки?

– Даже не представляю.

– Кто ее надевал?

– Я.

– Вы уверены, что как следует ее завязали?

– Да. Уверен.

– Тогда как он сумел…

Мейтленд явно находился в недоумении.

Что я мог ответить? Рассказать о полтергейсте?

– Должно быть, рубашка оказалась бракованная, – ответил я.

– Вы их проверяли на прочность?

– Да. Вообще-то мне показалось, что все в порядке, но это единственно возможное объяснение.

– Или…

Мейтленд, видимо, склонялся к более нелестному для меня варианту.

– Или я был недостаточно внимателен, когда надевал рубашку.

– Да, такое случается. Должно быть, мистер Чепмен сильно вырывался.

– Очень сильно.

Следующим словам предшествовала задумчивая пауза.

– С каждым может случиться.

Мейтленд спросил, не слишком ли сильное впечатление произвела эта сцена на медсестер.

– Конечно, приятного мало, но с сестрой Грей и сестрой Макаллистер все в порядке.

– Хорошо, – ответил Мейтленд. Меня не переставало удивлять, как заботливо он относится к своим медсестрам. – Пожалуйста, поблагодарите их от меня за смелость и самоотверженность.

Мы поговорили еще некоторое время. Мейтленд сообщил, что через несколько дней собирается в Уилдерхоуп. Неожиданно он попрощался со мной очень по-доброму:

– Послушайте, Джеймс, хочу сказать вот что. В последнее время вам пришлось нелегко, и я это понимаю. Сначала аврал на Рождество, потом происшествие с Чепменом. На вас столько всего свалилось. Будем надеяться, теперь тяжелые времена миновали.

Я вполне разделял его чувства. Но зловещим происшествиям не суждено было закончиться. Дальше было только хуже.

Мне снова приснился маяк. Его смутные очертания виднелись на фоне беззвездного неба, желтый луч освещал медленно накатывающие волны. При каждом повороте источника света раздавался резкий звук. Почему-то эта картина заставила меня почувствовать безотчетный страх, из-за чего я проснулся с криком. Некоторое время продолжал видеть перед глазами мрачный пейзаж, но потом он словно бы распался на части. В комнате было темно и холодно. Из-за плотно задернутых занавесок внутрь не проникал свет ни от бледной луны, ни от россыпи звезд. Страх сохранился и после сна о маяке. Наоборот, даже стал более сильным. Я лежал не двигаясь, затаил дыхание и прислушался. Казалось, я мог слышать, как моргаю. Я не знал, какой опасности жду, но был ужасно напуган. Невольно вспомнились детские страхи – монстры под кроватью, всегда готовые напасть. Я лежал на боку, поджав колени и свернувшись в клубок. Совсем как в детстве, схватил одеяло и попытался натянуть на голову, но оно не поддавалось. Я решил, что края застряли под матрасом, и потянул сильнее. Но встретил сопротивление, словно кто-то пытался перетянуть одеяло на свою сторону.