Комната спящих - Фрэнк Тэллис

Папка Селии Джонс была самой тонкой, остальные же буквально раздувались от бумаг. Я проглядел записи из различных больниц, отчеты о трудотерапии, отпечатанные письма, описания способов лечения. В папке Сары Блейк обнаружились также начерченная ею астрологическая карта и довольно неплохой автопортрет. Очень хотелось забрать папки с собой, но у меня не хватило смелости.

У всех пациенток было кое-что общее – осиротевшие, брошенные, забытые. Ото всех отказались. Переворачивая страницы, я не мог понять, почему Мейтленд так не хотел рассказывать их грустные истории. Вспомнил, как говорил об этом с Палмером, но тот лишь отмахнулся и ответил, что давно отчаялся понять Мейтленда. Просмотрев содержимое папок, я понял, что точка зрения Палмера оправданна. Но тут заметил в папке Мариан Пауэлл бумагу, которая потрясла меня до глубины души. Ее усеивали многочисленные печати и комментарии. Наверху страницы черным по белому было напечатано: «Центральное разведывательное управление, Вашингтон». Хотел было начать читать, но меня спугнули тяжелые шаги в коридоре, сопровождавшиеся металлическим позвякиванием. Я поспешно вернул папки на место, запер нижний ящик, закрыл картотечный шкафчик и кинул ключи в пепельницу. Мои бумаги лежали на столе Мейтленда, поэтому я просто взял их и прижал к груди. Дверь со скрипом приоткрылась, и в комнату шагнул Хартли. Он молчал, но многозначительно прищуренные глаза красноречиво требовали объяснений.

– Жена доктора Мейтленда попала в аварию, – без предисловий начал я. – Ему пришлось срочно уехать. Вот, пришел свои бумаги забрать.

– Серьезная авария? – спросил Хартли.

– Похоже что да.

Завхоз кивнул.

– Доктор Мейтленд не сказал, когда вернется?

– Нет.

Я вышел в коридор, и Хартли достал связку ключей и запер дверь. Взял ящик с инструментами и указал на соседнюю комнату.

– Раму заклинило.

– Понятно, – ответил я.

Хартли шутливо отдал мне честь и ушел, а я так и остался стоять с бумагами в руках.

Глава 16

Больше всего мне хотелось остаться одному, обдумать все, что узнал о пациентках комнаты сна. Но когда я вышел на площадку, навстречу мне шагала сестра Фрейзер. Она остановилась и произнесла:

– Доктор Ричардсон, наконец-то! Я вас искала.

– В чем дело? Что-то случилось?

– Мистер Чепмен сильно волнуется, и… – Запнувшись, сестра Фрейзер прибавила: – У него на пижаме кровь.

– Кровь?

– Должно быть, поранился. Но осмотреть себя не разрешает.

Я положил бумаги на стол медсестры и сразу поспешил в палату Чепмена. Тот ходил из угла в угол и что-то бормотал.

– Майкл, – окликнул я, – остановитесь на минутку.

Чепмен не обращал на меня внимания, пока я не преградил ему путь и не взял за плечи. Только через несколько секунд на морщинистом изможденном лице промелькнуло узнавание.

– Доктор Ричардсон? – робко, будто неуверенно уточнил он.

– Да, Майкл, это я.

– Выпустите меня отсюда.

– К сожалению, не могу. Сами понимаете. – Я выпустил его плечи и указал на левый рукав пижамы. На полосатой материи виднелись неровные красные пятна. – Что вы с собой сделали?

– Ничего.

Я хотел осмотреть его руку, но Чепмен отпрянул.

– Не упрямьтесь, Майкл.

– Нет! – рявкнул он. Но потом его нижняя губа задрожала. – Я не хотел причинить ей вред. Просто смотрел, и больше ничего.

Из его груди стали вырываться громкие рыдания, из глаз потекли слезы.

– Успокойтесь. – Я взял его за руку. – Ни к чему так убиваться из-за прошлого.

Я подвел Чепмена к кровати и слегка подтолкнул, чтобы он сел на матрас. Потом закатал правый рукав. Зрелище было отвратительное, я едва не отпрянул. Кожа предплечья побелела, в нескольких местах виднелись разрывы. Видимо, бедняга страдал от какой-то редкой болезни, сопровождающейся образованием язв. Еще я заметил черную корку запекшейся крови под ногтем большого пальца правой руки.

– Майкл, вы что, опять себя щипали?

Чепмен не ответил.

Я позвал сестру Фрейзер, и вместе мы перевязали Чепмену руку, переодели его в чистую пижаму и дали успокоительное.

Но лекарство не подействовало.

Через час Чепмен снова вскочил и начал метаться по комнате. И, что еще хуже, сорвал бинты и продолжил себя щипать в том месте, где были язвы. Я снова дал ему успокоительное, но оно перестало действовать уже через двадцать минут, после чего Чепмен начал громко звать сестру Фрейзер, требуя, чтобы его немедленно отпустили домой.

Я сомневался, следует ли дать ему еще лекарства. Так превышать дозу может быть опасно. Вдобавок Чепмен принимал новый препарат, с которым я до этого дела не имел. Вдруг такой эффект вызывает сочетание препаратов, и именно поэтому Чепмену становится не лучше, а хуже? Я попытался связаться с Мейтлендом, но секретарша в больнице Святого Томаса не могла сказать, где он. Эта женщина даже не знала, что жена Мейтленда попала в аварию.

Поведение Чепмена становилось все более лихорадочным, а когда он начал биться головой о железные прутья, я понял, что пора принимать экстренные меры. Я позвал Хартли, и вдвоем мы надели на Чепмена смирительную рубашку. Затем отвели в находившуюся в башне палату, обитую войлоком. Насколько мне было известно, ей еще ни разу не пользовались по назначению. Неприятно было вести Чепмена по лестнице, точно заключенного в камеру. Я постоянно повторял себе, что это для его же блага. Хартли отпер дверь, и мы втащили Чепмена внутрь. Комната была крошечная, дверь – не больше восьми квадратных футов размером. Стены и задняя часть двери были надежно затянуты покрытием, здесь Чепмен не мог бы пораниться, даже если бы захотел. С потолка свисала лампочка, а находившееся под потолком узкое оконце почти не пропускало свет. Чепмен уже успел утомиться и больше не сопротивлялся. Опустился на пол в углу и застонал.

– Отдохните, Майкл, – произнес я наигранно бодрым тоном. – Как только успокоитесь, сможете снова вернуться в свою палату. Обещаю.

У Чепмена текло из носа, я вытер ему лицо платком. Почему-то я ощущал себя предателем. Хартли запер дверь и отдал мне ключ.

– Второй отдам сестре Дженкинс, – мрачно произнес он.

Когда ушел Хартли, я заглянул в дверной глазок и увидел, что Чепмен сидит там же, где мы его и оставили, – поникший, съежившись в углу. Глядеть на узника было невыносимо. Я обсудил ситуацию с сестрой Дженкинс, и мы решили не спускать с Чепмена глаз. Каждые полчаса в башню поднималась медсестра и проверяла, все ли в порядке.

В десять часов вечера в дверь ко мне постучали. На пороге стояла Джейн. Угораздило же сестру Дженкинс поручить надзор за Чепменом именно ей. Невольно вспомнилось, как Джейн приходила ко мне по ночам совсем при других обстоятельствах. Как падала в мои объятия, жарко целовала, как я чувствовал под формой ее белье. Совсем некстати накатило желание.

– Мистера Чепмена пора переодеть. – Джейн не просто говорила, а цедила сквозь зубы. – Что делать?

– Он может снова стать агрессивным. Лучше я все сделаю сам.

Джейн не ответила. Молча мы отправились к Чепмену. Я вымыл его, потом мы переодели Чепмена в другую пижаму. Джейн помыла пол карболовой кислотой. Я попытался поговорить с Чепменом, но тот, кажется, вовсе не замечал моего присутствия.

Затем мы с Джейн направились в разные стороны, ни слова не сказав друг другу.

Не знаю, почему я решил ее окликнуть и зачем попытался начать разговор с неудобной для нас обоих темы.

– Жена Мейтленда попала в аварию и серьезно пострадала.

Джейн обернулась, на лице ее читались злость и раздражение. Разведя руками, она ответила:

– Не знаю, как я, по-твоему, должна на это реагировать.

Она схватила ведро и швабру и, кипя от возмущения, зашагала прочь.

Я снова лег в постель и на этот раз спал крепко. Рано утром проснулся от чьих-то криков. Я сразу узнал голос Чепмена. Вскочил с кровати, набросил халат и поспешил в башню. Заглянул в глазок, но в комнате было темно. Вероятно, Джейн увидела, что Чепмен спит, и выключила свет. Я нажал на выключатель. Чепмен носился по комнате. Места было мало, поэтому он постоянно натыкался на стены и падал. На этот раз причинить себе вред он не пытался. Казалось, Чепмен спасался от невидимого преследователя.

– Уходи! – кричал он. – Уходи! Оставь меня в покое!

– Майкл, – велел я. – Ради бога, сядьте, а то ногу повредите.

Чепмен замер и подошел к двери.

– Выпустите меня, доктор Ричардсон! Умоляю! Обещаю, я буду хорошо себя вести. Честное слово. Только выпустите, очень прошу!

– Сядьте, Майкл, а то придется связать вам и ноги тоже.

Я попытался его успокоить, сказал, что приду, как только он меня позовет. Наконец Чепмен более-менее пришел в себя и вернулся в угол, где снова свернулся в клубок. Я спросил, кому он говорил «уходи», но Чепмен лишь вздрогнул и помотал головой. Он упрямо сжал губы.

Убедившись, что кризис миновал, я сказал:

– Ну, мне пора, Майкл. Постарайтесь отдохнуть.